***
в ванной жжёт неоновый синий свет. цвет депрессии, грусти, наркомании, мудрости. мудростью не пахнет, а роме хочется покрасить здесь все в алый. агрессия, война, страсть, вообще не то, сука, но сащеко не признается, нет-нет, растерзать и бросить, утопить в пруду, чтобы дети лили крокодиловые слезы, но в ванной жжёт синий свет, мудрость и наркомания, горючая смесь. как рома и олег. олегу не впервой стоять на коленях — возможно, это даже то, чем он живет. он живет (р)д о (м)з о й, алкоголь бьет в голову, а лучше бы пуля. отсасывает за пару косяков, он так ненавидит его что думает каждую миллисекунду, хочет вырезать ему сердце, заглатывает глубже. рома оттягивает его за волосы, смотрит ему в глаза и насаживает снова. олег давится, смахивает ресницами слезы. невинно поднимает глаза, по красным щёчкам струятся мокрые дорожки. буквально пихает член за щеку, слыша гортанный стон. олег — самая (любимая) ненавистная и умелая малышка. он такой пьянящий и пьяный, тает, как таблетка, растворяется в дыму. самый преданный клиент. сносит, блять, голову (от злости, злости, ненависть, ебаный блядский сладкий и мягкий и умелый и пахнет он ментолом и кофейными сигаретами, душу дьяволу продал) олег скоро заканчивает, сглатывает, встаёт с красных коленок, облизывается, виляя задницей. он хочет скинуться с крыши. — ма-ри-о-нет-ка. рома притягивает его за запястье, как за нитки, к себе. суёт в шорты купюры, улыбается и заставляет сесть к себе на бёдра. марионетка, тупая и деревянная, зависима, зависима, зависима, от дозы? (ошиблась на две буквы) — покажи мне ключицу. олега пробивают эти слова. он фальшиво расплывается в улыбке, фальшиво и сладко прикрывая глаза. он снова оставит на нем увечье, тупым перочинным ножичком, чтобы с оттяжкой и такой же тупой болью по тупому олегу. он его ненавидит, и хуй поймёшь кто кого, а олег спешно расстёгивает пуговицы, показывает красные полосы, и рома скалится. закусывает губу, снова проводится холодными пальцами, обводя по периметру. роме нравится видеть свои метки на олеге. роме нравится когда олег выставляет их напоказ. рома ненавидит олега, до чёртиков, до горечи, ебаный педик, размазня, укурыш, торчок, но. — кто твой папочка, малыш? кудри щекочут шею. вырвать, оттянуть, отрезать, сжечь, таскать по всей квартире, чтобы с криками да стонами. слова всегда бьют под дых, перегоняет кровь к щекам и члену. животный инстинкт, не более, он ненавидит его, все так же хуй поймешь кого и кто, и олег ахает и наклоняется к уху ромы и шипит и. последние слова? — ты мой папочка.***
они снова гонят по дороге, мартинсы давят на газ, на газ, на газ, вдыхай (задержи), выдыхай (докажи самому себе). олежа смеётся. рома тащит его на себе до отеля. рома неистово матерится, олег — ходячее охуевание. большим пальцем проводится у шеи. отсечь ему голову. мысль колотится в висках, бам-бам-бам, пинг понг, он его ненавидит, ненавидит, мудак, тебе там нормально врать самому себе уже полтора года? (докажи) рома гладит в кармане перочинный нож и затаскивает олега в номер. суховатый и мерзотно-чистый. свет тусклый, холодный, как в подвале. в голове появляется идея поджечь себя вместе с номером. — рома-а-а! он зовёт его, вытягивает «р», вытягивает «о», вытягивает лицо вперед, стонет последнее «ма». рома замечает это, каждое движение, будто он исчезнет, испарится, всадит пулю тебе в висок. паранойя. ромео и джульетта ненавидели друг друга настолько, что убились. не неси чепуху, ром. мама всегда так говорила. ласково давала оплеуху, нежно прописывала по хребтине, не неси чепуху, ром, почему мы назвали тебя как алкоголь с окончанием «а»? он хочет его поцеловать. кто кого, кто кого, кто кого, догонялки не на жизнь, а насмерть, слизать вино с губ, ты — последнее, что он хотел бы услышать и увидеть. р о м а. бам. он кидает олега на кровать. ему (не) плевать, это инстинкт, (instinct = exinct) запястья олега прижаты к кровати, через мгновение — привязаны к прутьям. рот приоткрыт, олежа кричит и часто дышит, страх, абсолютно животный, ведь сутулый подонок изрежет его насмерть, он знает, утопит в синей воде. волосы падают на красное лицо, он задыхается. рома хочет гладит это тело. рома замахивается и делает удар. — рома, прошу, по шее стекает кровь. рома решил снова оставить метку на лице, нацарапав «Х» на скуле. олег шипит, тлеет, как косяк, закатывает глаза. выглядит, словно готов потерять сознание. сумасшествие, седьмой круг ада, флегетон. остановись, сащеко, хватит нести чепуху. равнодушие — смирительная рубашка, олег замолкает, тихо скулит, ему просто страшно умирать? он сделает что угодно, что угодно, это не стоит ни единой дозы. он чувствует себя, словно его закапывают заживо — засыпают землей и песком, он давится, задыхается, машет руками, а в могилу капает кровь. по горстке земли с каждого вокруг, сто грамм и забыли. рома вбивает тело в кровать, в глазах олега — слезы и боль, все это нереальное, очередные цветные сны, нет, нет, нет, стоп. — остановись, пожалуйста, я боюсь тебя.***
ни один дилер не проявит столько внимания к своему клиенту, ни один, ни один. никто не будет сосаться с прогнившими мальчиками с дырявыми ручками на переднем сидении бмв. белые губы го-во-рят о любви, белая роза прибита кинжалом к стене, белые руки собирают осколки сердца, топят себя же в мышьяке, все такое зеленое и белое и черное, и еще. еще, еще, еще, он зависим от дозы (ромы), зеленый цвет — жизнь, спокойствие, (ни-ху-я). потолок — белый. справа трещина, длиной примерно в 12 сантиметров. пятно слева, ему примерно года два. грешно даже шутить о том, как выглядит сейчас олег. тик-так, стрелка отбила ровно 312 тик и 312 так, мальборо голд на вкус как вторник, он не чувствует ладоней. он звонит глебу. — мне такой пиздец, брат, — говорит он, и на другом конце провода кто-то тяжко вздыхает. он знает все, от начала до конца, выслушивал неделями и месяцами, пил блядский ром только потому что «это напоминает мне о нём». он знает, он знает, потирает переносицу и поправляет волосы, и олег все это чувствует и видит, все это такое заученное и повторяющееся, как ебаный день сурка. они говорят час, два, молчат в трубку, дышат и плачут, смеются, говорят, говорят, говорят. — псы всегда попадают в рай. — не-а, я не попаду в рай, брат, — смеётся в нос и трёт глаза. — я был цветным, меня научили, думал тебе так понравится- — теперь я монохромен, и ничего, кроме- — рома по пятницам. — рома по пятницам. они не смеются в этот раз. все это слишком правда, все это слишком такое, что стреляет в сердце. олег хочет записать трек. — я, блять, не могу его отпустить. — стокгольмский сидром. — скорее могилёвский синдром.***
олег хочет записать песню. текст неоднозначный и неоново-зеленый, флешбеки, второй год без цветных снов, я монохромен, я монохромен, блять. на словах «и камнем вниз» олег начинает плакать. — ты умеешь писать музыку? — нет, но у меня есть один друг. скажу сразу — даже не пытайся его обмануть, малыш. он — самый хитрый человек, которого я знаю. в каком-то смысле он обманул сам себя однажды. олег покупает ром и плачет целый вечер. он обвёл его вокруг пальца, и олегу казалось, что он хитрее. он уехал, скрылся из города, наладил жизнь, и все в порядке (порядкепорядкепорядке), и на ключице больше нет восемнадцатой буквы алфавита, (пятая упаковка тонального крема за неделю, ты уверен?). избавился, убежал, вылечился. олег обманул его. по крайней мере, так думал только он. «никто никогда не сможет перехитрить его» на следующий день олег приезжает в могилёв. на нем глупая олимпийка, глупое выражение лица, глупая жизнь, глупый олег. зачем он приехал? олега встречает его друг, от него пахнет чем-то знакомым, чем-то зеленым (чернымбелым). они говорят о музыке, о его тексте, о том, какой его друг хороший битмейкер. олег верит на слово и снова почти плачет. — какой чай будешь? — зелёный. — с сахаром? — угу. чашка чёрная. белые крупицы растворяются в чае, он напевает строчку и падает на руки. в вазе стоят аккуратные белые розы. их четыре, олег почти ржёт, но потом видит черный бмв за окном и шумно сглатывает. на столе зеленые купюры, свежие и чистые, одна из них свёрнута в трубочку. он снова почти ржёт. парень проводит его в зал. в комнате душно и пахнет зеленым. в комнате пахнет сигаретами мальборо голд. в пачке перевернута одна (как всегда делал олег?). в комнате пахнет- блять. олег всегда ненавидел судьбу. она забивала хуй на таких отбросов как он, оставляя их гнить, как кожура от банана, как фантик — бросил на дорогу и бог ему судья. судьбе не до олега, не до его жалкой хуй поймёшь чего, все равно все дороги ведут в ад, все дороги ведут в блядский могилёв (могила, олег, все ведет в ебаную могилу). песня «номера» должна была стать его предсмертной запиской (или только началом?), ведь он ждал столько лет, чтобы наступил этот момент, но. могилёвский синдром завёл его в место назначения, соответствующее названию, и если бог существует, он давно подох от смеха. — рома?