шея в конопляной петли

— Ты любила её, Люпус? Мой вопрос повис в морозном воздухе. Вокруг было пусто, до чертового вытья пусто и холодно, промозгло. И только пламя костра могло согреть меня, нас. Белые костлявые пальцы сами потянулись к пачке. Давно стало обычным быть перед тобой в своем естественном облике. С вытянутым бледный лицом и тремя черными дырами, что символизировали глаза и рот. — А чего спрашиваешь? Ты отвечаешь пренебрежительно, и мне кажется, что воздух стал ещё морозней. Как будто мы совсем не знакомы. Резко вспыхивает огонь и я делаю первую затяжку, выдыхая нарочито долго. Твои волосы темные и совсем легкие на ветру. И это завораживает, заставляя выпадать из реальности на долгие секунды. — Ответишь? Мне и вправду интересно. Интересно проходить острым ножом под твоими рёбрами, заставлять вспоминать. И каждый раз сравнивать её и себя. До безумия, до поломанных пальцев, которые вскоре снова срастались. Твоя кожа цвета полуночного сияния, чистая в своей белизне и грубо-зеленоватых синяках. Но даже они идут тебе, отзываясь горечью каждый раз, когда вспоминаю, что она их любила тоже. Вероятнее, сейчас ты бы заплакала, уткнувшись мне куда-то в ключицу, и тихо повторяла, что не хочешь такой жизни. Имитируя твою бывшую любовь, я бы по привычке сжимала твои ледяные ладони и смотрела куда-то вдаль, в будущее. Но ты упрямо стояла, опёршись на подоконник и курила в открытое окно. Непривычно. — Ладно, как хочешь. — Мой взгляд наткнулся на твои сине-лавандовые губы. — Может пойдём внутрь уже? На моих внутренних часах около двух. Коротко киваешь и с балкона летит ещё один окурок, а на полу валяются две пустые пачки — долго же мы тут сидим. Пальцы давно окоченели и совсем неудобно тушить сигарету и выбрасывать вслед твоей. Когда-нибудь мое черное сердце больше не будет биться как сейчас. Сделав несколько шагов к двери, оборачиваешься и смотришь в мои глаза, не отрываясь. Невыносимо. Ну же, скажи что-то. Попроси стать чем угодно. Я выполню любую твою просьбу, но стоять и смотреть тебе в глаза, на твои ссадины и мелкие царапины мучительно больно. Я подхожу и обнимаю тебя со спины, сцепляя руки и кладя голову не плечо. Повторяя любимый жест твоей прошлой любви. Только чтобы не видеть твоих спокойно-грустных глаз. — Всё будет хорошо. — Но ты знаешь насколько безбожно я вру. Слышу легкий смешок и чувствую твою холодную руку, что накрывает мои. Ты та единственная причина почему я ещё здесь. В соседней квартире послышалась ругань и звук чего-то бьющегося. Правда, слишком большая пропасть между тем кем я хотела быть для тебя, и кем являюсь. Где-то в мозгу омерзительной болью отзывается собственная беспомощность, что давит, заставляя захлёбываться в нескончаемом потоке сожаления и ненависти. — Пойдём. Твой голос спокойный и ласковый. Словно зовёшь любимого котёнка кушать. Да только и я не котенок, и с еды остались только сухие пайки с твоей работы. Ненавистной, но необходимой. Твоя Госпожа — праведный дьявол, что по кусочку съедает твою душу, напоминая о том, что ты держишь у себя дома. Монстра.

***

На моих внутренних часах около четырех утра. Ты давно спишь, равномерно вдыхая и выдыхая воздух. Одеяло тепло укрывает тебя с ног до головы. По-домашнему уютно. Мои глаза уставлены в белый, потресканный потолок. Монстры никогда не спят. Монстры воют и лезут на стенку, царапая когтями и так потёртые обои, кусают себе лапы до зеленых потоков крови и валяются на полу безжизненной куклой. От бесполезности своих сил, всего себя. Заворачиваясь в ненависть, как в родной плед. Уставая от поиска себя в других, более удачных, примерки их образов и осознания, что это только навредит. Бесценно. Любоваться тобой, твоим спокойным и прекрасным лицом пока ты тут, рядом. Так близко и одновременно далеко от этого мира. Ты никогда не говорила, снится ли тебе что-то. Но я никогда и не спрашивала. Осторожно встаю с кровати и направляюсь в кухню, по пути обходя пустые банки с-под супа кэмпбелл и кривые иглы шприцов. Из нас двоих ставилась только я. Провожая разного рода жидкости в зеленую кровь, забывалась в ожидании твоего возвращения. Сутки, двое. Тебя могло не быть хоть неделю. Но каким был приход — полный слепого восторга и надежды. Надежды на наше будущее вдали от Госпожи и охоты на монстров. Вдали от монохромия мира и безжизненно пустых лиц. Сидя на кухне, я наблюдала за крысой, которая деловито возилась в дыре плинтуса. Мы были схожи в нашей никчёмной беспомощности.

***

Ты просыпаешься около шести, зевая и потягиваясь. Слишком беззаботно. Я вижу это даже с кухни, ведь дверной проем напротив кровати. — Утра, Люпус. —  Мой бесцветно-спокойный голос тихо расползается по квартире. — Доброго. Ты встаешь и ёжишься от прохлады открытого окна. И всё происходит будто бы не тут. Слишком просто и свободно. Солнце нежит тебя в своих лучах, что пробиваются сквозь подобие шторы, создавая святой нимб у тебя над головой. — Что на завтрак? — Паек и жаренная крыса. Угощайся. — Спасибо. Твоя улыбка сродни второму пришествию Господа. Такая же великодушная и прекрасная своей добротой. Подари мне её ещё раз, умоляю.