Опытным путём

― Иди-ка сюда. ― Что? ― Ну подойди. На плече что-то. Сакуса чуть нахмурился, вывернул голову, рассматривая плечо, провел по нему ладонью, отряхивая. Коноха закатил глаза. ― И на шее. Подойди. ― Пена для бритья? – чуть обеспокоенно предположил Сакуса и все-таки подошел, склонился немного. Коноха тут же дернул его за плечи на себя, заставляя завалиться на кровать. ― Мой взгляд, ― протянул он и хохотнул Сакусе в шею, поцеловал над самым воротом. Не надо даже было смотреть, Коноха точно знал и вообще задницей чувствовал, как Сакуса недовольно скривился, поджал губы. Коноха с удовольствием провел ладонью по его шее снизу вверх, до самого затылка, глубоко вплетая пальцы в кудри, несильно потянул, заставляя склонить голову, как надо. Опытным путем, прижимаясь губами к губам, выяснил: и правда скривился. Губы у Сакусы были сжатые, твердые. Опытным же путем Коноха давно выяснил, что переупрямить Сакусу шанс есть, нужно только знать, когда его ловить. Если тому хотелось поддаться. Поддаваться Конохе Сакуса еще ночью хотел, так что можно было рассчитывать, что это желание еще не до конца выветрилось. ― Я только из ванной. И мне нужно идти, ― недовольно проговорил Сакуса, и это было его ошибкой. Коноха понимающе, согласно даже помычал, но не подумал отпустить, скользнул языком между приоткрывшихся губ, слизывая мятный привкус зубной пасты. ― Вот и славно, ты после ванной ничем не пахнешь, а я оставлю свой запах, как метку, ― Коноха засмеялся в тут же поджавшиеся снова губы. Нажал на затылок, утыкая Сакусу себе в шею, сам прижался к его шее носом, губами, лизнул кожу самым кончиком языка. По телу Сакусы прошла короткая дрожь от щекотки. Весь напряженный, Сакуса так и замер, согнувшись, скрючившись, как будто застыл где-то на середине падения – сопротивлялся и надеялся выпрямиться побыстрее. Коноха лизнул под самым его ухом, влажно поцеловал, и Сакуса, будто следуя примеру, вжался лицом в его шею. Кончик носа ткнулся во впадинку за ухом. Коноха расслабился и довольно выдохнул. Держать Сакусу больше было не надо, только обнимать, тот и сам перенес вес и уперся руками в кровать. Медленно глубоко вдохнул. Коноха блаженно прикрыл глаза, сощурился, едва ловя утренний свет сквозь ресницы. Сакусе нравилось, как он пах утром – теплом и свежим хлопком, нейтральным кондиционером для белья и собой, и еще раз теплом. А еще любовью к ближнему – и Сакуса тут был самый ближний. Ну, Коноха так сам себе фантазировал ― Сакуса-то молчал. Но опытным путем Коноха многое в этой жизни выяснял, в том числе и про него. ― Задержишься? Могу поспорить, у тебя в запасе минут двадцать, если не больше, ― Конохе даже на часы не нужно было смотреть, чтобы знать. Сакуса цыкнул на самое ухо, у Конохи по шее и дальше по позвоночнику сбежали щекотные мурашки. Он фыркнул и дернул головой. ― Чего ты ко мне так цепляешься каждое утро? – Сакуса разве что сквозь зубы не говорил, такой был недовольный. Коноха хмыкнул про себя: а ведь при этом Сакуса все равно не разгибался, хотя Коноха не держал, просто оставил одну руку в его волосах и вторую – лежать на плече. Коноха сам отстранился первым, упал на подушку, довольно улыбаясь, но быстро встал, отошел от Сакусы и кровати на пару шагов, чтобы обвести его широким жестом: ― Я уже говорил, как тебе идет сутана? Ты еще считаешь, сколько раз? – Коноха хмыкнул и подошел ближе к выпрямившемуся и скрестившему руки на груди Сакусе. ― В плотной черной сутане с прилегающим верхом и свободным низом, с твоей светлой кожей и темным взглядом, ― Коноха сделал многозначительную паузу, выразительно посмотрел и поднял брови, а потом уверенно закончил: ― Валить и трахать! Сакуса дрогнул как от удара в грудь, вздернул подбородок и расправил плечи, будто хотел угрожать. Коноха довольно покивал. ― Вот-вот, об этом я и говорю. Особенно когда выпрямишься и плечи расправишь. Сочувствую твоим студентам: как вообще в голове могут оставаться спряжения латинских глаголов, когда – вот это вот все, ― протянул он, подойдя вплотную за пару шагов. Провел ладонями по груди Сакусы, разглаживая несуществующие складки ткани, поправил колоратку – просто чтобы лишний раз дотронуться до кожи шеи вроде как бы и случайно. Шея у Сакусы уже стала краснеть, вот и славно. Коноха облизнулся, прижался губами к бьющейся на ней жилке и потянул сутану вверх, путаясь в ткани, но упорно пробираясь к брюкам. ― Им нужно сочувствовать, потому что у них не хватает мозгов для спряжения, они скорее случайно вызовут дьявола прямо у меня на паре, чем действительно выучат латынь, ― Сакуса коротко скривился, но гримаса быстро сошла с лица, когда Коноха царапнул кожу зубами и влажно поцеловал дёрнувшийся кадык. «Адамово яблоко, ― мысли у Конохи текли лениво, как загустевшее миро, ― вот где запретный плод, куда там райским деревьям». ― И спасибо, что напомнил. Я уже опаздываю, ― Сакуса положил руки на его плечи, кажется, готовый отодвинуть Коноху, но тут тому наконец удалось добраться до ремня, и он сразу звякнул пряжкой, без заминки сунул руку глубже в штаны, мягко сжал мошонку. Сакуса резко привстал на носки и сжал плечи Конохи, впиваясь сильными пальцами. Дыхание над ухом Конохи сбилось, краска поползла дальше, вверх по шее Сакусы. ― Ложь – один из семи смертных грехов, чтоб ты знал, отец Киёми, ― Коноха завозился, пытаясь сунуть руку и за резинку трусов, но и штаны как назло не падали, и резинка плотно прилегала. ― Точно опоздаю, ― поправился Сакуса с нажимом. ― Тебе же всё равно не хочется туда идти, ― легкомысленно ответил Коноха и провёл языком от кадыка до самого подбородка, клюнул Сакусу в губы и улыбнулся. А потом немного отстранился, невольно приоткрыл рот, облегченно выдыхая. Вторую руку он запустил уже себе в трусы – вот не в пример проще, кроме них-то на нём больше ничего и не было. Сакуса смотрел прямо в глаза, и Коноха не стал их закрывать, хотя и хотелось. Дрочить вот так, лицом к лицу, ему нравилось. У Сакусы быстро расширялись зрачки, в них плясали грешноватые огоньки – или просто солнечный свет, но про огоньки Конохе нравилось больше. Ширинка наконец окончательно сдалась, брюки упали к щиколоткам, пряжка звякнула жалобным колокольчиком. Коноха снова завозился, перестал мять пах Сакусы через трусы и резко отдернул руку – у Сакусы глаза так возмущенно расширились, что стали совсем круглыми. Две большие черные дыры. Коноха заворожено залип на них, а когда Сакуса начал хмуриться, тряхнул головой и дернул подол его сутаны вверх – вот что он хотел сделать. Сакуса быстро уловил мысль, с сомнением склонил голову чуть набок. Но потом всё же приоткрыл рот, и Коноха медленно разулыбался, вкладывая край сутаны ему в рот. Сакуса сделал шаг назад, прижался спиной к стене и все так же не отводил взгляда, а Коноха опускался все дальше на дно его зрачков, в самые пучины ада, не меньше. А пекло разверзлось прямо в паху. Коноха крепче сдавил свой член, сдвинул трусы Сакусы. Легко провел подушечками пальцев от яичек вверх, поймал еще один возмущенный, негодующий даже взгляд и наконец сжал кулак на его члене. Стоило провести пальцем по головке, потереть сильнее самый кончик, и у Сакусы судорожно раздувались крылья носа. Он сжал зубы сильнее, чтобы сдержать звуки – Коноха прижался носом к горлу, к самому адамову яблоку. Где-то здесь рождалось, собиралось горячим плавким воском низкое рычание. И в груди – Коноха всем телом привалился к Сакусе, хотя так и было сложнее двигать руками – словно гулко начинали гудеть колокола. Член Сакусы в руке становился больше и тверже. Почувствовав влагу, Коноха медленно собрал ее ладонью и так же медленно повел кулаком вниз. Сакуса низко застонал, даже замычал сквозь сжатые на подоле сутаны зубы. Коноха оторвался от его шеи, поднял взгляд и сорвался. Он быстро дрочил им обоим, боясь моргнуть лишний раз. Не дразнил больше, нормально сжимал руки. Смотрел и смотрел на Сакусу, подмечал: вот дрогнули ресницы, вот надломились брови, вот дернулся мускул на щеке. Сакуса чуть не жевал собственную сутану, немного сполз спиной по стене и все резче подавался бедрами навстречу кулаку Конохи. Такой Сакуса был просто дьявольски красивый, даже смотреть на него было каким-то смертным грехом. И Коноха смотрел и смотрел, грешил и грешил, и в паху все сильнее, горячее сжималось напряжение. Он кончил, когда Сакуса не то хрипло вскрикнул, не то рыкнул, так и не выпустив сутану изо рта, широко распахнул глаза. Коноха потерялся в ощущениях, не зная, что ему больше нравилось: как его самого прошило оргазмом, накрыло жаркой волной, или как в ладони пульсировал член Сакусы, как у того задрожали ресницы и наконец скрылись под веками эти невозможные черные порталы в ад. ― Ну… ― Коноха покачнулся, прочистил горло и глубоко вздохнул. – Вот видишь. Никуда ты не опоздаешь. Сакуса приоткрыл глаза и сверкнул глазами, но ничего не сказал. Расслабленно свесил руки вдоль тела и так и стоял с подолом в зубах, пока Коноха не вытер ему пах салфеткой и не надел трусы и брюки. Разжав наконец челюсти, Сакуса тоже вздохнул. Плечи и лицо у него были расслабленными, казалось, даже морщинки разгладились. Коноха приподнялся на носках и прижался губами к щеке, потом к уголку губ. Сакуса сам повернул голову, поцеловал его, правда, тут же и мягко отодвинул. Коноха упал на кровать и раскинул руки, как Иисус на распятии. ― Впритык, ― негромко сообщил Сакуса. Коноха из-под ресниц следил, как он глянул на часы, деловито одернул, поправил сутану и быстро бросил взгляд на зеркало у выхода. ― Я же говорил, ― Коноха закрыл глаза. Хлопнула дверь. «Утренняя молитва закончена», ― усмехнулся Коноха. *** ― Привет. Коноха недоуменно поднял глаза. Изо рта у него торчала пластиковая ложечка – он как раз вовсю уплетал панна-котту. ― Привет. А ты что тут делаешь? Я думал, ты где-нибудь, не знаю, на Сицилии? Где там сейчас собираются мафиози? Яку закатил глаза. Он прибыл в Ватикан лет пять назад из Джакарты, тогда как раз ходили слухи, что там орудует мафия под прикрытием католической церкви. ― В смысле, ты же в отпуске. Отец Киёми тебя заменяет. И это было главным проклятием и главным благословением для Конохи и Сакусы – тут смотря с чьей точки зрения посмотреть. «Отдохнете, ― ворчал Сакуса. – Отпуск. Ну-ну». После последней миссии по выявлению поддельных чудес господних в Японии их отозвали в Ватикан под предлогом краткого отпуска. На деле же отпуск получался разве что у Конохи: Сакусу отправили преподавать латынь в Папском Григорианском университете, так как никого больше на замену действительно, по-настоящему отпускному Яку не оставалось, а у Конохи образовалось всего-то несколько пар на тайном отделении у экзорцистов. ― Пришел занести документы, завтра уезжаю. И как там отец Киёми? – Яку явно пытался звучать непринужденно, но его выдавало буквально все: напряженная поза, выражение лица, как у великомученика. На круглом лице сурово сведенные брови и поджатые губы внезапно даже не смотрелись забавно. Под тяжелым взглядом Коноха тяжело сглотнул кусочек панна-котты. ― Ничего так, ― осторожно ответил он. – А что? Яку вздохнул и уставился в свой кофе – черный, как душа самого Сатаны. ― Да так. Есть там одна проблема. ― Одна? – Коноха засмеялся. На него поднял взгляд бариста, но тут же потерял интерес – в кофейню часто заходили студенты и преподаватели из Папского Григорианского, тут всякое можно было увидеть. – Я думал, там проблем – полная аудитория. Яку цыкнул и махнул рукой. ― Это другое. В аудитории и проблема: на доске все время появляется Lorem Ipsum и дальше по тексту, я каждое чертово утро стираю. И не понять, откуда и как: как бы рано я ни приходил, никого не могу поймать. И написано же так – на всю доску, всю стой и мой, зарядка. Тьфу. ― Вау, ― оценил Коноха и с двойным аппетитом стал уплетать десерт. – Что, дух завелся? ― Ага, святой, ― фыркнул Яку. – Некоторые студенты делают ставки на демонов. А я так и не вычислил, кто из них этот долбаный демон. Найду – кожу сдеру. Будет как святой Варфоломей, ― Яку сжал кулаки. Коноха в красках представил, как он вот этими вот маленькими, но точно сильными руками снимает с кого-то кожу. Сглотнул. ― Отец Киёми что-то такое упоминал. Но он ведь преподает всего пару дней. Яку кивнул, залпом выпил свой эспрессо и поднялся на ноги. ― Ладно. Если что, передай ему мои искренние соболезнования, ― он ожесточенно смял картонный стаканчик в кулаке и направился к выходу. ― Доброго дня, отец Акинори. ― Доброго дня, отец Мориске, ― Коноха медленно облизнулся, глядя ему вслед. Отпуск становился интереснее. *** ― Надо же, ― Коноха рассматривал доску. Lorem Ipsum и дальше по тексту струилось по всей немаленькой доске. И если Сакуса с его ростом легко доставал до самого верха, то Яку наверняка приходилось несладко. ― М-м. Да, ― процедил сквозь зубы Сакуса. Он резкими движениями стирал текст с доски. Все пальцы уже были в меловых разводах – и даже рукав сутаны немного. Коноха уже представлял, как Сакуса будет ожесточенно его застирывать. – Что ты хотел? ― Я посижу у тебя на занятии? – Коноха улыбнулся. ― Тебе делать нечего? – Сакуса смотрел… с завистью? Коноха чуть не прыснул. ― Да одно занятие. Посмотрю хоть, на кого ты так жалуешься. Я тихо. Он и правда тихонько устроился в углу – так, чтобы видеть всю аудиторию и всех выходящих к доске. Сакуса хмуро оглядывал входивших студентов, провожал мрачным взглядом чуть ли не каждого – и чуть ли не каждый сразу ускорял шаг, садился на место и тут же начинал раскладывать тетради и учебники, не отрываясь от них. Коноха подивился, как это никто еще не перекрестился, входя. ― Благословляю вас на отличную учёбу, ― замогильным голосом сообщил Сакуса, когда занятие началось. По аудитории пронёсся вздох и шелест. – Сдаем работы. Зашуршало. Студенты передавали друг другу листки и тетради, в итоге самый смелый понёс стопку Сакусе на стол. ― Стойте-стойте, ― Коноха подорвался с места и преградил путь. Студент тут же глянул сначала на ещё больше помрачневшего Сакусу, а потом на него – с благоговейным ужасом. – Я отец Акинори, сегодня помогу отцу Киёми с проверкой, ― Коноха лучезарно улыбнулся и аккуратно забрал стопку работ из задеревеневших пальцев студента. Сакуса проводил Коноху к его месту взглядом – благодарным, как решил Коноха. Вряд ли кто-то ещё различил этот оттенок, но Коноха-то многое выяснил опытным путём. До конца занятия он внимательно просматривал работы и то и дело посмеивался, поднимая глаза. Сакуса студентов у доски разве что не четвертовал – по крайней мере, выглядели они примерно так. Коноха скользил взглядом по доске и снова возвращался к домашним работам. Всё-таки в чём-то Сакуса был прав: до вызова демона в среднем по больнице было ближе, чем до идеального знания спряжений. Когда до конца занятия оставалось всего минут десять, Коноха сложил задания на коленях, руки – сцепил на них в замок. Оглядывал аудиторию с живым интересом. К этому времени на него уже вообще не обращали внимания: группа была слишком вымотана. Следующим утром Коноха снова заявился в университет, и ещё когда студенты только начали прибывать, аккуратно заступил одному дорогу. ― Лев Хайба, ― Коноха улыбался. ― Отец Акинори, ― тот улыбался тоже. – А я вас запомил! Такой без башни… то есть, бесстрашный, к отцу Киёми пристаёте. Коноха хмыкнул. Лев с первых секунд начинал восхищать и раздражать одновременно – и тем, что на него приходилось смотреть снизу вверх, и своей бесстыжей широкой улыбкой человека, в жизни не грешившего, и наглостью, которая была скорее следствием абсолютной незамутнённости. И ещё кое-чем. ― Пройдём-ка, ― Коноха жестом указал в сторону стола, за которым сидел Сакуса. Ещё более мрачный, чем обычно. Сегодня перед занятием он снова стирал с доски Lorem Ipsum, и это начинало его серьёзно доставать. Лев слегка побледнел. Хотя по нему, и без того бледному и белобрысому, было сложно сказать – это норма или ему уже поплохело. Но все же двинулся вперед, повинуясь ласковому тычку Конохи в спину. ― Он, ― объявил Коноха негромко, когда Лев, покачнувшись, остановился в шаге от преподавательского стола. ― Вы ничего не докажете, ― быстро заявил Лев, и Коноха тут же торжествующе развёл руками. ― Ну, я же говорил. Сакуса мерно постукивал ручкой по журналу и буравил Льва взглядом. ― Допустим, ― веско уронил он, и Лев побледнел еще больше, но вздёрнул подбородок. – А как докажем? ― Почерк, ― Коноха выложил на стол вчерашнее задание. – Он очень старался писать на доске аккуратнее, но даже поверхностная экспертиза покажет, что это рука одного человека. Слишком мелкие соединения, много где прерываются, вот эта характерная «d», строчная «l» один в один. Да я еще много могу привести аргументов, я неплохо сдавал судебное почерковедение. Лев тяжело сглотнул и сжал кулаки, затеребил длинноватые для него рукава сутаны – и где только нашел такую огромную, при своём-то росте? ― Это ничего не значит, ― решил он храбриться. ― А это – значит, ― Коноха взял его за предплечье и поднял руку, демонстрируя слегка вымазанный рукав. – Подумал вчера, глядя на тебя, ― он кивнул Сакусе. – Ты сразу застирываешь сутану, если вымазался в мелу. Но не все так делают. ― А этот чуть желтее обычного, ― Сакуса нехорошо сощурился, будто приближая внутреннюю камеру и фокусируя на рукаве Льва. – Я могу провести экспертизу, ― и Коноха даже не сомневался, что Сакуса это сделает – просто на всякий случай. И ещё потому что за неполную неделю здесь уже заскучал по обычной их работе. Коноха – тоже, потому и влез в это всё после разговора с Яку. Лев выдохнул и обречённо застонал. Коноха чуть не вскинул кулаки в победном жесте, но сдержался. Согнулся над столом, выдернул из-под руки Сакусы чистый листок, аккуратно забрал ручку из его пальцев и стал быстро писать. ― Вы меня отчисляете? – спросил Лев. В голосе была странная смесь ужаса и восхищения – надо же, какой-то отец Акинори, а может одним росчерком взять и отчислить. ― Рекомендую перевод, ― отмахнулся Коноха. ― Это куда? – а вот Сакуса напрягся. И не зря. ― К нам, к экзорцистам, конечно, ― Коноха глянул на него искоса и улыбнулся. – Сам посуди: парень создал меловой состав, который проявляется только через несколько часов, думаю, где-то восемь-десять. Причем на всех поверхностях – доска и его рукав. А после проявления только слегка отличался цветом, стирался точно так же, как обычный мел, заметить разницу было трудно. И он морочил отцу Мориске голову – не знаю, сколько? Пару месяцев точно. Он тут на общем отделении разве что кого-нибудь доведёт, пусть лучше доводит с пользой. Коноха поставил подпись и развернулся. Вручил бумагу ошарашенному Льву, который хапал воздух ртом. ― «Спасибо большое, отец Акинори и отец Киёми. Благословите меня», ― подсказал Коноха. ― Ага! – выдохнул Лев и вцепился в листок. Конохе пришлось выдать ему ещё пару живительных тычков, чтобы Лев наконец направился к двери. – В деканат, ― напутствовал Коноха вместо реального благословления. Сакуса так и сидел за столом, только теперь подпирал щёку рукой и внимательно, с прищуром смотрел на Коноху. Причём прищур он явно перенял у самого Конохи. Тот даже немного смутился. ― Только отцу Мориске не говори, он парня живьём сожрёт. Сакуса согласно помычал и кивнул на дверь. Начиналось занятие. ― Доминиканцы! Я просил не садиться всем вместе в первом ряду – чувствую себя в суде Инквизиции, ― услышал Коноха, уже прикрывая за собой дверь. На собственную пару он шёл абсолютно довольный собой, жизнью, Сакусой, утренним сексом, который стал за эти пару дней традицией. Правда, не учёл того, что Лев теперь попал в его группу.