you wish me well

“У меня есть план.” Пишет Хаон примерно за неделю до и потом присылает длинный войс чуть ли не на пять минут, в котором детально и в подробностях всё рассказывает. Куда они пойдут, что будут делать и чуть ли не тосты, которые все будут говорить, даже краткую версию своего основного поздравления зачитывает, от чего Бёнчже хочет под землю провалиться. У Хаона всё продумано на десять шагов вперёд - в случае если обломится план А, у него есть планы от Б до Ф включительно и над планами от Х до Я он тоже в процессе размышлений. Судя по его словам все согласны, вообще все. Даже Мингю свои планы заранее отменил и будет с ними. Так что собирай манатки, готовься и вот это всё, мы тебя подхватим. Войс заканчивается и терпение в Бёнчже тоже. Он пишет подробное и обстоятельное сообщение, в котором объясняет, что не особо хочет это всё праздновать и тем более встречаться со всей их толпой. Не потому что они плохие, а просто потому что у него никаких душевных сил не хватит в такой день выдержать такую толпу народу. Пишет, но стирает, отправляя в групповой чат короткое “ребят, не надо, правда”, которое оказывается погребённым под крайне важным диалогом о том, куда после стирки вешать носки - на сушилку или окно. Бёнчже таращится в сообщения, с катастрофической скоростью сменяющие друг друга, и думает, что в свой день рождения просто запрётся в комнате и забаррикадирует дверь, чтобы у этих даже мысли не возникло его оттуда выковыривать. “Ты ведь всё понял?” В итоге пишет Хаон, но ответ Бёнчже ему так и не отправляет. Просто он не очень любит свой день рождения. Не очень - мягко сказано. Ненавидит, терпеть не может, совершенно не переваривает, чувствует отвращение к нему и так далее по списку. Каждый год он смотрит на календарь и думает, что прожил очередной бесполезный год, в который ему снова почему-то удалось не убить себя. В принципе он живёт с подобными мыслями все дни в году, но двадцатого апреля всё усиливается до той степени, когда хочется свернуться в клубок где-нибудь на дне Хангана и молча там лежать. Чтобы никто не трогал. Вообще никто. В день рождения всегда приходится возвращаться домой. Сидеть за одним столом с родителями и слушать поздравления с очередным годом выживания, которые постепенно скатываются в “мы надеемся, что ты всё-таки пойдёшь по той дороге, которую мы для тебя выбрали”. Мать к концу подобных посиделок обычно едва сдерживает слёзы, а отец выглядит ещё более суровым, чем обычно. Они по очереди читают ему лекции про то, как важно найти свой путь в жизни и как важно, чтобы этот путь соответствовал семейным ценностям. “Посмотри на сестру” и всё такое. Бёнчже уже привык слушать их с нейтрально-спокойным выражением лица, натягивая рукава толстовки до самых пальцев, чтобы не вызывать лишних вопросов, и только кивает, когда отец спрашивает “ты всё понял?” Он прекрасно всё понимает. Понимает, что от него хотят родители и ещё лучше понимает то, что он совершенно на это не способен. Он бесполезен. Никчёмен. Он не может жить так, как они. И идти по выбранному ими пути он тоже не может. Он вообще ни по какому пути идти не может. Только по вечным болотам брести, по колено утопая в мерзкой жиже и лишь изредка выбираясь на сухие островки спокойствия. С родителями он всегда старается распрощаться как можно скорее, особенно в последнее время, и обычно идёт гулять в одиночестве. По-хорошему, ему наоборот нужно в компанию ребят, чтобы тормошили и подбадривали, но сил совершенно не хватает. Хочется только остаться наедине со своими мыслями и найти смысл жизни на ещё один год. В свой день рождения Бёнчже чувствует только бесконечную усталость и больше ничего. Иногда ему дарят подарки, иногда зовут днём куда-нибудь прогуляться или где-нибудь зависнуть, иногда просто зовут к кому-нибудь домой и там они долго сидят, разговаривая о всяком. Всё это кажется чем-то чужеродным и далёким. В такие моменты Бёнчже смотрит по сторонам и чувствует, как будто всё, что происходит, происходит не с ним, а с каким-то другим Бёнчже. Словно его тело не принадлежит ему. Иногда он даже представляет, как приподнимается на несколько сантиметров вверх от своей бренной оболочки и наблюдает за всем с небольшого возвышения. Вроде всё хорошо, вроде бы не очень. После окончания шоу Бёнчже чувствует себя как выжатый лимон. Постоянные съёмки и записи вытягивают из него все силы, как и попытки выглядеть нормальным хотя бы на камеры. Он всё чаще ловит себя на том, что желания заниматься новыми треками нет совершенно - только упасть и уснуть часов на двенадцать желательно. И чтобы никаких сообщений и звонков ни от кого вообще. Даже от ребят из крю. Даже от продюсеров и пусть даже от самого Господа Бога. Хватит с него. Просто хватит. Он слишком устал. Из него этот бесконечный балаган вытащил всё нутро, прокрутил через мясорубку и запихнул обратно, как теперь существовать с этим месивом внутри? До двадцатого апреля остаётся восемь часов, а жить не хочется уже. “Я надеюсь ты не забыл?” Приходит от Хаона спустя полчаса и остаётся простым уведомлением на экране блокировки. Бёнчже не отвечает, старается игнорировать, старается даже не думать, погружаясь всем своим существом в новый текст. Печатает строчку за строчкой, стирает, пишет ещё раз, спотыкается о грамматику и бессильно закрывает документ, кликнув на “не сохранять” в конце. В этом году он впервые игнорирует материнское приглашение домой и говорит, что никуда не пойдёт. Пишет что-то про то, что будет занят на каком-то то ли фотосете то ли подготовке к выступлению, а потом выслушивает целую лекцию от матери и отца по очереди, благо, что по телефону. Всё традиционно сводится к “мы знаем, как будет лучше”, но сейчас они давят явно меньше. Бёнчже это чувствует. Наверное его появление на шоу всё-таки хоть немного, но изменило их мнение о его жизненном пути. О том, какой этот путь должен быть. Не полностью, но самую капельку, которая весит куда больше, чем стотонная плита. Спасибо, что это всё за день до, потому что двадцатого он бы не смог выдержать это всё. Голова бы лопнула. “Если ты мне не ответишь - я приду и буду сидеть у тебя под дверью.” И обиженный эмодзи в конце. Бёнчже прекрасно знает, что этот действительно придёт и будет сидеть. Может даже палатку притащит и костёр разведёт - упёртый же как баран. “Не надо.” Отбивает он в ответ, ставит телефон на беззвучный режим и убирает его подальше, заталкивает ногой под подушку, чтобы не видеть и не слышать. До двадцатого пара часов всего. Текст никак не ложится на музыку или музыка не подходит к тексту - Бёнчже понять не может, да и не хочет понимать сейчас. Он вообще ничего понимать не хочет. В череп с обратной стороны стучится мысль о том, что ему стукнет девятнадцать, а он так ничего в этой жизни не добился. Вообще ничего. Совершенно. Даже после шоу он всё равно какой-то ноунейм, у которого шансов пробиться в индустрии ноль целых ноль десятых. Подумаешь, позвали к AOMG на концерт и ещё на пару выступлений - это только пока хайп от шоу не стих, потом будет хуже и расписание будет пустым как и обычно, а на концерты их крю будет неизменно приходить три с половиной человека. В чём смысл жить ещё один год? Бёнчже включает на круговой повтор один из плейлистов для подавления тревожности, выключает свет и усаживается на пол напротив своего матраса. Прижимается спиной к стене, откидывает голову, глаза закрывает, пытается сосредоточиться. На чём вот только непонятно. На мыслях о том, какой он бесполезный и глупый? На мыслях о своем девятнадцатилетии? Или на том, как дерьмово он чувствует себя после того, как просит ребят из крю не поздравлять его хотя бы в соцсетях? Или на словах матери с немым вопросом “может передумаешь?” Инструменталы тихим потоком льются в уши, разбивая разрозненные мысли на и без того мелкие осколки. Постепенно экран компьютера гаснет, погружая комнату в темноту, и Бёнчже чувствует тяжесть во всём теле. Трек. Ещё один. В голове теперь только пустота и пыль по углам лежит. Бёнчже закрывает глаза и сворачивается на полу, подтянув колени к груди. Поверх уже второго трека Бёнчже слышит непонятный стук, словно кто-то долбится в стену с обратной стороны, и открывает глаза. Это точно не его колонки поехали, соседи скорее двинулись. Но в студии в это время совершенно никого нет, только какие-нибудь совсем уж странные полуночники, которым прямо сейчас приспичило записать новый трек. От лежания на полу без матраса и в не самой удобной позе затекает рука, и Бёнчже какое-то время разминает её, гипнотизируя небольшой светящийся круг по другую сторону стекла в двери. Круг периодически двигается вверх-вниз, а его сердцевина странно трепещет, словно кто-то дует на свечу. В теле всё ещё жуткая тяжесть, вокруг темно и силуэты привычных объектов с трудом вырисовываются в комнате, заставляя Бёнчже чувствовать, что он так и не вырвался из сна. Круг за стеклом пропадает, и Бёнчже окончательно свыкается с тем, что сон просто не до конца его отпустил. Ещё пару минут он сидит, поджав под себя ноги, и вслушивается в музыку, надеясь услышать непонятный стук, но ответом ему лишь тишина и инструментал очередного трека. Усмехнувшись тому, как легко можно спутать сон с реальностью, Бёнчже тянется за телефоном и выводит его из спящего режима. Сколько-то там минут после полуночи. Двадцатое. “С днём рождения.” Говорит он сам себе и забирается под одеяло. С утра он со всем разберётся. Уснуть нормально так и не получается. Беспокойство и тревога накатывают с новой силой, удерживая Бёнчже на грани между сном и бодрствованием и изредка напоминая, что ему надо держаться в реальности. Судя по часам на телефоне уже почти два, значит, самое худшее позади. Бёнчже садится, сбросив одеяло, и смахивает с экрана все уведомления о сообщениях и поздравлениях. Он, даже не читая, знает, что там. Здоровья, счастья, денег, успехов в творчестве, мы тебя любим, пусть у тебя всё будет хорошо. Взболтать, смешать и можно слова ещё переставить - все они одинаковы. Даже друзья всегда пишут однотипную фигню, которую хочется забыть спустя пару минут после прочтения. Бёнчже долго роется на столе, не захотев включать свет, и находит наушники только с пятой попытки, скинув на пол пару блокнотов и мышку. Если спать не получается - самое время гулять. Он выключает музыку, застилает матрас и включает на телефоне какой-то очень заунывно-нудный трек, мигом настраиваясь на его волну. Выходит из комнаты, тихо закрыв за собой дверь, и застывает как вкопанный. В коридоре горит пара ламп из десятка, но всё равно вполне светло, а потому сложно не заметить сидящего прямо рядом с дверью Бёнчже человека. Конечно же это Хаон, кто ещё посреди ночи в здравом уме придёт к нему, когда он сто тысяч раз просил вообще не приходить и оставить его в покое. Хаон дремлет, обняв колени и натянув на глаза капюшон толстовки. Той самой, которая у Бёнчже тоже есть, только цвета другого. Бёнчже, в общем-то, прямо сейчас в неё и одет. Рядом с Хаоном на полу стоит маленький капкейк с давно расплавившейся свечой и коробка в подарочной упаковке. Бёнчже остаётся только вздохнуть. “Я же просил не приходить.” Говорит он куда-то в пустоту, усаживаясь рядом с Хаоном. Тот даже не шевелится, какое там, проснуться. Только вздыхает тяжело во сне. “С тобой бесполезно спорить, да.” Даже не спрашивает Бёнчже. Как-то обречённо говорит, понимая, что с этим да, действительно бесполезно спорить. Если что-то захочет - сделает. Вон на шоу же захотел выиграть и выиграл, что уж говорить про какой-то там день рождения. Он тянется к лицу Хаона и осторожно поднимает капюшон, сдвигая его на макушку. Надо же. И правда спит. Или очень хорошо притворяется. В студии сейчас никого, и это им только на руку. У многих возникли бы вопросы, если бы Хаон притащился сюда днём и уселся посреди коридора, мешая пройти. Впрочем, его тут уже как родного знают, да и он скорее всего передружился бы со всеми и раздобыл бы халявного кофе, а потом пошёл бы к кому-нибудь совместный трек записывать. Но сейчас ночь, на потолке горят две лампочки из десяти, Хаон спит, а подарок лежит на полу. “Вот и что с тобой делать, а?” Спрашивает Бёнчже. Сейчас ему надо просто встать и уйти. Или закрыться в своей комнатушке до утра, чтобы Хаон понял - он настроен решительно. Или разбудить его уже. Ну или хотя бы подарок открыть, там же наверняка что-то классное. “Привет.” Хаон сонно улыбается и трёт глаза, стараясь не выглядеть как человек, который уснул на полу в странной позе. “Я думал, ты уже не выйдешь.” “Я и не хотел.” “Я стучал, но ты не открыл.” “Не слышал.” Беззастенчиво врёт Бёнчже, понимая, что никакой это был не сон, а вполне реальный Хаон ровно в полночь его решил поздравить. А он, как полный дурак, всё спустил на тормозах. Как обычно прокалывается и ещё неделю будет думать об этом перед сном. Если не месяц вообще. “Я хотел тебя дождаться.” Хаон оглядывается в поисках чего-то и поднимает с пола капкейк. “С днём рождения.”, Бёнчже отворачивается, надеясь, что Хаон всё поймёт. Хаон вообще умный и хороший, понимает всё без слов иногда, а иногда ему достаточно пары минут, чтобы сломать глухую оборону Бёнчже. У Хаона какая-то альтернативная вселенная в голове, особенно, когда речь о них двоих заходит, и он совершенно странно всё делает и говорит. Вот и сейчас вместо “я понял, просто хотел что-то там не как все”, он говорит вот это. “Не люблю его.” “А меня любишь?” Бёнчже поворачивается. Нарочито медленно и надеясь, что его мысли не отразятся на лице, потому что сейчас удержать нейтральное выражение сложнее всего. “Меня любишь?” Хаон как всегда смешной взъерошенный воробушек в толстовке на много размеров больше, держит в руках маленький кексик с давно оплавившейся свечкой и всматривается в глаза так доверчиво-преданно, что никакая стена не выдержит. Бёнчже не выдержит. “Тебя люблю.” “Очень?” “Очень.” Вздыхает Бёнчже. “До Луны и обратно, помнишь?” Конечно Хаон помнит, сам же когда-то это первым сказал. Совсем недавно, но в рамках их общения ужасающе давно, словно миллион лет назад. Тоже посреди ночи на какой-то узкой прохладной улочке, когда Бёнчже держал его за руку и молился всем богам, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась. “У меня нет второй свечки.” Как-то грустно улыбается Хаон. “Задуешь зажигалку?” Бёнчже хочет возмутиться, что ничего он задувать не собирается, желаний загадывать тоже и, вообще, вали уже домой спать, пожалуйста, но Хаон достаёт из кармана какую-то жутко понтовую и явно украденную у кого-то из более состоятельных знакомых зажигалку и щёлкает колёсиком. “Петь не буду, нафиг.” Смеётся Хаон. “Загадывай желание.” С желаниями у Бёнчже всегда туго. Оно у него одно на протяжение многих лет уже - пораньше умереть и не отравлять больше никому жизнь. Даже Хаону. Особенно Хаону. Немного подумав, он протягивает руку и вытаскивает зажигалку из ослабевшей ладони Хаона, закрывает крышку, кладёт её на пол рядом с подарком. С желаниями у него туго, с действиями куда проще. Хаону даже говорить ничего не надо - он словно на автомате подаётся вперёд, руку протягивает и за плечо Бёнчже хватается, чтобы равновесие удержать. Шепчет что-то глупо-дурацкое ему в самые губы и, конечно же, целует. Тепло так, нежно и уютно. Бёнчже прикрывает глаза, чувствуя, как край воротника толстовки сжимает ладонь Хаона, и едва уловимо улыбается в поцелуй. Все его дни рождения - дерьмо собачье. Этот в принципе тоже. Ну прожил он на год дольше, ну натворил ещё фигни, что теперь? С другой стороны, в этот год появился Хаон. Хороший, добрый, любимый и его Хаон. Который всегда рядом и который понимает как никто другой. Душа родственная или как там про такое говорят. С Хаоном всё хорошо - песни писать, выступать, шутить, смеяться, общаться, обниматься, целоваться, спать обнявшись и бог знает, что ещё. Всё хорошо с Хаоном. Очень хорошо. Особенно целоваться. За это Бёнчже отдал бы любую ногу на отсечение на выбор. Но ногу у него никто не забирает, а Хаон продолжает его целовать. С привкусом клубничной жвачки и грушевой газировки. Так привычно хорошо и так, как сейчас было очень нужно. Немного неловко, но это простительно - не то чтобы у них обоих было много опыта. “Подарок откроешь?” Спрашивает Хаон, пока Бёнчже разворачивает капкейк. “Уже открыл.” Пожимает плечами Бёнчже и получает щелчок по лбу. “Ну эй.” Хаон надувается как воздушный шарик с рисунком глупой рожицы, но держится так секунд пять максимум, давая Бёнчже возможность выковырять из капкейка свечку и даже попытаться его укусить. “До Луны, значит?” “И обратно.” Погулять в эту ночь так и не получается - Хаон затаскивает его обратно в комнату и разворачивает второй матрас, припасённый специально для таких случаев. Залезает под одеяло, укладывается поудобнее, руки-ноги на Бёнчже закидывает и утыкается носом ему в шею. Говорит что-то про “с утра всё обсудим” и вырубается как-то слишком быстро даже для него. Бёнчже долго смотрит в потолок и раскидывает по углам разрозненные мысли, пока удерживать себя в сознании не становится слишком сложно. Он поворачивается лицом к Хаону, обнимает, прижимает к себе и тихо выдыхает во взъерошенную макушку что-то несусветно глупое, но что так хочется сейчас сказать. В ответ Хаон сквозь сон целует его куда-то между шеей и плечом и, ткнувшись носом, продолжает сопеть дальше. Не такой уж и плохой день рождения в этом году, если так подумать. Утром Бёнчже просыпается первым и осторожно вылезает из-под одеяла, чтобы распаковать свой второй подарок и обнаруживает под обёрткой коробку с Nintendo Switch и открытку. “Надо же на что-то тратить выигранные деньги. С днём рождения. Люблю тебя очень. А ты?”