provocative

Расписание — зло. Именно к такому выводу приходит Лухан, после взгляда на кислотно-зелёный лист бумаги, примагниченный к дверце холодильника. Разочарованный выдох сам по себе вырывается наружу, пока его обладатель устало хлопает глазами, обнажая перед взором совершенно не обильное содержание продуктов питания. — Хён, там осталось хоть что-то съедобное? — Что-то осталось. А вот съедобно ли... — Лухан пару секунд тушуется, после чего достаёт пару яиц и запечатанное молоко. — Нини, проверь срок годности. Чонин привычно чешет тёмный затылок и, едва подавляя зевок, забирает из ханевских рук бутыль, после чего прожигает взглядом крышку. — Здесь не видно ни черта, цифры стёрты. — Ладно. Термообработку ведь никто не отменял, правильно? — Хён, отравление посреди пика рабочего графика останется на твоей совести. А впрочем... Вынужденный отдых? — Чонин гаденько усмехается, хитро косясь в сторону молока. — Кто сказал «отдых»? В дверном проёме появляется заспанное лицо Бэкхёна, протиравшего глаза с явным намерением любым возможным способом избавиться от отголосков сна. Даже насильственным. — Пощади свои щёлочки, — Лухан криво усмехается, разбивая яйца в миску. — Прекрати язвить с утра пораньше, мне слишком лень утруждать себя достойным ответом, — Бэкхён плюхается прямо на пол, находя точку опоры для своей разлохмаченной головы в виде коленей Чонина. — О, кажется, это будет мотивировать меня язвить ещё больше. Бэкхён что-то раздраженно мычит, но тут же утихает, стоит Чонину запустить пятёрню в его волосы, легонько надавливая у корней. Глаза автоматически прикрываются, концентрируя всё своё внимание на приятных ощущениях, посылающих мягкие импульсы аж до кончиков ушей. — Ещё не март, а не похоже. — Утра, Мин, — кивает Лухан, накрывая сковородку порядком избитой жизнью крышкой. — Минсо-о-ок, меня обижают, — Бэкхён тут же отстраняется от Чонина и ползёт в сторону Мина, обустроившегося на соседнем стуле. — Нытик, — Лухан закатывает глаза, уменьшая огонь на плите. Чонин тем временем впадает в полудрём, а Бэкхён замертво прилипает к минсоковской лодыжке, потираясь о неё щекой и гневно зыркая в сторону Лухана, раскидывавшего разваленное подобие омлета по тарелкам. — Нашёл на кого реагировать, Бэкки. Он же провокатор, ну! — Минсок ободряюще улыбается, похлопывая Бэкхёна по плечу и улавливает недовольный луханевский взгляд. — Засранец он. Даже аппетит пропал, — Бэкхён показывает язык, после чего встаёт и утаскивает Чонина в гостиную, именуя его «персональным массажёром» и взывая продолжать начатые манипуляции с шевелюрой во имя всего сущего. Минсок тут же ощущает крепкую хватку на своих плечах и тихий шёпот подле уха: — Провокатор, значит? Минсок шумно выдыхает, чувствуя настойчивое покусывание мочки. Луханевские руки сильнее сжимают покатые плечи, стремительно их распрямляя и призывая распластаться на стуле, откинув вес тела на спинку. Лухан принимается изучать губами чувствительную кожу шеи, будто в первый раз, едва касаясь и вызывая мгновенную реакцию в виде учащённого минсоковского дыхания. Он расстёгивает пару верхних пуговиц излюбленной Минсоком рубашки и проскальзывает пальцами к голой коже. Светлой, как сметана. Лухан довольно ухмыляется, ощущая гусиную кожу под фалангами, и якобы случайно задевает напряжённую горошину соска. Минсок молчит и титаническими усилиями сдерживает все звуки, которые так и норовят вырваться из горла наружу, доносясь прямо до барабанных перепонок томящегося в ожидании Лухана. Но нет, желание выдержать эту провокацию в сопровождении страха быть застуканными всё же сильнее. По крайней мере, пока что. Щекотливое ощущение появляется в области живота, когда Лухан ненавязчиво обводит контуры виднеющихся кубиков пресса. Минсок медленно поворачивает голову в его сторону, стоит ощутить на шее влажное прикосновение, как едва ли не обжигается от игриво-пылающих искр в глазах напротив. Минсока ведёт быстрее, нежели хотелось бы, когда он успевает заметить кончик юркого языка, тут же скрывающегося за луханевскими губами. Он облизывается совершенно непроизвольно, отчаянно сопротивляясь желанию прочувствовать мягкость этих губ на своих. Вот уж нет, он не поддастся. — Завтрак стынет, — выдыхает Минсок. — Ты голоден? — Лухан изгибает бровь в наигранном недоумении, пробираясь ладонью всё ниже, к затянутой резинке домашних спортивок. — Да, — Минсок сглатывает через чур громко и ему кажется, что здравый рассудок вот-вот готовится поднять в воздух белый флаг, активно махая им перед чужой наглой мордашкой. — Вероятно, я знаю как заполнить эту сосущую пустоту внутри тебя, — ощущение пальцев у низа живота пропадает, зато Минсок тут же чувствует, как чужие пальцы обводят контур его собственных губ, надавливая и заставляя их открыться. Минсок откидывает голову назад, с пошлым причмокиванием вбирая палец по вторую фалангу и ни на секунду не теряя зрительного контакта с горящим взглядом Лухана. Он легонько скользит языком вдоль чужих пальцев, периодически являя его Лухану, будто дразня, и отмечает, как тот бессознательно приоткрывает рот, восторженно наблюдая за этой картиной. Неожиданный хлопок входной двери с последующим щелчком заставляет обоих замереть. Всего на секунду. После чего Минсок совершенно чётко упускает момент, когда оказывается распластан на кухонном столе, где, по изначальному предназначению, должны были стоять тарелки с подгоревшим омлетом. Лухан целует остервенело, будто изголодавшийся, вжимаясь бёдрами в чужие и вслушиваясь в минсоковские стоны. Прохлада рук тут же остуживает разгорячённое тело под аккомпанемент треска швов той самой излюбленной рубашки, за которую Лухан обязательно получит между рёбер, но попозже. А пока он довольно активно лишает Минсока лишних атрибутов одежды. Минсок слишком открыт для него сейчас, чтобы думать о последствиях. Слишком отзывчив и напорист. Он совсем не собирается уступать, едва ли не вгрызаясь зубами в Лухана, сплетая языки в одно целое со стремительной настойчивостью. Минсок путается руками в слоях одежды, проклиная Лухана за привычку носить алкоголичку под огромной футболкой, но от своего не отступает, пока не оставляет того лишь в одних только пляжных военных шортах, которые, к слову, всей душой ненавидит. Лухан отстраняется, давая обоим возможность наполнить лёгкие кислородом. Или же заставляет Минсока думать о его истинных мотивах именно так, ведь впервые у него появляется возможность не вглядываться в силуэты и едва заметные очертания тела в тёмной комнате, пока на соседней кровати посапывает Исин в обнимку с плюшевым зайцем. Он может просто видеть. Видеть его эмоции при свете солнечных лучей, скромно заглядывающих в кухонное окно. Видеть глубоко вздымающуюся грудь и покрасневшие от жара щёки, что так явно контрастируют с привычной бледностью кожи. Наслаждаться затуманенным, выжидающим, жаждущим взглядом, устремлённым только лишь на него одного. Вот только Минсок всё же смекает причину заминки, тут же приподнимается и кидается на него, до боли впиваясь ногтями в чужие ягодицы, силясь отомстить за то смущение, которое в нём пробуждает луханевский бесстыдно изучающий взгляд. Это чертовски злит Лухана, не успевшего потрогать глазами и запомнить на всю жизнь каждый миллиметр минсоковского тела, но агрессия уступает место горячему потоку, образовавшемуся от ощущения тонких пальцев прямо у основания собственного члена. Лухан хватает Минсока за порядком отросшие волосы и оттягивает назад, открывая себе доступ к выпирающим ключицам, которые тут же метит укусами. Он чувствует, как шорты съезжают с бёдер вниз и, выпутавшись, отшвыривает их куда-то в сторону. Лухан кусает выпирающий кадык Мина, когда тот принимается медленно проводить по всей длине члена. Он тяжело дышит, прикрывая глаза, и кажется, что в этом мире не осталось ничего, кроме этого чёртового удовольствия, разливающегося по всей физической оболочке от одних лишь только прикосновений робких пальчиков. Лухан не может сдержать стон, когда Минсок оглаживает чувствительную кожицу головки, размазывая выступившую смазку большим пальцем. Он принимается надрачивать увереннее, вынуждая Лухана лишь слепо ткнуться губами в чужие, вылизывая его изнутри. Лухан едва ли не кончает, обнаружив минсоковские пальцы, усердно разрабатывавшие собственный вход. Это настолько бьёт по мозгам, что Лухан резко откидывает обе ладони Минсока и секундой позже теряется из поля зрения, вбирая минсоковский стояк во влажную полость собственного рта. Минсок от неожиданности непривычно громко стонет, цепляясь пальцами за края стола. Член нещадно покалывает от возбуждения, что заставляет от каждого движения луханевского языка едва ли не подскакивать на месте. Нервные импульсы, кажется, достигают каждой клеточки, будоража и заставляя гореть. Лухан вбирает ствол до самого основания, насаживаясь до пелены перед глазами и ощупывает разработанное колечко мышц. Кое-как собрав силу воли в кулак, Минсок предупреждающе оттягивает Лухана за волосы, выражая немую мольбу об ином продолжении. — Хочешь меня? — Низко вопрошает Лухан, проводя языком по сморщенной коже мошонки. Минсок поджимает пальцы на ногах и скрипит зубами от того, как сильно хочет, но просто не может произнести этого вслух. Хочет ощутить полностью. Внутри. Быть заполненным настолько, насколько возможно. Лухан знает, да. Но продолжает издеваться, принимаясь обильно вылизывать эластичные стенки входа внутри, растягивая края ещё больше и тем самым заставляя Минсока метаться от стыда, едва ли не жалобно хныча. — Просто возьми меня, блять! — Минсок хрипит, сжимаясь от каждой манипуляции чужого языка. Терпение Лухана, увы, не железное и спусковой механизм после этих слов срабатывает просто мгновенно. Минсок утробно кричит, чувствуя, как резко и как глубоко в него входит луханевский член по самые яйца. Слёзы тут же брызгают с глаз, а ногти полосят до кровавых ран чужую спину. Лухан впивается в губы Минсока, глотая его стоны, когда он начинает двигаться сразу же в бешеном ритме, просто не находя в себе сил остановиться. Он входит полностью под разным углом, пока Минсока не прогибает в спине в немом стоне. Столешница нещадно трусится, стуча ножками о паркет, и, наверняка, оставит кучу натёртостей на нежной минсоковской коже, но сам Минсок не чувствует ничего, кроме разрывающего его изнутри члена, безошибочно долбящего простату с каждым разом всё сильнее. Лухан рычит, яростно насилуя рот Минсока языком. Его разносит от минсоковских стонов и желание выбивать их в ещё большем количестве стремительно растёт, заставляя продолжать размеренно трахать податливое тело в своём собственном ритме. — Ещё. Гос-с-поди, быстрее! — Нечленораздельно выстанывает Минсок в луханевские губы, окончательно срывая заслоны. Минсок скрещивает ноги на луханевских бёдрах, тем самым делая проникновение ещё глубже и интенсивнее. Крыша одна на двоих и она разлетается вдребезги с каждым толчком. Стоны в унисон до безобразия громкие. — Люблю тебя, как же я люблю тебя. Минсок искренне пытается ответить взаимностью, как оргазм яркой молнией разрывает обоих практически одновременно. Вспышки мелькают перед зажмуренными глазами, а на крики и стоны не хватает силы голосовых связок. Дыхание чрезвычайно громкое, как и сердечные ритмы. Лухан обмякает прямо в теле Минсока и приземляется головой на его грудь, совершенно игнорируя факт, что размазывает семя по животу Минсока ещё больше, пачкая и свой собственный. — Свинья, ну. Я бы ткнул тебя, но у меня нет сил, — спустя пару минут говорит Минсок, улыбаясь одними уголками губ. — Кажется, теперь я буду знать об одном-единственном способе обезопасить себя в будущем.