В Аду сегодня холодно без пальто

      Чем сильнее я пытался подражать его действиям, ловить настроение и искать в затаенных уголках его ресниц ответ, тем глубже становилась дыра между нашими сознаниями, и рана, полученная от нашего столкновения, превращалась в огромную пропасть в моей груди.       Я был не таким. Я вел себя не так, как хотелось ему. Я стыдился того, что Дэниэл находился рядом со мной, а я никогда не дотягивал до его уровня, и, что еще хуже, — был не способен сделать это, сколько бы усилий я не прикладывал.       Головой об стену, с вывернутой рубашкой и солеными бликами на губах, с придыханием, я чувствовал себя более естественно и живо, чем рядом с его столом. А он, будто насмехаясь, всегда звал меня к себе.       Ужасные руки — грубые в прикосновениях, не знающая масел потрескавшаяся кожа и несколько тяжелых перстней; он умел водить пером так аккуратно, будто не существовало альтернативы. Эти же руки — на мне, — в районе затылка, плавно, будто лапа тяжелого зверя, касались кроя пиджака, переходя на плечи. Я замер, смотря куда-то в стол, во рту все ещё был привкус дыма и странная горечь. Хотелось увидеть его лицо, но он сзади, и я не мог поймать его взглядом. Он не должен был знать, что я хотел увидеть насмешку в его глазах, а не эту внятную искренность, от которой, едва я обернулся к его губам, перехватило дух. Мне стало горячо от его шепота. Я не нашел сладостные поцелуи, пытаясь коснуться носом его лица, оказаться в плену его дыхания и, еще ближе — вне поля зрения. Не смотри на меня. Господи. Господи…       Мои щеки в его грубых ладонях, он сжал мою голову, пытаясь раздавить ее, он схватил мои волосы и затылок. Он не мог понять, почему я плачу, и растертые по лицу слёзы блестели, отдавая солоноватым привкусом. Мои холодные, онемевшие губы обжигались его языком. — Рон… Рон…       Я дрожал. Внизу сворачивался огромный ком, уходил от горла к животу, я не мог ответить, язык будто стал поперек и налился кровью.       Я целовал его, пытался целовать. Мы стояли у стола, но мне так хотелось больше его тела, и я пытался оттолкнуть его к стене, ближе к дивану, кусая и провоцируя. Ну, давай. Я хочу, чтобы ты разозлился на меня. Дэниэл не понимал меня, но мое желание передавалось его телу, и мы начали мешкаться, теперь исключительно кусая друг друга, пытаясь содрать одежду и будто отхватить самый сладкий кусок.       Я приложился затылком об одну из дрянных полок, заслышав его смех и зашипев, позволяя себе расслабиться, пока моя рубашка плавно опускалась на пол. Казалось, мы снова угомонились на секунду. Теперь я мог смотреть в его глаза, и мне почти не хотелось плакать. Я потянулся к его теплым губам и попытался вложить в поцелуй все, что чувствовал, но вышло скорее пошло и желанно, и Дэниэл окончательно потерял рассудок, больно хватая меня за плечо и буквально вжимая в кожаную поверхность дивана, наконец меняя наше положение.       Я почувствовал, как соскучился за этим, и как колени отозвались почти что юношеской слабостью. У нас никогда не получалось быть нежными. Я видел кровавое солнце в полосе между шторами, и мне хотелось туда. — Рон, — моя голова у него на коленях, тело налито свинцом, и я точно знал, что не способен ответить сейчас, находясь в странной расслабленной эйфории. Пытался выдавить звук из горла, подать голос, чувствуя, как крепкая рука аккуратно берет за плечо, гладя блестящую кожу. Он опередил меня. — Это из-за пожара? До этой фразы я собирался уверенно сказать, что нет, но теперь, услышав ее, снова запутался, и припал лицом ближе к его штанам. Рука перешла на волосы, балуя меня, словно ребенка. Мне показалось, что я нахожусь в объятиях Саймона, и вот-вот услышу стойкий запах его одеколона, с примесью трав и мужского тела. — Ты не должен винить себя. Это работа. — Я был там, — внезапно для себя шёпотом, но попытался его перебить. Рука на моих волосах остановилась, и мне так хотелось забрать свою фразу назад, чтобы не начинать этот разговор, но из сцепленных зуб вырвалось куда более агрессивно, чем следовало бы: — Я ничего не сделал. Я видел, как они закрывали их. — Ты не соучастник. Ты просто собираешь информацию. — Я видел трупы детей! — я внезапно попытался дернуться от него, отойти подальше, чтобы посмотреть на его лицо и убедиться — ему все равно.       Слёзы душной хваткой сжали горло, снова безнадежно польются из глаз, в подтверждение, что я эмоциональный, нестабильный, словно женщина. Все навалилось снежным комом: я думал, выплеснул, но это обгладывало меня изнутри, до сих пор делая больно. — Я ничего не сделал, Дэниэл. Я… слышал эти крики. Я думал: «Господи, какие же люди мрази», но я был там! Я мог помочь им. Они… они задыхались, Дэн. Маленькие дети.       Я знал, что он скажет. Я был в отчаянии оттого, что он не понимает моих чувств, что его руки пытались снова притянуть меня к себе и успокоить, но мне это было не нужно. Я чувствовал эту пропасть, я пытался вырваться, и тем сильнее становилась его хватка, но лицо спокойное. Я снова носом к его коленям, уже на полу, и его руки держали меня за волосы и кисти, делая больно, не позволяя отойти. — В мире каждую секунду умирают люди. Боевые действия, природные катаклизмы, несчастные случаи. 350 человек — это не много.       Я не заметил, как боль в груди перешла в рыдания. Он гладил меня, снисходительно, мягко, относясь словно к ребенку, который боится несуществующего чудища, подчеркивая, что я — гей, что я просто эмоционален и манерен. Он казался мне врагом, но я пытался прижаться к нему от бессилия, ловля смешинки в его глазах. Я едва не выл, умываясь слезами.       Знал бы ты, Дэниэл, как я задыхался ночью, в комнате отеля чертового города, как проклинал себя и душил. А ты снова усмехался, и твоя рука уже гладила мою грудь большим пальцем, переходя к талии, ведь я за волосы был притянут выше. Я упирался, но мне было так нужно твое тепло. Ногой между его ног, едва не обхватывая руками его шею, я до следов сжимал его плечи и давился воздухом, шумно втягивая его. Я не способен был кричать и злиться, я просто плакал, и мне было так неприятно, но так хорошо одновременно оттого, что он рядом, что его касания такие нежные и успокаивающие.       Перед глазами плывут круги, я знаю — скоро станет лучше, я забуду о том, что давно потерялся и не знаю, кем являюсь, я закручусь на показах и среди актеров, и на работе, и, в конце концов, в твоей постели, под утренним солнцем и алкоголем. И мы будем охотиться на лисиц, и танцевать, и пользоваться всеми благами, что дала нам земля, и за которые мы будем гореть. Мне бы так хотелось, Дэниэл, не отрывать часть себя, чтобы угодить тебе. Мне бы так хотелось быть тем, кто достоин твоей любви.