— Беллс! Беллс, я ебаный Господь Бог.
Белла лениво поворачивает голову и скептически смотрит на Барти — тот стоит перед зеркалом, высунув язык словно щенок, и размахивает перед ним маггловской металлической зажигалкой, вперившись в свое отражение мокрыми выпученными глазами. Риск опалить его, кажется, мальчишку совершенно не смущал – или, возможно, в этом и была цель его выходки, она не особо понимала. Как и многие из них, Барти быстро перенял Повелительскую привычку к экстравагантным и малопонятным рискованным выходкам. Но, в отличие от парочки других раздражавших ее малолеток – этот, кажется, не был дешевым подражателем, играющим в томного психопата.
Этот, кажется, был океаном маниакального хихиканья, всклокоченных светлых волос и шальных огоньков в глазах, плотину, сдерживающую который, Повелитель милостиво снес. Кровь с сахаром да и только.
Беллатрикс прижимает к губам смешную маггловскую помаду и чуть не размазывает ее до подбородка от истошного визга слева, со злобным шипением снова оборачиваясь на Барти – как и ожидалось, тот выронил Зиппо на пол и визгливо хныкал, обмахивая покрасневший язык.
Белла размазывает густой бордовый пигмент по сухим губам, трескающимся под малейшим давлением – Барти лезет под руки, дергая ее за рукав.
— Ты отняла ее у той шлюхи? Фу! Она была у нее в руках, когда я вскрыл ей горло, она же вся в брызгах маггловского говна, которое у них по венам течет!
— На красном не заметно. Магглы так много придумывают на замену заклинаниям!
— Дай попробовать! Оно смешное!
Крауч выхватывает помаду из ее рук, стоит Белле закончить, и дует губы трубочкой перед зеркалом, осторожно обводя их багрянцем. Ей она идет больше - на бледном веснушчатом лице в обрамлении жидких выцвевших кудряшек его красные губы выглядят как длиннющий клоунский рот, но он, кажется, в восторге от самой маггловской игрушки. Его можно было увлечь, пощелкав пальцами у него над ухом. Белла кривит губы. Педик поехавший.
Когда Крауч решает стереть большую часть помады рукавом, разозлившись на ее насмешки – дверь туалета открывается и к ним присоединяется пьяноватый молодой маггл, с недоумением уставившийся на поправляющую копну волос Лестренж.
— Это мужской туалет, как бы. Тебя тут быть не должно. Если вы уединиться хотели, то для этого отдельно кабинки есть.
Несколько секунд тишины и Лестренж заливается хохотом, пока Крауч разворачивается на каблуках и, цокая ими о шахматную плитку, подходит к незнакомцу вплотную, схватив того за ворот майки и потянув на себя.
— Да нет. Тебя ждем, дорогуша.
Маггл удивленно раскрывает рот и тут же выкатывает глаза и издает им смешной булькающий хрип, раскрывая и закрывая губы как рыбка на берегу. Рука ухмыляющегося Барти снует вперед-назад-вперед напротив его живота, издавая глухой острый звук – словно тот протыкает спицей мешок муки. Мужчина трясется и медленно оседает, бесполезно цепляясь пальцами за мантию мальчишки и оставляя на ней, прижатой к его животу, бордовый широкий след, который стекает с пропитанной противозагрязняющей магией ткани как вода с гуся. Барти смотрит на тело, сворачивающееся у его ног, с ласковой насмешкой, все еще сжимая в руке волшебный перочинный ножик.
— Фи. Без палочки, как сквиб немытый. Барти, ты скучный.
— А зачем тратить магию на эту свинью? Сбереги ее на потом, Белла, вот выйдем и повеселимся. Ты, кстати, закончила прихорашиваться, милочка?
Это "милочка" из его уст звучало как брошенная в лицо пропитанная чем-то кислым мокрая вонючая тряпка. Лестренж оглянулась в зеркало и смерила себя с головы до пояса – вызывающая маггловская одежда определенно ей шла. Да, не так степенно, но лучше смешиваться с толпой, чем разгуливать в балахоне как Крауч, и слышать насмешки от принявших его за платье. Но даже в сетчатых чулках, вульгарной помаде и с утяжелившими свинцовые веки волшебными тенями из зеркала на нее смотрело все то же хищное безумное существо, вся та же женщина из ртути.
— Да. Пошли.
Крауч выудил кошелек из кармана все еще слабо дышащего в луже своей крови тела и распахнул перед Беллой дверь. Пара Пожирателей синхронно ныряет обратно в комнату, залитую темнотой, грохочущей музыкой и сладкой алкогольной вонью. Тела и пот, напитки и кислые квадратики на языках ("
марки", как называл их Крауч, уже успевший распробовать маггловское зелье), грохот браслетов на вскинутых руках, диско и свободная любовь, синий и розовый куда хватает взгляда. Они прожигают свою короткую грязную юность, они создают себе жалкие магия-заменители – типа "
илектричесва", моющих все машин и огромных черных коробок, делающих музыку громче. И их так много – так, так бесконечно много, Белле приходится мощным телом расталкивать разодетые в клешеные штаны тела, чтобы пробраться к бару, таща за собой маленького блондина. Они затопили улицы, населили каждое пятнышко на этой земле, и они живут, не подозревая, что занимают чужое место. Что в своих коротких, маленьких, жалких, тупых, ограниченных, бесполезных жизнях они не то что не увидят граней истинного величия – они не будут подозревать о его существовании.
В этом мире львы вынуждены дрожать в сараях и рычать шепотом, боясь напугать бедненьких милых кроликов, засравших собой весь лес. А в правильном их надо жрать, жрать забавы ради, жрать, как будто они не живы, как будто они - пушистые куски вопящего мяса. Их слишком много здесь, но они с Барти это исправят.
Крауч скептически скользит взглядом по меню, явно не понимая и не интересуясь, что и из чего состоит, и вдруг с хихиканьем дергает Лестренж за локон, восторженно тыкая пальцем в одну из картинок.
— Белка! Белка! Это ты!
Женщина наклоняется к раскрытой книжке и смотрит куда указали: надпись над рецептурой возле треугольного бокала гласит: "
Бесстыжая паршивка"*. Беллатрикс хмыкает.
— Да. Я паршивка.
Согласие напарницы окончательно приводит Крауча в восторг – тот требует два и вытягивает из кошелька бумажку наугад, с самой большой цифрой (они оба без понятия, как эти деньги работают) и швыряет перед несколько оторопевшим барменом.
— Сдачи не надо.
— Тут в десять раз больше нужного, парень.
— Ну, значит, будешь мне подливать. Ты же не жадный, милочка?
И он опять заливается этим визгливым ритмичным гоготом, словно скрипит по тарелке вилкой. Маггл пожимает плечами и принимается делать их коктейли в стальной бутылке. Скептически осматривает все еще заливающегося гиеной Крауча и качивает головой.
— Не мелковат для бухла, а, парень?
Тут уже смеется под обиженное ворчание Белла, облокачиваясь на барный стол и вскидывая бровь.
— Я его мамочка, разрешаю.
От понимающей ухмылки на лице маггла Крауч принимается оскорбленно пыхтеть еще громче. Впрочем, он довольно быстро забывает обо всем, когда перед ним оказывается бокал – хватает его и осушает махом, выдохнув, и сразу же пихает в рот выхваченную из стакана рядом сырную палочку, блаженно чавкая. Белла пробует напиток куда осторожней, но быстро теряет интерес – кислющее пойло вдвое слабей огневиски, совершенно не соответствующее названию. Впрочем, иного не было смысла ждать. Барти за время их вылазок скурил, влил в себя и занюхал, кажется, все, что маггловские бары могли ему предоставить, жадно пробуя все стороны разгульной и безотвественной жизни без особого на нее вкуса. Смешай водку с вонючим "кираксином" и добавь лимонную дольку – и Крауч заглотит всю стопку махом. В этом была его общность со всеми ими за его спиной, в кричащей одежде и пьяном угаре – вырвавшийся из-под опеки двинутого на правилах отца малолетка, разливавшийся в мотовстве, насилии и психоделических ядах, уплетающий прелести взрослой жизни за обе щеки.
И он имел на это право. Если эти провонявшие потом вертепы казались ему хорошим местом для развлечения – он мог использовать эти маггловские свинарники по своему усмотрению. Если благовоспитанному, хорошо образованному, чистокровному, состоятельному и во всех отношениях идеальному молодому человеку угодно развлечь себя, превращая этих свиней в стонущий фарш – они должны встать на колени и вложить в его белые ручки нож.
Так хотелось бы Белле. Барти все-таки был ебанутым и бесявым, но солнышком.
Вот только они так не делали. Бармен (вроде его называли так), например, заметил брызги крови на руках Крауча, оставивших на стекле алые пятна, и подозрительно ткнул в них зубочисткой.
— Откуда это?
Барти пренебрежительно махнул рукой.
— Да так, распорол брюхо одному ублюдку в туалете. Забей, налей-ка мне еще стопку.
Маггл нервно рассмеялся, принимая грязный бокал – и его тут же схватили за локоть, быстро и яростно. Лицо Крауча исказилось раздражением и обидой, голос противно задребезжал, как хрустальный бокал.
— Ты мне не веришь?
Бармен хмыкнул и помотал бритой головой. Пожиратель цокнул языком и полез в карман мантии, через секунду уже размахивая перед чужим носом волшебной палочкой с самодовольной пьяной ухмылкой.
— Вот эта штука убьет тебя за секунду. Прямо сейчас. Деревянная палочка. Спорим?
Бармен ухмыляется, глядя с откровенным вызовом в горящие светлые глаза. Это выглядело так мирно, разгоряченно, с ноткой ленивого выходного дня – они смотрели друг на друга как два друга, бьющиеся о заклад. Голос Барти, игривый, полный сахарной, кислой ненависти, произносит томно, нараспев:
—
Avada Kedavra.
Смешок маггла прерывается, когда он со спокойным лицом бухается на прилавок. Его напарник присвистывает и хохочет, хваля их с Барти за шикарный розыгрыш и спрашивая, как эта штука умудряется пускать настолько классные искры. Крауч смеется. Белла убивает и его под это гиенье визгливое заливание. В клубах суету по такому поводу всегда поднимают не сразу – шум, грохот музыки и общая зацикленность на веселье-прям-вот-щас, мертвое тело находят минимум через полчаса, а это совсем не то, чего они хотят, правда? За полчаса они превратят это место в пепелище, за полчаса трупов станет больше раз в 50. Много чего может произойти за полчаса.
Белла опрокидывает в себя остатки алкогольной кислятины и залихватски подмигивает продолжающему возбужденно хихикать Барти. В первый раз он жался, не зная, с чего начать, но втянулся после первого же тела и с тех пор, сколько бы они не развлекались (не только с ней – с ее муженьком, с Регулусом, всеми вместе или даже в одиночестве) не колебался ни секунды, купаясь в озерах пролитой им поганой маггловской ржи.
Насилие – это просто, насилие – это естественно, насилие – это как секс, толкни себя начать и все покатится само по себе.
Барти поднимает палочку и взгляд, прищуривается и премило высовывает кончик языка, целясь прямо в круглый сверкающий шар из сотен крохотных зеркал под потолком. Магглы любят создавать им кучу ярких пестрых огоньков и плясать в них, мелькающих, ослепляющих – магглы вообще те еще сороки.
—
Confringo!
Грохот, искры, пламя, дождь из осколков льется на верещащую толпу, зал мрачнеет и тени, как заточенные ножи, вырезают на глянце две темные хохочущие фигурки сумасшедших магических палачей. Двери заперты, охранники с маггловскими смешными средствами самозащиты мертвые заперты в кабинках мужского туалета, откуда наверняка истекший уже кровью придурок пытался выставить Беллатрикс – свиньи носятся по загону и визжат, готовые к массовому забою, и только бездушные механические коробки продолжают играть – и стонущий, сладкий, до смешного похожий на Бартин голос надрывается в них:
Я, я, я, я
Останусь в живых,
Останусь в живых!*
Н е т.
— После вас.~
Белла принимает одолжение с благодарностью и ближайшая маггловская девка падает на пол с визгами и плачем под ее
Crucio. Резня начинается.
Десятки, сотни веселых способов колошматить это вонючее зверье. Барти подхватывает какого-то парня в воздух и, размахивая палочкой с раздражающим уже маниакальных хохотом, долбит его об пол головой, пока та не лопается, как спелый арбуз. Белла спиной к нему рассекает грудь конфетно-яркой незнакомки, насылает припадок на какого-то (это называется "хиппи"?) – он бухается на пол, изо рта и носа идет пузырями темная кровь. Судя по грохоту бутылок, свисту в воздухе, Крауч достал полюбившийся мальчишке хлыст – Белла оглянулась на него с ласковой улыбкой и оказалась права. Он размахивал руками как трепыхающийся птенец, страстно и быстро, капюшон слетел, обнажая растрепавшиеся, налипшие на взмокший лоб барашьи кудряшки. Барти хохотал как заведенный, его вытаращенные глаза безумно вращались, а мелкие желтоватые зубки были стиснуты в клоунском оскале. Лестренж фыркнула. Хлыст был настолько эффектен, насколько неэффективен – от заклятья страдали только перебитые бутылки, магглы же в ужасе сдрапали от него, образовав пустой широкий круг.
Впрочем, останавливать его не было смысла. Дело было не в эффективности. Эффективно – это рушить мосты, это отправлять ребят на метлах в самолетные сопла, это сжигать их в сараях, словно больных свиней.
А сейчас не эффективно, а весело.
И именно поэтому он быстро прекращает, переключаясь на штуки позрелищней и поэффективней – это как глотать коктейль за коктейлем и девицу за девицей, жгет и проклинает их, режет и мучает, и то же самое делает Белла. Два голоса: грудной и визгливый, заливаются маниакальным хохотом, они гуляют по огромному залу, оставляя за собой град изувеченных, раненых и просто верещащих от страха и боли тел, покрывающих пол как куча толстых гусениц. Запах пота и алкоголя смешивается с вонью паленой плоти и мочи, и веселая, энергичная мелодия кажется почти гноящимся нарывом от того, до какой степени она не соответвует разыгравшемуся спектаклю чистого насилия. Но ей нравится.
Им нравится. Барти разыгрывается совсем и, дуя губы, палит убивающими и ранящими заклинаниями в ритм, покачивая бедрами и толкая Беллу локтем, как обращающий внимание матери на свою выходку ребенок. Белла хмыкает и пару минут повторяет за ним под шкодливое хихиканье, корча рожи и подпевая завываниям в маггловских граммофонах.
Беллатрикс лениво добивает зелеными искорками редко шевелящиеся тела на полу. Барти долбит кого-то лбом о стол, постепенно превращая мозг и кости в вязкое белое масло. Этот клуб закончен, опустошен и раздавлен, как банка газировки, прожеван и выплюнут, как жвачка, которой чавкает доставшей ее из чьего-то кармана Крауч. Подходит к Белле, уперев руки в бока и выдувая огромный розовый пузырь. Женщина морщится от того, каким унизительным ей кажется сама идея подражать этим животным даже в такой мелочи. Но если мальчишке нравится – ладно, она ж не его папаша шпынять за каждый шаг.
И не Повелитель. Это была одна из тех вещей, к которым нельзя было привыкнуть; как он всхипывал своим сладеньким полудетским тенором, рыспалясь в извинениях, а потом падал на пол с визгом и завываниями, стуча головой о мрамор и извиваясь, как сгорающий клочок бумаги. Его жалели, мучали не дольше минуты – а потом Крауч, похожий на ворох черного тряпья, подползал к укрытым мантией острым коленям Лорда. Обнимал их и плакал в них, пока тот гладил белоснежной рукой мягкие золотые кудри, шепча "
Ну, мальчик, ну", как самый заботливый и справедливый отец.
— Ну, пошли? — пискнул он, набивая карманы еще оставшимися на баре сырными палочками.
— Угум.
Они оставят кое-что напоследок. Беллатрикс, стоя в дверном проеме, поднимает палочку и выпускает в зал Адское Пламя с глушащим зацикленную музыку ревом. С обидой думает, что стоило оставить парочку людей побегать тут со свиными визгами – ей нравится, в принципе, сжигать что угодно, побольше и попышней, но с живчиками всегда веселее.
Глядя в щенячьи мокрые глаза, кивает с обреченным вздохом – Барти очень уж любил делать это лично, да и получались у него метки всегда необычайно яркими и живыми, с часто и громко шипящими в арке человеческих зубов змейками. Юноша вскидывает палочку в небо, издавая блаженно-садистичный вопль.
—
Morsmordre!
Кислотный луч сорвался с кончика палочки и распустился в небе тысячью зеленых огоньков, растекся, как сливки в горячем супе, сворачиваясь в знакомую ей форму. На них не обращали внимания – магглы собирались толпой, с криками глазея на бушующий в окнах огонь и на символ в небесах, возлежащий на облаках и дыму как изумруд на подушке. Задерживаться им, растрепанным и залитым кровью, не было смысла, и парочка заскользила среди фигур, пряча все еще горячие, гудящие палочки в рукава.
Когда они аппарируют – в последний момент Крауч прыгает на нее с хихиканием, вынуждая неудобно и глупо делать это в объятьях, за что сразу после материализации получает неплохой удар увесистой рукояткой палочки по лбу. Это совершенно не останавливает его от повторных – мальчишка стискивает ее талию и удобно кладет голову на пышную грудь в нежном сыновьем жесте – и не умеющая долго злиться на таких же, как он, истеричных избалованных паршивцев, Белла откидывает его капюшон и зарывается пальцами в белесые кудри, второй рукой поглаживая все еще твердые от возбуждения плечи.
— Это было так, ТАК весело!
В воздухе все еще пахнут сочной стальной кровью и алкоголем у него изо рта. Через пару минут они разойдутся каждый к себе, храня приятной тяжестью в предплечье сладостное воспоминание о коллективном помешательстве и мозгах, забрызгавших длинный стол, храня равное обожание к красноглазому мучителю, разревшившему им сегодня побуйствовать всласть, как лисам в курятнике. Белле почему-то не хочется выпускать его тощего, мощного и неконтроллируемого, с руками в крови и сырными палочками в кармане. Кому, как ни ей, знать, что творят еще более избалованные родители за дверями дома таких вот избалованных озлобленных щенков.
— Да, Барти. Было здорово.
