Фамильный секрет

— Ваше высокопреосвященство, вы же не оставите мою Ванноццу? Несмотря на возраст, Менчия деи Каттанеи всё ещё была красива — красотой уже начавшего увядать, но по-прежнему прекрасного цветка. В отличие от многих других бывших куртизанок, она не пыталась до последнего сохранить уходящую молодость, закрашивая седину в волосах и скрывая морщины под толстым слоем белил и румян; Менчия умела подчеркнуть свою зрелость так, чтобы та казалась её преимуществом, а не недостатком. Родриго подумал, что если с возрастом Роза Джованна, его прекрасная Ванноцца, младшая из дочерей Менчии, станет похожа на мать, то его, кардинала Родриго Борджиа, это не пугает. — Разумеется, я её не оставлю, синьора Менчия, — ответил Родриго и не отказал себе в удовольствии поцеловать руку Менчии — всё ещё белую, мягкую и приятно пахнущую мускусным притиранием. — Ах, ваше высокопреосвященство, — Менчия печально улыбнулась, — все мужчины так говорят, пока влюблены. Но мы, женщины, быстро наскучиваем нашим возлюбленным… и если нас не защищает статус замужних дам — или достаточно богатых вдов, — нам приходится искать нового благодетеля, даже если мы того не желаем. Ваше высокопреосвященство, я знаю, каково это — менять мужчин одного за другим, раздумывая, где бы найти следующего, когда предыдущий ещё только начинает к тебе охладевать. В своё время я поклялась, что мои дочери не будут мучиться выбором любовников, как мучилась я. Либо они найдут тех, кто будет достаточно постоянен, — чего не судилось мне… — Я буду достаточно постоянен, синьора Менчия, — заверил её Родриго. — Можете мне верить. А чтобы мою Ванноццу — нашу Ванноццу — не называли кардинальской шлюхой, найду ей достойного мужа… такого, который будет рад должности чиновника в канцелярии Ватикана и не станет нам мешать. — Я верю вам, ваше высокопреосвященство, — Менчия улыбнулась и вздохнула с явным облегчением. — Вы хороший человек. А если Ванноцца вам всё же наскучит… — …в любом случае, статус замужней дамы — или вдовы — у неё будет. И деньгами я всегда буду ей помогать — если только меня не оставит удача. — Я буду молиться за вашу удачу, ваше высокопреосвященство. Не хочу, чтобы после моей смерти Ванноцца осталась нищей… — Синьора Менчия, — Родриго, не выдержав, рассмеялся, — уверен, до вашей смерти пройдёт не одно десятилетие. Вам впору рассуждать о любовниках и мужьях не для дочерей, а для себя. — Вы бессовестный льстец, ваше высокопреосвященство, — Менчия подхватила его смех, но тут же её лицо вновь стало серьёзным. — Ваше высокопреосвященство… могу я поговорить с вами не как с любовником дочери, а как с духовником? — Разумеется, синьора Менчия, — кивнул Родриго и тоже посерьёзнел. — Ваше высокопреосвященство, — Менчия на миг опустила взгляд и тщательно разгладила ладонями богато расшитые парчовые юбки, — я больна. У Родриго едва не вырвалось, что синьора Менчия выглядит едва ли не здоровее своих дочерей и его самого, — но он вовремя прикусил язык. — Знаю, — Менчия снова подняла на него глаза, — по мне не видно… пока что не видно. Потому что это не лихорадка, ваше высокопреосвященство, — а та болезнь, которую Господь посылает за грех блуда. Болезнь, насылаемая за грех блуда. Болезнь распутников и куртизанок. — Синьора Менчия, — Родриго накрыл изнеженную руку Розабеллы своей и постарался, чтобы его голос звучал мягко и убеждающе — голос не флиртующего вельможи, но священнослужителя, — не беритесь судить, за что Господь посылает нам болезни. Как же тогда скромные и благочестивые жёны, которым эта зараза передаётся от их мужей? Не думаете же вы, что и им она послана за грехи? — Тогда, — Менчия с неожиданной силой сжала его руку, приблизила лицо, заглядывая в глаза, — тогда за что мне эта кара, ваше высокопреосвященство? Да, я отдавалась многим мужчинам — но не потому, что того требовала моя натура! У меня не было выбора, я слишком рано овдовела, а после выплаты долгов покойного мужа осталась ни с чем. Мне нужно было выжить самой и поднять на ноги дочерей… я хотела, чтобы у них были мягкие постели и красивые платья, чтобы они питались вкусной и сытной едой, а не чёрствыми лепёшками… и у меня не было ничего, кроме красоты. Мне повезло в одном — когда умер Джакомо, я была ещё достаточно молода и красива, чтобы нравиться богатым мужчинам… но если бы я снова вышла замуж — кто знает, как обращался бы отчим с моими дочерьми? Я могла бы уйти в монастырь, тогда Елена и Ванноцца выросли бы в монастырском приюте… но — простите, ваше высокопреосвященство, — я знала, что служение Господу не для меня. Я сделала выбор, который казался мне наиболее разумным… ужели Господь карает меня за то, что я хотела безбедной жизни своим девочкам? — Забота о детях — священный долг матери, синьора Менчия, — уверенно произнёс Родриго. — Не думаю, что Господь карает вас. Возможно, Он лишь посылает вам испытание? Не забывайте, — он улыбнулся, увидев недоверие на красивом лице Менчии, — я не только любовник вашей младшей дочери… как вы сами только что заметили. Я кардинал Святой Римской Церкви. Вы можете верить моим словам. — Да, ваше высокопреосвященство, — тихо и покорно ответила Менчия. — Что ж… если это испытание, посланное Господом, значит, я оказалась недостойна его. Я отказываюсь его сносить. Отказываюсь ждать, пока моё тело покроется отвратительными язвами, отказываюсь умирать, задыхаясь в собственном смраде… — Синьора Менчия… — Родриго собирался произнести приличествующие случаю слова утешения, но женщина прервала его. — Мне известен рецепт яда, ваше высокопреосвященство. Рецепт, что передаётся в моей семье от матери к старшей дочери… вот только я передам его не Елене, но Ванноцце. Елена слишком набожна, чтобы им воспользоваться… даже если у неё будет в том нужда. Родриго молчал, не зная, что сказать, — и уже зная, что услышит дальше. — Я воспользуюсь этим ядом, ваше высокопреосвященство. Если рассчитать нужную дозу, от него умирают быстро и безболезненно… и ни один врач не назовёт причиной смерти отравление. — И вы говорите об этом мне… — Родриго запнулся, — кардиналу? Священнику? — Да, ваше высокопреосвященство. Потому что я всё же хочу, чтобы моя душа попала в чистилище, а не в ад, — и мне нужен тот, кто достаточно близок к Господу, чтобы отмолить совершённый мною грех самоубийства. — Возможно… — Родриго снова помолчал. — Простите, синьора Менчия, но я буду говорить честно. Возможно, это тот грех, который не отмолить даже кардиналу. — Возможно, — голос Менчии прозвучал неожиданно резко. — Но возможно, вы не всегда будете кардиналом, Родриго Борджиа. Может, я не слишком хорошо разбираюсь в таинствах церкви — куда мне, простой грешной женщине, — но уж поверьте, я достаточно хорошо разбираюсь в людях. — Если… — как же трудно подбирать слова, а ведь он никогда не страдал косноязычием! — если всё будет так, как вы предполагаете, синьора Менчия, то мне не придётся отмаливать ваш грех. Я отпущу его вам… в первый же день своего избрания. Больше он об этом ничего не скажет. Не стоит слишком много говорить о том, до чего ещё далеко… о том, что может вообще не произойти. — Спасибо, ваше высокопреосвященство, — на лице Менчии снова появилась улыбка. — Теперь я точно знаю, что могу оставить на вас Ванноццу… и Елену. Вы же не откажете позаботиться о будущем моей бедной Елены? Елена. Старшая дочь Менчии, не унаследовавшая, в отличие от младшей, ни капли её красоты, — но зато набожная куда в большей степени, чем бывают обычно дочери куртизанок. — Боюсь, подыскать Елене мужа будет несколько проблематично… — осторожно начал Родриго. — Называйте вещи своими именами, ваше высокопреосвященство. Подыскать Елене мужа будет просто невозможно. Пусть она девственна, но при этом некрасива, чересчур религиозна — и она дочь шлюхи. Да, ваше высокопреосвященство, обе мои дочери родились в законном браке, но всё равно то, кем стала их мать, овдовев, бросает на них тень… Впрочем, Елена, по счастью, не мечтает о муже. — Я подыщу ей хороший монастырь, — уверенно сказал Родриго. — Такой, чтобы понравился ей самой. И дам за ней хорошее приданое… достаточное для того, чтобы никто в монастыре не попрекнул её происхождением. — Спасибо, ваше высокопреосвященство, — Менчия обеими руками взяла руку Родриго, поднесла к губам и поцеловала кардинальский перстень. — Теперь я могу уйти спокойно. Я оставлю Ванноцце ларец с письмом, в котором открою секрет семейного яда… и попрошу прощения за то, что сделаю. Ванноцца имеет право знать. Она — но не Елена. Пусть Елена молится за упокой моей души, не зная, какой грех я совершила, — иначе ей не найти покоя в монастыре. — Я обещаю вам, синьора Менчия. Возможно, он показал себя сейчас недостойным священником… так же, как тогда, когда прельстился красотой Ванноццы — и других хорошеньких женщин до неё. Возможно, следовало прочитать Менчии суровую проповедь о муках, ожидающих души тех, кто своими руками лишил себя жизни, и велеть смиренно ждать той смерти, что уготовил ей Господь, замаливая совершённые грехи и делая щедрые пожертвования церквям… Но Родриго знал, как умирают подцепившие дурную болезнь. Менчия не заслужила подобной участи — а Елена и Ванноцца не заслужили видеть страдания матери. И он хорошо мог представить, насколько невыносимо для пусть немолодой, но всё ещё красивой — и привыкшей знать о своей красоте — женщины думать о том, как её лицо изуродуют страшные язвы. Быть может, мысль о том, что наступит день, когда она не осмелится взглянуть на себя в зеркало, страшит Менчию даже больше, чем мучительная смерть. И к тому же… к тому же, Менчия деи Каттанеи действительно разбирается в людях — в этом он успел убедиться. А если это так, то настанет день, когда он и впрямь сможет отпустить ей все грехи — включая самый страшный. — Налить вам вина, ваше высокопреосвященство? — тревога и печаль ушли из глаз Розабеллы, и она вновь была радушной хозяйкой, принимающей почётного гостя. — Надеюсь, без фамильного яда? — пошутил Родриго, и Менчия мелодично рассмеялась. — Разумеется, ваше высокопреосвященство. Как бы я смогла поднять руку на того, кто служит Святой Церкви… и на того, кого любит моя Ванноцца? Родриго тоже засмеялся, и Менчия протянула унизанную перстнями руку к хрустальному графину.