Черное перо

Все было понятно уже внизу, в прихожей. Мелкие пушинки на пальто Шерлока, несколько перьев покрупней — на полу. Не нужно обладать талантом к дедукции, чтобы заметить. — О нет, нет… — обреченно пробормотал Джон, взбегая по ступеням. Он распахнул дверь в гостиную, демонстративно прикрывая глаза рукой. — Я не смотрю! — заявил он во всеуслышание. — Я просто возьму чай и поднимусь к себе. Со стороны дивана послышался мягкий шелест и отчетливые смешки. — А вообще, могли бы уже наконец уходить в спальню, — проворчал он, наощупь пробираясь в кухню. — В моей спальне мало места, — возразил ему из гостиной Шерлок. — В отличие от твоей. Джон хмыкнул, нажимая кнопку чайника и давя в себе искушение обернуться. — Ну, ты сам с самого начала сказал, что тебя это не интересует, так что извини, поздно спохватился. Терпи теперь. — Это же тебя что-то не устраивает, — снова подал голос Шерлок, и на диване опять зашуршали, зашелестели, Джон мог бы поклясться, что слышит тихие, приглушенные стоны, будто кому-то зажимают рот ладонью. Черт возьми, он совсем, совсем не хотел это слышать. И видеть тем более. Еще чего не хватало. — Главное, вас все устраивает, — пробормотал он себе под нос. — Эксгибиционисты чертовы. С дивана послышался явный смешок, а потом кто-то ахнул, да так горячо, что Джон едва не расплескал, наливая, чай. — Прикройтесь! — крикнул он в гостиную, оборачиваясь. — Я иду! Ну конечно же, они и не думали его слушать. Джон как всегда повелся на то, что Шерлок почти в любой ситуации может внятно выражать свои мысли; если бы так спокойно рассуждал кто-то другой, максимум, что бы пришлось увидеть Джону — это пара перьев на полу и торопливо запахнутая рубашка. Такое он бы мог пережить. А вот к этому он был не готов. Джон замер на пороге гостиной, с дурацкой исходящей паром кружкой в руке, с отвисшей челюстью, с заколотившимся жарко сердцем. А потом опрометью кинулся в прихожую, захлопнул за собой дверь и еще долго, несколько минут, стоял, опершись о балюстраду лестницы животом и локтями, пока не выровнялось дыхание. Теперь, когда он вышел, они уже не стеснялись, и через дверь долетали длинные, протяжные стоны. И как Джон ни старался, перед глазами стояла, как впечатанная в сетчатку неоновым оттиском, невероятная, развратная, горячая картина. Шерлоку и правда было бы слишком тесно в спальне — его широкие, мощные крылья занимали почти всю гостиную, а уж в сочетании с тоже немаленьким размахом Грега им двоим даже тут было толком не развернуться. Может быть, именно поэтому первым, что ошеломило Джона, было совершенно бесстыдное месиво из черных и серебристых струй — их крылья не просто касались друг друга, они сталкивались, стискивались, впиваясь жесткими маховыми перьями в нежный пух. Они переплетались так, что казалось, будто это не у Шерлока крылья антрацитово-черные, будто это не у Грегори — серебряные крылья. А словно и у того, и у другого крылья пестрые, наивно-яркие, какие бывают только у детей и иногда подростков. И это придавало зрелищу какое-то особенное, запредельное бесстыдство на грани с извращением… То, что поразило его во вторую очередь, было еще более странным и еще более… о, Господи, распаляющим. Джон никогда не задумывался над этим, он вообще никогда не представлял себе, как это бывает — у них. Оказалось, что это больше похоже на борьбу, на драку, этот кружащийся в воздухе пух, эти вырванные перья, изломанные ости, следы укусов и синяки на белой коже, запекшиеся губы Шерлока и быстрый, острый взгляд через крыло… Кое-как Джон добрался до своей комнаты и поставил мокрую кружку на бюро. Лопатки невыносимо чесались, и от стыда ломило стиснутые челюсти. — Ох, нет, — сказал он сам себе, морщась от нестерпимого зуда. Кто бы что ни говорил, а Джон не был геем. Ему нравились девушки, женщины — милые, нежные, с короткими пушистыми крылышками без единого махового пера, с мягкими кроющими, с яркой расцветкой. Ему совершенно не следовало возбуждаться от вида крыльев другого мужчины. Двух мужчин. Один из которых был его другом, а второй — лучшим другом, коллегой и соседом. Лучшим другом. Коллегой. Соседом… — Не стоит, — сказал Джон и зажмурился. — Это не для меня. Совсем не мое. Но он уже знал, что все бесполезно: в затылок мягко и неотвратимо ударило, и по позвоночнику пробежала щекотная, горячая волна, раздвигая грудную клетку, выворачивая суставы и вытягивая сухожилия. — Черт, — пробормотал Джон, едва успев стянуть и бросить на пол рубашку. Его собственные крылья — золотисто-песочного цвета, с крупными маховыми, почти коричневыми кроющими — раскрылись во всю ширину спальни, кончиками касаясь стен. Джон не смог сдержать стона от восхитительного ощущения свободы и жара. Каждое перо будто звенело и трепетало от восторга, теребя острым кончиком чувствительную плоть. И Джон сдался — опустился на колени посреди комнаты, согнулся, наклонил голову, вжимаясь лбом в колени и прижимая кулаки к груди, позволяя крыльям привольно биться и трепетать, подводя его к быстрой разрядке. И нет, он почти не думал о том, что увидел в гостиной. Совсем нет. Просто сжимал в ладони одно небольшое черное перо, пытаясь успеть кончить раньше, чем оно исчезнет.