Русалочий размер

      Я не помнила — расплакалась ли тогда или всё-таки нет.       Это было то самое чувство, когда осознаёшь, что под ногами проваливается опора, когда понимаешь, что падаешь. Конан хихикала, разглядывая моё лицо, — вот это я запомнила. Во всём была виновата Конан. Конан, Конан и ещё раз Конан. Только она могла подсунуть вместо нужного тюбика синюю краску. Она сказала мне позже, по телефону, что это всего лишь тоник, смоется через две недели, и я смогу перекраситься в какой угодно.       Когда я спросила, почему она сделала это, Конан ответила, что с таким цветом волос затруднительно бояться чужого мнения. А значит через две недели такой терапии я смогу стать другим человеком.       Но мне не хотелось становиться другим человеком. Я не боялась чужого мнения — так считала раньше. Но когда оказалась в метро — почти плачущая, с синей головой — и заметила, что многие смотрят на меня с открытой неприязнью… захотелось расплакаться прямо на платформе.       Весь день я провела в ванной, пытаясь смыть тоник с волос, но добилась только более светлого оттенка.       Не зная, как преподнести это родителям, я сделала проще: замотала голову розовым полотенцем и просидела так в комнате до ночи. Папа меня не тормошил, мы могли с ним жить пару дней, не разговаривая или не сталкиваясь. Это немного отсрочило всеобщую истерику.       Я не знала, как с таким цветом волос идти в школу. Если бы за пепельный оттенок меня немного попенял бы завуч, то вот за такое… Из-за этого четверг я решила прогулять тоже. Мама приезжала часам к десяти-одиннадцати, и это было мне на руку. Утро до её приезда я провела в поисках объяснения. Но когда дверь в прихожей открылась, весь рой аргументов мгновенно рассосался. Лицо мамы надо было видеть. Мне тогда показалось, что она вот-вот упадёт. Кажется, мама была от этого недалека.       Сколько было крику…       Конан я не выдала. Всё-таки мы были подругами. Пускай с её стороны было очень подло так поступать. Я попыталась мыслить позитивно. Выходило, что с такой головой мне в школе показываться не стоило. Прогулять две недели с маминого молчаливого разрешения — это же просто, Ками-сама, спасибо!       Но мама позвонила классной руководительнице, объяснила ситуацию и спустя пятнадцать минут напряжённого разговора положила трубку со словами: — Завтра в школу, милая.       От её «милая» за километр тянуло сарказмом. Я не буду вспоминать, как прошёл четверг, потому что прошёл он в придирках и в постоянно вспыхивающих маминых монологах. Она со мной разговаривала часто, но не так долго… А когда вернулся с работы отец…       Я решила проблему радикально, закрывшись в своей комнате. Дверь никто выламывать не стал, думая, что мне просто очень стыдно. Стыдно мне не было.       Но сегодня мне очень не хотелось идти в школу. Я встала раньше, чем обычно, проскользнула мимо закрытой родительской спальни в туалет и залезла первым делом в душ. Пена от шампуня была синей, но оттенок стойко держался.       Я впервые за пару месяцев съела на завтрак только одно-единственное яблоко. Папа должен был пойти на работу через сорок минут, мама сегодня была выходная, а мне стоило сбежать раньше, чем они встанут.       Я оделась быстро, поскидывала с полок учебники в чёрно-голубой рюкзак и рванула в прихожую. Там, задвинутые мамиными идеально-чёрными лакированными лодочками, мои любимые кроссовки обнаружились в самом углу. Дверь спальни тихо зашуршала, открываясь.       Я впихнула ноги в кроссовки, не утруждаясь завязывание шнурков, и выпала на лестничную площадку. Пока закрывала дверь дрожащими руками — сдувала с носа синие пряди. Так и не успела причесать волосы…       Нет, так не пойдет.       Я спустилась на лестничный пролет ниже, остановилась у широкого пластикового окна и грохнула на его подоконник свой рюкзак. В самом маленьком отделении я всегда таскала круглую расчёску с зеркальцем. Зеркальце я пристроила стоймя. Где-то сверху хлопнула дверь. Я дёрнулась, но тут же вспомнила, что в примерно это же время из дома выходит сосед-старшеклассник. И точно — так ни мамины шпильки, ни папины туфли по этим плиточным ступенькам не грохочут.       Сосед меня не волновал, поэтому я снова взялась за расчёску. Волосы просушились плохо, поэтому приводить их в порядок было затруднительно. Шаги сзади вдруг прервались. Я на всякий случай обернулась.       Мой сосед разглядывал мою шевелюру округлёнными глазами. На моей памяти он впервые выглядел вот так удивлённо. Обычно Сай ходил с покерфейсом, на все вопросы моей мамы об учёбе отвечал с сахарно-безразличной улыбкой, в его ушах всегда торчали капельки наушников.       Сейчас Сай выдернул из уха один и рассматривал меня, будто первый раз заметил. Да-да, парень, я прекрасно знаю, как выгляжу. Хватит портить мою самооценку, иди своей дорогой.       …нет, ну и долго ты будешь смотреть? — Всё в порядке? — ехидно поинтересовалась, сдувая с носа упрямую синюю прядь. — Ты выглядишь нехорошо. — Нет, — Сай сказал это как обычно, невыразительно. — Но вот ты выглядишь.       Это его внушительное «выглядишь» покапало мне бальзамом на плохое настроение, немного приподнимая планочку. Ну ладно, так и быть. — Ой, а правда, — я хихикнула, собирая волосы в хвост. — Но родители совсем не в восторге.       Стоило ему заговорить со мной без своей сахарной улыбочки, и я уже прониклась к нему лёгкой симпатией. — Это предсказуемо, — спокойно ответил он мне и подошёл поближе, всё ещё не отводя взгляда от моих ярких волос. — Но на тебе смотрится.       Я сделала довольное лицо и отвернулась обратно к зеркальцу: — Спасибо.       Волосы наконец-то сложились в немного потрёпанный хвостик. Ну, мне-то с моей синевой можно хоть патлатой ходить. Хуже, чем есть, некуда. Шаги возобновились снова. Я не стала прощаться, подумав, что мы и не здоровались. Все эти расшаркивания — обычная ерунда, которой и пренебречь можно. Со сверстниками. Так-то попробуй при маме с соседкой не поздороваться.       Коридоры школы, которые я обычно рассекала с ленцой, помрачнели. Наверное потому, что каждый тыкал в меня пальцем и шептался за спиной. Мне хотелось развернуться и показать им всем по среднему пальцу, но мне попросту не хватило бы пальцев. Дверь в класс своим видом навеяла на меня робость, но я привычно справилась с ней и зашла внутрь.       Кто-то уронил ручку. Кто-то заржал как лошадь. Кто-то заорал: — Эй, а разве русалки бывают такими жирными? — Я глубоководная, милый, — я поиграла бровями и направилась к парте. — Ты-то тростиночка, завидую. Ветром сдувает, эх…       Вспыльчивый и агрессивный Джун не упускал шанса ко мне прицепиться. Но ненавидел, когда кто-то смеялся над его худощавой фигурой. Думаю, мне бы было обидно, ходи я три года на дзюдо, с начала года в тренажерный зал, мечтай о крутой фигуре, как у какого-нибудь чёрного парня из криминальных кварталов в Нью-Йорке, а какая-то толстая девчонка открыто над тобой смеётся. Джун был выше меня, малявки, всего на голову, и это его задевало.       Вот и Джун пошёл путем моих размышлений, вспыхнул и подскочил на месте, сжимая забинтованные руки в кулаки. — А ну-ка повтори! — А то что? — я обернулась в его сторону и снисходительно подмигнула. — Через плечо кинешь? Так не поднимешь, поверь. А я хвостом махну, пришибу ненароком…       Мне нравилось подстёгивать его и наблюдать, как он бесится. Джун выглядел очень самоуверенно — прищур чёрных колких глаз, чуть отклонённый назад корпус, согнутые в локтях руки, сжатые в кулаки ладони. Он бы испугал какого-нибудь пацана своим видом. Но я за пару лет учёбы в средней школе привыкла к этому. — Чего с ней связываться? — подал голос его друг, более разумный и предусмотрительный. — Заразишься ещё, посинеешь.       Взрыв хохота оглушил меня на мгновение, но я мигом выправила ситуацию, подарила другу — умненькому Хью — снисходительную улыбку и отвернулась обратно.       Весь первый урок зарубежной литературы меня закидывали записками, стоило только подслеповатой учительнице отвернуться. Я прочла много мнений о своей прическе и после седьмой бумажки перестала читать послания, складывая из их мятых комков на краю парты пирамиду.       На перемене меня никто не трогал, но я слышала, как они шептались за спиной. Меня это не нервировало. Они и раньше так делали. Никто не связывался со мной лоб в лоб, потому что ответить я могла ещё как. Драться со мной… помню, попытались отметелить на заднем дворе. Но мне в руки попались металлические грабли, которые забыли на субботнике. На мне ни царапинки, кроме пары заноз — палка была деревянной. С тех пор меня лишний раз не трогали.       Относились умеренно дружелюбно, как-то вот так. Ну, я поступала так же. Не скажу, что не виновата в таком отношении к себе. Всё же причины отсутствия друзей надо искать в себе, а не в окружающих.       Я ставила себя чуть выше их, а это со стороны отлично заметно. Но это не потому что я такая умница-красавица, а потому что они немного дураки. Странные разговоры, писклявый смех, яркие журналы на парте во время какого-нибудь урока. Я так себя вести не могу даже если захочу. Да, валять дурака на уроках мне нравится, но не в ущерб другим.       Меня иногда называли высокомерной, но… а какая мне, собственно, разница? Я не волновалась из-за такой ерунды. С теми, кто был мил со мной, я была мила тоже. И… Зачем мне распыляться на тех, кто неинтересен или относится ко мне враждебно? Я считаю это лицемерием — красиво улыбаться в лицо, поддерживать разговоры, а внутри думать, как же всё достало. Вот и не лицемерю.       Можно не слишком ядовито поддеть друг друга, пошутить или самой отшутиться. Но особой дружбы между мной и кем-то из одноклассников не водилось.       Урок всеобщей истории прошёл в будничном режиме, пускай учительница и отпустила шуточку насчёт моих волос. Английский я пережила с отличным настроением. Физика не смогла мне его испортить даже вызовом к доске. Но вот после физики шла физкультура…       И мне это заранее не нравилось.       Я переодевалась с другими девчонками в женской раздевалке, когда к нам под дверь подсунули грязный носок. Пока остальные возмущённо переговаривались, я натянула спортивную майку, накинула на плечи спортивку и двумя пальцами, почти ногтями, схватила носок за край. И пошла разбираться.       Дверь в раздевалку к пацанам я раскрыла с лёгкого пинка ноги — они не закрывались. Переодевающиеся одноклассники замерли, кто как стоял, смотря на меня. Я стояла на их пороге и держала зажатый носок на уровне своей головы, высоко подняв руку. — Ну и чьё? — многозначительно дыша в другую сторону, поинтересовалась я. — Русалка, ты чо, обалдела? — Джун опомнился и бойко кинулся на меня. — Руки прочь, — заголосила я в ответ, размахивая носком, как нунчаками. — Пока не узнаю, кто мне под дверь такое подсовывает, не уйду! Вы переодевайтесь-переодевайтесь, смотреть тут не на что, — и нахально подмигнула.       От моего нахальства все как-то даже забыли, что могут позвать учителя. Зато завозмущались на разные лады с такой синхронностью, что у меня проснулась гордость за себя. — А мне с этой неадекватной проект по истории делать, — расслышала я унылый голос своего вынужденного партнёра.       Извини, но так и быть, я тебя проигнорирую. Мне. Нужен. Хозяин. Этого. Носка!       В конце концов, один из самых крутых забияк, симпатичный, но дурной Ирино выставил в проход свою босую ступню и заявил: — Мой. Давай сюда и катись уже.       Нет, я честно хотела отдать ему этот носок. Но ни «пожалуйста», ни «спасибо, что вернула». Только «катись уже». — Пам-парам-парам, — пропела я, лунной походкой отступая назад и размахивая носком в воздухе.       Ирино был дурной, да, но соображалочка у него работала. Мусорное ведро было прямо на углу.       Стайка старшеклассников, проходивших мимо, разразилась хохотом. Ирино как был босой, так и зашагал на меня с горящими от злости глазами. Ну и чего ты тут на меня зыркаешь? Ты же первый начал!       Я небрежно скомкала его носок и, подражая баскетболистам, зашвырнула в сторону мусорки. Ирино издал возмущённый вопль, кинулся на меня с претензиями, но замер. Это я выбросила руку вперед. — Ты понимаешь, что мне теперь руки из-за твоего носка придётся мыть? — проникновенно поинтересовалась, показательно потряхивая ладонью вытянутой руки. — Вытащишь его оттуда, а заодно потом постираешь. Лучше спасибо скажи, что я тебя так смотивировала!       И, пока он не опомнился, я прытко сбежала обратно в женскую раздевалку. Тут-то он меня не достанет. Одноклассницы, наблюдавшие за всем этим из-за приоткрытой двери, осуждающе зацокали языком. — Вот зачем было так делать? — серьёзная Нана посмотрела на меня с неприязнью, скрещивая руки на груди. — Подумаешь, какая мелочь. — То есть, ты совсем не против, когда под дверь запихивают вонючие носки, — утвердительно рубанула и подошла к вешалкам, на которые мы кидали рюкзаки. — Как способ ухаживания это не самый лучший. А как пахнет… — нахально поиграла бровями.       Ни для кого не было секретом, что Нане, этому оплоту серьёзности и ответственности, нравился Ирино. На бледных скулах одноклассницы расцвели некрасивые красные пятна. Да, ей не нравилось, когда кто-то намекал на её чувства.       Я отвернулась, ища в собственном рюкзаке влажные салфетки. Мне не пришлось врать насчёт запаха. Носки пахли ужасно. Только из-за этого я бы поставила на Ирино жирный красный крест, как на чисто гипотетическом объекте для романтических чувств. Если он не стирает носки, он может не стирать и трусы. Фу, ну фу быть таким грязнулей! Влажные салфетки с запахом алоэ и антибактериальным эффектом спасли мои руки от неприятного амбре. Я была довольна собой и этого не скрывала.       На физре я отсиделась на скамеечке, демонстративно упав и «ушибив» ногу. Физрук уже привык к моим выкрутасам, поэтому вздохнул страдальчески, потребовал принести супер-длинный доклад на тему волейбола и оставил меня в покое.       Ирино запустил в меня пару раз мячиком, но понял, что я слежу и уворачиваюсь, и скоро прекратил. Тот ещё мститель, скажу я вам. Придумает, конечно, что-нибудь противное.       Потом. А вот потом я уже как-нибудь выживу, поверьте.       Геометрия одарила нас самостоятельной работой на весь урок. Я успела решить ещё и две задачи повышенной сложности сверх стандартных пяти. Ну и на этом мой школьный день кончился.       Ну… не могу сказать, что мой новый цвет волос как-то повлиял на положение дел. Разве что физичка теперь зверем смотрит… А так. Новостью это было первые несколько уроков, дальше все как-то привыкли и даже перестали обращать внимания. Это меня устроило.       Полная облегчения я топала домой с шоколадкой в зубах, когда мне позвонила Конан. Мне сразу стало не по себе, шоколадку захотелось смолоть до того, как подружка обдаст меня какой-нибудь странной новостью. — Да? — но далеко убирать шоколадку я не стала и откусила кусочек сразу же после того, как нажала «ответить». — Ты там что, ешь? — сразу же вскинулась подруга. — Так, неважно. Знаешь, я подумала, что была неправа… — О, серьёзно? Ты подумала об этом только сейчас? — я с наступившей меланхолией отгрызла от плитки ещё один кусок шоколада. — Я была неправа, когда подменила краску. Извини меня, я не думала, что для тебя это станет трагедией, — искренне попросила меня Конан и примирительно добавила: — У меня есть деловое предложение. Хочешь провести сегодняшний вечер в хорошей компании? — Нет, меня не пустят в стриптиз-клуб, — я слизнула с нижней губы шоколадный мазок. — Юраи, — серьёзно начала подруга, — я же извинилась. И стараюсь всё исправить. — Исправить, предъявив меня какой-то хорошей компании? А там все такие… разноцветные? — едко кольнула я, чувствуя, как уязвленное самолюбие даёт о себе знать. — Так. Когда уймёшься, скинь смс-кой, что у тебя есть приличного из одежды, — Конан не дала долго над собой поиздеваться и отключилась.       Да никуда я не пойду, понятно?