Голод леса

      «Две недели незабываемого отдыха в лагере запомнятся вам надолго! Вы интересно проведете время, заведете новых друзей и приобретете опыт самостоятельной жизни.» — Иван перечитал еще раз брошюрку, которую подсунули ему родители перед отъездом и поднял взгляд. В списке зарегистрировавшихся он числился четвертым и был заселен в первый домик. Судя по доносившимся из-за двери голосам, там было довольно оживленно. Дверь неприятно скрипнула, отворившись. Комната была не очень просторной, но уютной: две двухэтажные кровати перпендикулярно стене с окном, подле каждой рядом с входной дверью стояло по шкафу. Почти все свободное место между кроватями было занято чемоданами, а их хозяева ненадолго отвлеклись от разбора вещей, осматривая новоприбывшего. Первый из них был парень на вид лет восемнадцати. Широкоплечий, достаточно высокого роста.       — Всем привет, — Иван приветливо улыбнулся, чтобы не произвести впечатление слишком уж угрюмого человека, и зашёл в комнату.       К Ивану подошел белобрысый парень, более щуплый, чем первый, однако в несколько раз наглее. Легонько, но ощутимо толкнув Ивана в грудь, он выдал:       — Ну, здравствуй, — тут он замялся, явно забыв окончание фразы.       — Видимо, сосед, — закончил за него парень «плечи-шире-шкафа».       — В точку. Я Ваня, — он протянул руку.       — Гил, — альбинос пожал ладонь, явно пытаясь ее сломать. Что у него, к счастью, не вышло. — Это мой брат. Людвиг.       — Старшенький? — усмехнулся Иван, потрепав Гила по голове.       Людвиг не удержался от смеха, а Гилберт оскорбился.       — Вообще-то, я старший, — в голосе отчетливо слышалась обида. — Мне семнадцать с половиной, — с превосходством произнес он.       — Какое совпадение! — Иван присоединился к посмеивающемуся Людвигу. — До моего восемнадцатого дня рождения тоже полгода.       — Если придираться к деталям, то до девятнадцатого. — В дверях появился еще один парень с чемоданом. — Наш первый день рождения, когда мы приходим в этот мир. Кстати, я Леон.       Гилберт со стоном закатил глаза.       — Еще один умник! — воскликнул он в пространство.       Леон, впрочем, не обиделся, спокойно прошел к пока не занятой кровати и присел на нижний ярус.       — Если никто не против, то я сплю тут. Сверху могу свалиться, — пояснил он.       Иван коротко кивнул и затолкал свой чемодан в шкаф. Шкаф печально скрипнул от такого обращения, но, не обратив на его жалобы никакого внимания, Иван захлопнул дверцу. Внутри что-то упало, а Гилберт смерил Ивана и шкаф оценивающим взглядом. Похоже, сравнивал.       С улицы раздался бодрый голос вожатого-воспитателя (Иван еще не разобрался, как их величать), призывающий всех покинуть уютные корпуса и насладиться экскурсией по местным достопримечательностям: туалету типа «сортир» и кухне-столовой. Народ повыползал и нестройной толпой отправился вслед за «экскурсоводами». Те довольно бодро все объясняли, успевая при этом травить байки и обещать научить лагерным кричалкам и частушкам. Краем уха Иван услышал ворчливое «Только этого не хватало!» от невысокого блондина с огромными бровями. Сперва Ивану показалось, что ворчание издавали именно они. У столовой все оживились, но так же быстро упали духом, осознав, что кормежка будет только вечером. Об этом их красноречиво уведомило расписание на стене рядом с дверью. А уж примечание о посменном дежурстве окончательно повергло всех в уныние. Обстановку слегка разрядил вопль пухлого парня в очках: «Артура на кухню не пускаем!» и знакомое ворчание бровей, которое почти сразу же стихло, прерванное чьим-то журчащим смехом. Манерный юноша (по-другому его назвать язык не поворачивался) в щегольски полурасстегнутой рубашке пообещал «отработать за Артюра. Естественно, не безвозмездно». Иван никогда не видел настолько быстро краснеющих людей.       Окончательно добила всех фраза о том, что и посуду им мыть тоже самим. Хоть один плюс: сегодня их от этого освободили. Больше ничего интересного для себя Иван не отметил: футбольная и волейбольная площадки, как и в остальных лагерях, в которых он бывал. А вот наличие пляжа немного обрадовало.       Полную свободу действий в рамках правил лагеря им также пообещали. Проще говоря, здесь они были предоставлены сами себе, хоть редкие мероприятия были им обещаны. За осмотром местных «достопримечательностей» Иван поймал себя на мысли, что успел забыть не только имя воспитателя, но и ее образ уже стерся у него из памяти. Быстро отыскав её взглядом, Брагинский успокоился. Но такой резкий провал в памяти его напряг — для склероза пока рановато.       Прокрутив в голове все события за последний час, он окончательно перестал нервничать, так как хотя бы свою комнату он еще помнил, что не могло не радовать. Соседей, кстати, тоже.       Ребята нашлись в толпе быстро. Гилберт и Людвиг стояли недалеко от Ивана и оживленно общались с симпатичной и очень фигуристой девчонкой, в длинные волосы которой был вплетен оранжевый цветок. Чуть поодаль от нее внимательно слушал воспитателя и даже что-то записывал интеллигентного вида парень, из аккуратной прически которого выбивалась единственная прядь. Поправив немного съехавшие очки, он отвлекся от своего занятия, присоединяясь к беседе троицы. Леон же нашелся совершенно в противоположной от них стороне и тоже пытался слушать, изредка бросая угрожающий взгляд на милую девчонку, оживленно втиравшую ему что-то и активно жестикулирующую. При каждом ее движении колыхалась одна достаточно выдающаяся часть тела, что напомнило собственно Ивану его старшую сестру. И младшую. Иван вздрогнул, вспомнив, что Наташа тоже тут. Опасливо оглядевшись, он нашел знакомую синюю ленту в длинных пепельно-русых волосах. К счастью, Натка пока его не заметила, увлеченная удушением какого-то знакомого ей парня. Чем бедняга провинился, Иван решил не узнавать — себе дороже.       На счастье Брагинского, обход лагеря закончился относительно быстро. В лучших традициях ниндзя он ускользнул в домик пусть и к придуркам, но хотя бы не одержимым. На что он, во всяком случае, надеялся. Но к его удивлению и счастью в домике никого не оказалось.       Как бы лень Брагинскому ни было, но вещи сами себя не разберут.

***

      Теодор облегченно вздохнул, направляясь к своему дому. Наконец он мог отдохнуть от надоедливого кузена и его не менее назойливых друзей, которым хватало даже минуты, чтобы его утомить.       Придерживая держащуюся на соплях дверь, Тео зашел внутрь и взгляд его сразу упал на выключатель, оранжевый огонек на котором отчего-то не светился. Несколько раз пощелкав им, Теодор пожал плечами и прошел к свободной кровати. Впрочем, свободными были они все, а кроме его чемодана у стены не казенных вещей не наблюдалось.       Телефон печально уведомил хозяина о своей скорой кончине; розетка нашлась, конечно, быстро, но вот работать отказывалась наотрез. Теодор мысленно ударил себя по лбу: об отсутствии электричества в принципе он должен был догадаться по отсутствию света в частности.       Делать нечего, придётся идти к воспитателю. Но… Он примерно помнил, где ее искать, а вот как обратиться — напрочь забыл.       Широкая аллея встретила Теодора тишиной. Хоть время еще было всего лишь около часа дня, на улице было на удивление безлюдно. Впрочем, и этому объяснение нашлось довольно быстро: все только недавно приехали и еще не успели разобрать вещи. Да и погода начала заметно ухудшаться, что особой радости у Тео вызвать не могло. Для приличия постучав в дверь, он зашел внутрь невысокого здания. Вожатая, сидевшая за столом, приветливо ему улыбнулась и жестом пригласила подойти поближе.       — У меня есть одна проблема. Две. И довольно большие, — Теодор сложил руки на груди, чтоб выглядеть поуверенней. Хотя бы для себя. — У меня в домике нет электричества, а также ко мне никого еще не подселили.       По виду девушки стало ясно, что таким заявлением она была удивлена. Из невысокой стопки была аккуратно вытянута тонкая папка, а уже из нее — список отдыхающих в лагере. Девушка удивленно повела бровями, переворачивая лист и осматривая его с обеих сторон.       — А в каком домике ты живешь?       — В восьмом, — Теодор не знал почему, но ему все больше и больше не нравилась данная ситуация. С одной стороны, было ощущение, что его жестоко наебывают и это кем-то подстроено, но, с другой стороны, данная ситуация могла произойти тут с любым.       — Прости, но в списке заселенных домиков восьмой не числится, — девушка пододвинула лист к краю стола. — Посмотри себя в списке, может, тебя по ошибке заселили не в тот дом.       Теодор несколько раз перечитывал список, молясь всем известным ему богам, чтоб то, что он видел, было ошибкой. Его имя было приписано карандашом рядом с остальными именами проживающих во втором домике. А ужасное в этом было то, что в этот дом как раз и был заселен его «ненаглядный» кузен со своими друзьями.       — Я так понимаю, что вы приехали одной компанией, и, видимо, кто-то записал вас всех.       Легким движением лист был изъят из рук Теодора.       — Но, к сожалению, там только две двухэтажные кровати, и мы можем предложить тебе разве что раскладушку.       — А можно меня переселить в другой дом? Как бы, без разницы, куда мне ее тащить, а так и от родственничка отдохну. — Правый глаз Теодора нервно дернулся от одной лишь мысли о проживании в одном доме с чудесной компанией, но это вожатой было просто проигнорировано. А его же слова использовали против него самого:       — Тем более! Раз вы родственники, то чего вам не жить вместе! Так, давай, пойдем за кроватью. — Тео был бесцеремонно вытолкан из помещения на улицу, а вожатая, не теряя ни минуты, прихватила ключи от кладовки и пошла вперед, не дожидаясь, пока её догонят. Теодор, всем своим видом выражая недовольство и наигранно трагично вздыхая, поплёлся за ней. Очень захотелось курить, но сигареты были предусмотрительно спрятаны в чемодан, и ничего не оставалось, кроме как мысленно надавать себе по рукам, тянущимся к заветной пачке.       Раскладушка появилась на свет божий из хозяйственной постройки-развалюшки, неизвестно как ещё стоявшей. На неё было страшно даже смотреть, не говоря о том, чтобы зайти внутрь. Вожатая извлекла кровать Тео, напоминавшую этот сарайчик если не возрастом, то состоянием. Она так жалобно поскрипывала и моргала дырками в тканевом дне, что Теодор невольно задумался: сколько же народу предавалось на ней любовным утехам? Предположение подтверждалось ещё и явно прожжёнными дырочками с краю — кто-то тушил о раскладушку окурки. Что ж, если таких следов прибавится, никто не заметит. Это слегка примирило Тео с действительностью — курить в постели он любил больше, чем, например, на улице.       Вожатая отправилась за комплектом постельных принадлежностей, и Тео ввалился в домик в компании одной лишь раскладушки. Ничего не сказав удивлённым соседям, он грохнул металлической конструкцией об пол и отправился за вещами в предыдущий дом, который ему нравился на порядок больше.       Он перенёс чемодан, извлёк из него предметы первой необходимости: зубную щётку, кружку, полотенце, заправил свою расчудесную постель, открыл окно, едва не выломав ставню, висящую на соплях, и с облегчением закурил. Струйка дыма уносилась в небо, и Тео почти смирился с происходящим, когда дверь в комнату, где продолжал суетиться Тони и остальные, распахнулась.       На пороге стоял похожий на ангела мальчик со светлыми волосами и карими глазами, на свету отливающими лиловым. Его внешность резко контрастировала с окружением Тео: братья Варгасы, Габриэль и кузен Антонио как на подбор были загорелыми и темноволосыми.       — Привет, — сказало ангелоподобное нечто, — а это для вас воспитательница на раскладушку расщедрилась?       — Для нас. — Теодор насторожился. Идиллия треснула по швам и вот-вот грозила развалиться.       — А можно мне её взять? Мы впятером компанией приехали, а спальных мест в комнате всего четыре. — И да, осколки безмятежности со звоном осыпались на пол. Опять надо решать какие-то проблемы, опять надо встречаться с вожатой и вспоминать, как её зовут. В этот момент Теодор осознал, что ужасно любит своих друзей, а без Габриэля вообще жить не может. По этой причине ангелочку, назвавшемуся Тино, он ответил решительным отказом.

***

      — Так, идея провалилась, — доложил Тино, возвратившись в свой домик. — Раскладушку нам не выделили.       Бервальд хмуро пожал плечами, а вот Кетиль не смолчал:       — А у Хенрика нормальных идей и не бывает. Что ж… — он посмотрел на Хенрика Хансена долгим взглядом со смесью разочарования, презрения и равнодушия.       Хансен замахал руками.       — Эй, братишка, я с тобой хочу жить! Ты ведь без меня пропадёшь!       Светлые брови Кетиля взмыли вверх. Ему не понадобилось слов, чтобы выразить своё изумление. Нет, конечно, Хенрик всегда проявлял заботу и беспокойство, но сейчас он что-то перегнул.       — А ты предлагаешь выгнать Эмиля? — собравшись с мыслями, спросил Кетиль. — Считаешь, младший из Йенсенов не пропадёт?       — Не проп’дёт, — подал голос Бервальд, и все обернулись, задирая головы. — Он уже ушёл.       Слова, так и не сказанные Кетилем, застряли у него в горле. Он хлопал глазами и беспомощно открывал и закрывал рот, пытаясь сформулировать хоть одну внятную фразу. Затянувшееся молчание прервал Хенрик, решивший подпустить шпильку в ответ.       — О, мы играем в крокодила, — он щелкнул пальцами, изображая, что его осенило. — Дай угадаю, ты рыбка? — протянул он, посмеиваясь.       «Рыбка» отвесила Хенрику легкого дружеского пинка и тяжело вздохнула, уходя разбирать чемодан.

***

      Прозвучал сигнал к ужину: трель старомодного пионерского горна эхом прокатилась по лагерю и растворилась в лесу.       Иван как раз закончил обустраивать своё жилище, управились с этим и братья Байльшмидты, и Леон.       — Ну наконец-то похаваем нормально! — оптимистично воскликнул Гилберт, в его алых глазах мелькнуло нечто кровожадно-маньяческое, навеявшее Ивану мысли о вампирах.       Людвиг был более сдержан в выражениях, но и он обрадовался скорой кормёжке — Иван рассудил, что не у него одного сосало под ложечкой уже добрых полчаса.       А вот Леон отреагировал довольно спокойно для голодного пионера:       — Не травануться бы нам чем, — скептически заметил он, но пояснять, откуда у него такие мысли, отказался при этом наотрез.       — Не каркай! — напустился на него Гилберт. — Моя тонкая натура не выдержит разговоров об отравлении перед самым ужином!       — Про тонкую натуру ты кому-нибудь другому заливай, — хмыкнул Людвиг. — Слышал бы Родерих, оборжался бы.       — Кто такой Родерих? — поинтересовался Иван, завязывая шнурки на кедах.       — Аристократишка и зануда, в духе него, — Гилберт кивнул на Леона, который с помощью ложки для обуви надевал лёгкие летние туфли.       — Попрошу без оскорблений… — кротко начал тот.       — Во-во, и тот так же выражается! Бесит, не могу!..       — А то и в зубы отхватить можно, — абсолютно спокойно закончил Леон.       Гилберт забыл, как говорить, что было само по себе удивительно и не укрылось от внимания Людвига.       За смешками и подколами они дошли до столовой.       От неподражаемого запаха желудок начал выдавать такие кульбиты, которые в здравом уме Иван не мог даже представить. По местам голодные пионеры расселись в режиме пожара. Иван и глазом моргнуть не успел, как количество вариантов изрядно сократилось. Каким-то чудом ему удалось заметить незанятый стул, на который, как в игре «займи стульчик», он и примостил свою пятую точку. Взяв в руку ложку, Иван услышал задорный клич воспитательницы: «Всем-всем приятного аппетита!». Те, чьи рты не были так заняты пережевыванием, попытались что-то ответить. Иван, наворачивая за обе щеки, лишь кивнул в знак солидарности. Ответом ему послужил такой же жест соседа.       Внезапно ухо Ивана уловило неожиданный для ситуации звук: пшиканье. Он повернул голову и увидел сидящего рядом с ним парня с глазами цвета темного шоколада и отстраненно-непроницаемым лицом. Почувствовав на себе взгляд, парень обернулся.       — Простите, кажется, это было громко.       Иван почувствовал неловкость.       — А… все в порядке, я просто… не ожидал, — промямлил он, смущенно переводя взгляд на лежащий около чужой тарелки ингалятор.       Легонько стукнув кончиком пальца по ингалятору, парень пояснил очевидное:       — Я астматик.       Иван кивнул, чувствуя, что щеки заливает краской.       — Раз уж мы собрались за одним столом, то было бы неплохо познакомиться, — неожиданно изрек сосед Ивана напротив. — Теодор.       Отвлекаться от еды он не собирался, поэтому руку протягивать не стал.       — Иван, — в тон ему отозвался Брагинский.       Парень справа немного подумал и даже наморщил лоб, будто вспоминая.       — Кику Хонда, — чуть заторможенно ответил он.       За столом повисло молчание. Был слышен лишь звон посуды и чавканье. Продолжать разговор ни у кого желания не было. Иван доел первый. Поднявшись и взяв посуду, он ушел.       Теодор бросил задумчивый взгляд на Кику. Прожевав еду, он решил задать вопрос, неожиданно взволновавший его:       — А… астма это очень страшно? — выдал он и сразу же пожалел об этом.       Но не похоже было, что Кику сильно задел его вопрос. Парень опять ненадолго задумался.       — Не то, чтобы очень, — наконец ответил Хонда. — Не так уж и ужасно, — парень кивнул сам себе и перевел взгляд, в котором появилась крупица осмысленности. — А почему ты спрашиваешь?       — Да курю я, вот и надоел меня пугать один… друг.       — Понятно, тогда вероятнее рак легких, — произнесено это было спокойно, даже пофигистично.       — Угу, — согласился Теодор. — Так ему и передам, — с этими словами он тоже покинул помещение.

***

      Когда Иван вернулся в домик, все его соседи уже там были. Гилберт доставал из тумбочки карты.       — Кто с нами? — Он уселся прямо на пол и помахал колодой.       — Я буду, — легко согласился Иван, подсаживаясь.       — Я пас, — произнес Леон, прячась за книгой.       — Это мы поняли, играть-то будешь? — заржал Гил, лениво тасуя колоду.       Леон заложил пальцем страницу.       — Я-то нет, а ты почему интересуешься? Неужели ночью холодно, в июле-то месяце?       Иван с Людвигом не удержавшись прыснули, пока Гилберт пытался придумать остроумный ответ. Леону вскоре надоело ждать, и он вновь углубился в чтение.       — Если ночью выяснять попрешься, нас не разбуди, — прокомментировал Иван, забирая выданные ему карты. — В подкидного?       — Слишком просто, — отозвался Людвиг. — Давайте в переводного. У меня семерка.       Гил и Иван синхронно покачали головами, показывая, что меньшего у них нет, и предоставили младшему возможность ходить.       На третьем кону их прервал бесцеремонно зашедший в комнату вожатый.       — На что играете, — ехидно поинтересовался он.       — На интерес, — почти хором отозвались Иван и Гилберт.       — Понятненько… Знаете, что на зоне интересом называется? — Все присутствующие удивленно округлили глаза. — Лучше вам и не знать. Карты на бочку!       Людвиг собрал карты и передал их вожатому, не обращая внимания на недовольно фыркающего Гилберта.       — На выход, — строже сказал вожатый. — Нечего летом в четырех стенах сидеть.       Народ со вздохами засобирался и вытащил себя на улицу под пристальным взглядом вожатого. Веселья не предвиделось.       — Волейбольная площадка где-то там была, — нарушил унылое молчание Людвиг.       Гилберт ответил ему мрачным взглядом:       — И тебе не лень? Воздух хоть ножом режь.       — А душа я тут пока не нашёл, — неожиданно поддержал Гила Леон.       Иван начал оборачиваться к ним, но на середине движения зацепился взглядом за что-то.       — Так вот он… Душ.       Компания остановилась перед навесом, на крыше которого стояло несколько баков, очевидно, с водой. Из стенки в две стороны торчало с десяток ржавых душевых леек, когда-то выкрашенных в зелёный цвет. Краска на них порядком облупилась, и вид в целом был крайне не презентабельный, но когда Иван решил рискнуть и открыл один из кранов, сверху полилась чистая нагретая солнцем водичка, не испорченная никаким посторонним запахом.       — А неплохо. Главное, при походе в душ плавки не забыть.       Народ повеселел и отправился-таки искать волейбольную площадку. Там уже весело лупцевали мяч четыре девчонки, которые с радостью согласились сыграть против парней. Матч моментально получил название битвы полов, и даже Леон отложил своего Брэдбери, ибо Гил сообщил, что в противном случае тот поступит «не по-пацански».       В общем, вечер удался, подумалось Ивану, когда весёлый горн созвал «пионеров» к столовой как к центру лагеря. Там вожатые собрали всех и повели на поляну к костру, подводить итоги дня и просто побазарить.       На поляне было уже довольно людно. Хоть лагерь сам по себе был небольшой и вмещал не очень много народу, у Ивана было такое ощущение, будто бы многих он еще ни разу не видел. Встретившись взглядом с Теодором и кивнув в знак приветствия, Брагинский направился к свободному месту рядом. Под боком сразу пристроился Гилберт, сообщив:       — Ты мясистее, между вами меня комары не заметят.       Людвиг хмыкнул и сел рядом с братом. По правую руку от Байльшмидта-младшего оказались оживлённо болтающие итальянцы, которых, впрочем, скоро прервал вожатый.       — Прошу тишины. Все знают правила рефлексии?       — Чего? — озадаченно посмотрел на Людвига Иван.       Тот помотал головой. Это действие повторила половина лагеря. Вожатый, вздохнув, объяснил:       — Я зажигаю фонарик и отдаю одному из вас…       — Я доброволец! — вскинул руку смешливый парень, кажется, из второго домика.       — Как зовут? — Вопрос был задан крайне недовольным тоном.       — Тони. Антонио, — улыбнулся «пионер».       — Ладно, будешь первым. Рассказывай о том, как прошёл твой день, что запомнилось и понравилось или не понравилось.       Получив заветный фонарик, Антонио заговорил.       — В общем, день прошёл замечательно, я приехал, начал разбирать вещи. Поссорился с Ловино, помирился с Ловино, отхватил от… ай!       — Говори по делу. — Строго приказал мрачный итальянец. Второй, видимо, его брат, отодвинулся от сердитого парня и вжался в бок Людвига. Людвиг сделал вид, что не заметил.       — Короче, всё классно. — Тони отдал фонарик Ловино и поклонился сидя.       Итальянцев — обоих — Иван не слушал: они говорили очень сумбурно и быстро. Пришла очередь Людвига, он представил краткий отчёт о дне, Гил посетовал на еду, выдав, что его Великость не устраивают сосиски. Народ в ответ злобно зашумел, и Байльшмидту пришлось срочно сунуть фонарик в руки Ивану.       Иван не стал выдумывать ничего оригинального и примерно повторил слова Людвига, от себя добавив только, что всё заебись.       Вожатый поднял его, заставил отжаться десять раз и лишь потом позволил начать следующему, зловеще заметив, что так будет с каждым любителем обсценной лексики. В этот момент среди девчонок шушуканье прервалось взрывом смеха на громкой концовке непристойного анекдота, и рассказчицу — некую Лизу Хедервари — тоже вызвали на «отработку» мата.       — Может, девочкам можно будет приседать? — раздался робкий голосок одной из оставшихся, но вопрос отпал сам собой, когда Лиза легко отжалась десятку. На одной руке. Народ немедленно проникся к ней неприкрытым уважением, и воспитателям стоило большого труда всех утихомирить.       Наконец, рефлексия закончилась, но расходиться «пионеры» не спешили. Выпросив у вожатых ещё сорок минут и клятвенно заверив, что будут следить за костром, ребята единогласно решили рассказывать страшилки. Тут же одна из девочек неслышной тенью перебежала к парням, вернее, к одному-единственному, названному «братиком Вашем» и немедленно получившему от Гилберта кличку «ни вашим, ни нашим».       Теодор мрачным прокуренным голосом начал рассказ о проклятых часах. Эту историю Иван уже слышал, поэтому отвернулся от утомляющего глаза огня и направил взгляд в небо.       — А почему ты не просишь себя защитить, братик? — раздался за спиной осипший от долгого молчания голос Наташки в самую кульминацию истории. Иван подскочил и едва не вскрикнул.       — Эй, ты чего? — ухмыльнулся Гилберт, оборачиваясь, и заорал сам, лицезря фигуру в длинном платье и с завешенным волосами лицом.       Раздался смех Антонио.       — Пусть теперь Наташа рассказывает, она лучше всех нас напугает. Это ведь талант!       Когда все взгляды обратились на неё, Наташа отошла от Ивана, села на ближайший пенёк и начала историю про монстра из-под кровати. Страшилка была детская и вполне безобидная, но в устах сестры звучала достаточно грозно, чтобы по позвоночнику Ивана пробежали мурашки. Ну, или это произошло из-за Гила, решившего погреть о чужую спину свои руки. Истории рассказывали так же по кругу, только направление сменилось. Прозвучали страшилки про чёрную руку, белое лицо, лесного человека (тогда все невольно заозирались), рассказали даже про ледяную королеву…       Кетиль завершил повествование и сел. Хенрик первым стряхнул с себя оцепенение.       — Так, я лучше точно не сумею, поэтому давайте дальше.       Право говорить перешло к Кику. Тот прыснул себе лекарство из ингалятора и взял фонарик, подсвечивая своё лицо.       — Разрешите мне не вставать. Я хочу рассказать про демона деревни Томанори… — Кику говорил негромко, поэтому приходилось сильно напрягать слух.       Если пересказывать эту страшилку вкратце, то суть заключалась вот в чём: феодал, набирая армию, решил увести всех жителей деревни Томанори на войну, а тех, кто откажется уйти, ждала смертная казнь. Тогда жители собрались и стали молиться богам, чтобы те воззвали к разуму правителя. После молитвы в деревню пришёл странный человек и сказал, что знает, как спасти жителей. Он научил их ритуалу призыва защитника. Люди исполнили ритуал, ведь это была их последняя надежда. И когда пришли вербовщики феодала, все они погибли при загадочных обстоятельствах.       — Ну и в чём ужастик? — Гил привалился к спине Ивана и с вызовом воззрился на Кику из-под полуопущенных век.       — А в том, что демон оказался охочим до человеческого мяса, и так и не остановился. Он вырезал всю деревню, и никто не знает, куда чудовище направилось потом.       — Фигня какая-то. Если есть призыв, должен быть и «отзЫв»! — запальчиво выкрикнул Ловино. — Ну-ка, колись, как его призвать? Я быстренько обратный ритуал расшифрую.       — Ве-е, братик, а когда ты стал демонологом? — С показной наивностью подколол его брат Феличиано.       — Ну, если ты настаиваешь, расскажу. — Кику вновь воспользовался ингалятором и принялся за дело. Взяв в руки палочку, он нарисовал на земле треугольник, дважды зачеркнул, обвёл всё это в круг и заполнил получившиеся области какими-то иероглифами и рунами. Среди них мелькали японские, египетские, скандинавские и славянские символы, даже пара русских букв, которых Иван почему-то не опознал.       — Как-то так. Потом нужна кровавая жертва, по закону жанра. — Кику отправил палочку в потухающий костёр, и тот из последних сил выбросил в небо столп искр, в свете которых лицо Хонды стало мертвенно-бледным и каким-то неживым.       Иван собрал все внутренние силы, чтобы не отшатнуться. Внезапно послышался шелест шагов и треск кустарника. Все замерли, с тревогой вслушиваясь в звуки ночного леса.       — Вы что, ещё здесь? Уже час как спать должны! — закричала вожатая, выходя с фонарём на поляну. Фонарь был размером с хороший прожектор, и в его свете все невольно зажмурились.       — Быстро все по койкам! — приказал воспитатель и звучно прихлопнул комара.       — Ай да япошка! — восхищался Гилберт по дороге в домик. — Слёту такую пентаграмму придумал, как будто репетировал!       — А история у него нестрашная вышла, — зевнул Иван. — Слишком затянутая, уснуть можно. Хотя сюжет неплохой.       — Всем спокойной ночи, — подвёл итог дню Леон. — И не свешивайте руку под кровать.