Сны цвета его глаз

      В черничном небе сверкнули кристаллами молоденькие звезды. Вайолет приоткрыла окно, чтобы впустить в чердачную комнату, пропахшую затхлостью и сыростью за целый день, немного летней прохлады. Шкодливый порыв ветра бесцеремонно ворвался в скромную обитель самопишущей куклы, не забыв, однако, поблагодарить за приглашение нежным прикосновением к бледным щекам, светлым локонам, покатым плечам. Где-то далеко внизу гудели приглушенные голоса и изредка то там, то тут вскрикнет клаксон, а совсем далеко, за горизонтом из крыш шуршало море. Она давно его не навещала, не была готова да и смысла в этом не было.       Каждый день она видела его во сне, которые были цвета его глаз. Бесконечно глубокие и прекрасные сны, полные сотканного из его немногочисленных на ее памяти улыбок света. В этих снах она себя не чувствовала - руки она будто бы вновь теряла, ноги отказывались сгибаться в коленях, суставы наливались свинцом, который медленно застывал, лишая ее возможности даже повернуть голову. Однако даже такая, никчемная и абсолютно слабая, она была счастлива как никогда. В этих снах майор часто даже не смотрел на нее, но всегда что-то рассказывал, а на утро она не могла вспомнить, что именно. Вайолет очень хотелось записать все его рассказы и спрятать написанную книгу в укромном месте, чтобы перечитывать-перечитывать-перечитывать в минуты грусти, отчаяния и злости. Причем именно записать, а не напечатать, как она обычно привыкла. По вечерам Клаудия помогал ей с чистописанием, но получалось плохо: протезы все же были не так совершенны, как того хотелось бы. - Не отчаивайся, - говорил он, промакивая кляксы на замаранном листе, - когда-нибудь обязательно получится.       "Когда-нибудь обязательно получится", - повторяла про себя Вайолет и, сдвинув тонкие светлые брови, принималась за очередной листок. Каждым кривым и неумелым росчерком острого пера Вайолет старалась приблизить к настоящему это "когда-нибудь", но дни перетекла в ночи, полные сновидений, и тогда ей казалось, что "когда-нибудь" уже наступило.       Проведя металлическими пальцами по белому листу, Вайолет поджала губы и бросила решительный взгляд на чернильницу. Никогда еще не было у нее врагов грознее, чем холодное, блестящие в свете свечи перо, полная до краев баночка чернил и простор пергамента. Стукнув по стеклу металлом пальцев, она откупорила чернильницу и опустила в темные воды карманного океана кончик пера. "Дорогой майор" Это было неплохим началом. Все-таки что-то внутри нее пока мешало ей обращаться к нему по имени. Возможно, со временем, когда она окончательно примирилась со своим чувством, а также с его чувством, она сможет обратиться к нему не по званию. Даже в мыслях она очень редко, только когда отделялась от прошлого и полностью отдавалась настоящему, звала его Гилбертом. Совсем тихо и немного рычаще, хотя она вовсе не злилась. Просто само его имя было таким сильным, как львиный рык, но родным и приятным как дуновение океанского бриза. "Мы расстались с вами так давно, но мне кажется, что прошла не одна вечность с того печального дня". Вайолет тяжело вздохнула, когда сумела так четко и ясно выразить свою боль в словах. До этого у нее не получалось так образно описать то, что вызывало в ней смятение, боль и негодование, а также томительное ожидание того, чему не суждено сбыться. В этом и заключалось ожидание конца вечности - он никогда не настанет. Одна бесконечность сменяется своей сестрой. "Но вы учили меня быть благодарной за добро, которое дарили мне, и теперь вам пришла достойная смена". В жизни Вайолет и правда хватало доброты, и она искренне старалась показывать другим свою благодарность за нее. Порой ее не понимали, и она училась на своих ошибках, а иногда она получала благодарность в ответ. Это было странно, но Вайолет привыкла к тому, что порой люди могут вести себя очень необычно для ее понимания. В конце концов, то же самое время от времени чувствовали и они, находясь подолгу в ее обществе. "Бывают дни, когда мне грустно. Бывают дни, когда мне радостно. И только во сне я бесконечно и невозможно счастлива, потому что они всегда окрашены цветом ваших глаз". Перо выпало из железных пальцев, и чернила заморили светлый порыв души. Вайолет грустно улыбнулась самыми уголками губ. Это досадное происшествие не расстроило ее, напротив, оно вышло таким естественным, таким неуклюжим, что ей захотелось рассмеяться над собственным бессилием. "Вот видите, - писала она дальше, устроив перо между железных пальцев, - я так отвыкла от прежней жизни, что наконец перестала быть отлаженной машиной". Вайолет тихо засмеялась, словно украдкой. Шутка показалась ей очень забавной, но она вмиг посерьезнела и немного нахмурилась. "Но вы бы определенно расстроились, увидев меня, майор, а я бы, новая Вайолета, которая не выглядит как старая, улыбнулась вам в ответ". Ей хотелось показать ему свои новые умения. Вайолет часто размышляла над тем, как бы он отреагировал, увидев, как она улыбается, плачет, проявляет сочувствие или помогает ближнему. Удивился бы он? Был бы рад за нее? Было бы ему приятно знать это новое о ней? "И тогда бы мы с вами были бы очень счастливы". Вайолет могла бы обронить слезинку другую и до конца испачкать бумагу, но она этого не хотела. Письмо выходило печальным, но в то же время полным безрассудной и глупой надежды на счастье, которое определенно поджидало ее где-то впереди. Пусть люди говорят, что все в этой жизни не имеет смысла и все события случайны, но Вайолет, прожив пока короткую, но полную событий жизнь, верила, что все в ней было не просто так. Не бывает так просто вновь обрести способность читать саму себя, которая как призма отражает ближних твоих. Это казалось Вайолет чудом, о существовании которого она даже не подозревала. Возможно, это письмо тоже чудо, которое не найдет адресата в лице майора, но вполне устроит самого адресанта? "С наилучшими пожеланиями для Вас, Вайолет Эвергарден"