Серый город

      Широкая площадь серого города была по-утреннему пуста и безлюдна, но сухой осенний ветер не желал мириться с одиночеством и тишиной, шурша по выстланной каменной кладкой земле брошенной кем-то бумажкой. Походя он пересчитал цветы на маленьких клумбах, взметнул в воздух вывешенные над покатыми крышами белые флаги с изображением золотого кольца, перечёркнутого наискось бронзовой полосой, и, наконец, добрался до скамьи, где, поджав под себя одну ногу и скорчившись под тяжёлой, явно не своей курткой, спал мальчишка.       Ветер задумчиво пошевелил его волосы — длинные, как у девчонки, светлые прядки, — а потом вновь бросился в погоню за бумажкой.       Мальчик открыл глаза и резко сел. Огляделся, съёжился, вцепившись в куртку, и неловко поднялся со скамейки.       Каблуки его школьных туфель отбивали строгий ритм по каменной кладке — идеально гладкой и ровной, без выбоин и трещин. Мальчик шагал по площади, а задира ветер не отставал от него ни на шаг, словно пытаясь что-то ему сказать. Но площадь кончилась, мальчик свернул в узкую улочку, и шаги его затихли вдали.       Потянулись мимо однообразные, кубические дома. Приходилось обращать внимание на дворы за сетчатыми заборами, чтобы хоть как-то ориентироваться. Вот здесь во дворе неширокий пруд с редко растущим рогозом, а на этом участке растут два свечкообразных дерева с синеватым отливом хвои. Мальчик плутал по серому городу уже третий день, но до сих пор не мог найти дороги назад. Будто что-то сверхъестественное путало воспоминания, водило кругами и отталкивало его от той маленькой станции монорельса, украшенной колоннами в виде сложенных столбиком монет, которая по воле случая (или совмещённых пространств?) привела его в этот город.       Серым мальчик прозвал его не зря. Всё вокруг, кроме растений и неба над головой, а также развешанных повсюду флагов, было серого цвета. Дома, стёкла, двери и наличники, заборы и каменная кладка изобиловали множественными оттенками серого. Горожане носили серую одежду. Кошки и собаки, встречающиеся на пути, были исключительно серыми. И общее настроение этого города нельзя было передать иначе, как этим словом.       В первый день он изнемогал от любопытства, разглядывая непривычную архитектуру, слушая вроде бы знакомую, но как будто устаревшую ныне речь, впитывая в себя эту странную серость. Второй день был для него днём отчаяния и страха. Монорельс проходил по всему городу, но, как бы мальчик ни изучал схему его движения и сколько бы ни ездил по станциям — нужной так и не нашёл. Вроде бы шёл по тем же улицам, но совершенно не помнил дороги. Память словно нарочно теряла ориентиры, мысли путались. Думая, что шагает в одну сторону, на самом деле он шёл в другую. Пытался спрашивать у прохожих, но всякий раз натыкался на странный, полный недоумения взгляд, говорящий: «О чём он вообще?». Обессиленный, терзаемый страхом и голодом, он шагал, еле переставляя ноги, пока вдруг не осознал, что упирается взглядом в чьи-то ботинки, перегородившие ему путь.       — Идём-ка со мной, дружок, — произнёс обладатель ботинок. Мальчик поднял голову и увидел прозрачно-серые глаза и седую гриву длинных волос, связанных в небрежный хвост на затылке, седые же брови вразлёт и модно подстриженную клином бородку. В целом мужчина создавал впечатление отнюдь не старика, но модного аристократа близкого к пожилому возраста. В отличие от здешних жителей, он говорил на русском чисто, без характерного придыхания и старинных слов, и легко понял речь мальчика, когда тот (больше для проформы) устало бормотнул:       — Мама велела мне никуда не ходить с незнакомцами.       — Я рад, что твоя мама столь сознательно к этому относится, но прошу тебя не делать поспешных выводов и довериться мне. Поверь, моя помощь тебе совсем не помешает.       Накрапывал мелкий, противный дождь. Одетый ещё по-летнему, в тонких парусиновых штанах и зелёной тенниске, мальчик быстро продрог под холодными каплями. Мужчина накрыл его своей курткой и оставил на лавочке под навесом в одной из кафешек, в изобилии раскинувшихся вокруг площади. Вскоре он вернулся, неся с собой две пышущих паром белых булки, как оказалось впоследствии — пирожка с мясной начинкой, и бутылку с водой. Оголодавший, мальчик даже не заметил, как съел всё, и лишь приятная тяжесть в животе напоминала о том, что пять минут назад он держал еду в своих руках.       Когда он поднял глаза, мужчины уже не было. Но рядом с салфетницей на столике лежал листок бумаги с надписью: «Не отчаивайся». Буквы были строгие и твёрдые, внушающие доверие.       И теперь, с новыми силами шагая по улицам серого города, он вспоминал эту надпись, этого странного человека, вселившего в него надежду, и на душе у него теплело. Точно так же, как если бы на него смотрела Енька, или если бы мама по-хозяйски и с улыбкой ерошила его длинные волосы: «Кажется, у меня растёт девочка! Мирослав, когда в парикмахерскую пойдёшь?!» — «Маааам, ну ты же знаешь, что я не могу, у меня образ!» — «Театрал ты несчастный, горюшко моё! Образ у него! Вот выгонят тебя из школы первого сентября, будешь знать. Идём-ка, пучок сделаю, чтоб в глаза не лезли...»       Мирка внезапно для себя всхлипнул. Нет, нельзя расслабляться, надо держаться. Надо найти станцию! Иначе не будет маминых тёплых рук и родного голоса, не будет репетиций и тренировок, свистящего вихря от шпаги принца, яростно защищающего принцессу от полчищ злодеев, не будет Еньки...       Енька. Еня Иртышова. Рыжие локоны и усыпанное родинками — не веснушками! — лицо, тонкие руки и ямочка на подбородке. Некоторые называли её некрасивой, но как принцесса может быть такой? Когда юные театралы «Рампы» в первый раз ставили «Золушку», все сперва единогласно решили, что Золушкой должна быть белобрысая Ирка Сомова. Но старшие, внимательно всмотревшись в младших актёров, заметили вдруг, как признанный принц Мирослав смотрит на новенькую — и к Ирке перешла роль феи, а Золушка стала рыжей.       Оторвавшись от размышлений, Мирка остановился у перекрёстка. Город постепенно наполнялся людьми, и подаренная серая куртка делала его неотличимым от прохожих. Он ещё вчера заметил, какими взглядами люди провожали его зелёную тенниску, и этот факт ему очень не понравился. Мирка пересёк дорогу, огляделся и свернул направо.       В этой части города он ещё не был. Заборы здесь были глухими, и, если кое-где за ними виднелись типичные каменные коробки, то в остальных случаях Мирка с удивлением обнаружил знакомые ему с детства треугольные крыши с дымоходами. На одной даже торчала кривобокая антенна, похожая на железного паука. Антенна-паук, паутина из... Хм...       Размышляя над рифмой, Мирка свернул было в очередной переулок, но в этот момент над головой очень знакомо свистнуло, и из каменной кладки впереди выбился небольшой кусочек камня.       Мальчик обмер. Но уже знакомая крепкая мужская рука схватила за плечо, увлекая лёгонького Мирку под защиту припаркованного тут же автомобиля, и седовласый спаситель велел:       — Сиди тут!       Он быстрым шагом вышел из укрытия, осматривая окрестности. Но стрелок уже исчез.       — Что это было?! — мальчик сам поразился своему голосу. Этакий отчаянный писк.       — Скорее всего, охотники. В городе сейчас неспокойно. Власть постоянно переходит из рук в руки, от цветных к серым, и наоборот. А ты в моей куртке.       — Мне казалось, это более безопасно! — со звоном в голосе сказал мальчик, роняя куртку на землю. Теперь незнакомец уже не казался ему столь добрым и надёжным.       — Да как тебе сказать... Двояко. Цветные охотятся за серыми, серые — за цветными... Впрочем, долго объяснять, стрелок может вернуться. Идём отсюда.       Он поднял куртку, снова накинул её на плечи мальчика и зашагал вниз по странно пустующей улице, аристократически изящно выкидывая перед собой длинную полированную трость.       — Кто вы такой? — насупленно спросил мальчик несколькими минутами позже, спускаясь по длинной лестнице вслед за незнакомцем.       Тот словно спохватился:       — Ах да, я же так и не представился! Иван Андреевич Кампелье. А тебя как зовут?       Мальчик поправил сползающую куртку:       — Мирослав. Только я вас не об этом спрашивал.       Искушённого в кое-каких жизненных делах Мирку было не так просто провести.       Иван Андреевич обернулся и внимательно посмотрел на мальчишку.       — Ты удивляешь меня всё больше. Что ж... Позволь рассказать тебе одну историю.       Он помолчал, глядя на проезжающие мимо автомобили. Свернул на перекрёстке направо, на пешеходную улицу, где, по странному совпадению, не было ни души, и, наконец, начал рассказ:       — В давние времена жил один человек. Тогда велись частые войны, люди обнажали оружие по поводу и без. В результате этих конфликтов гибли женщины, старики, дети. И этот человек в конце концов поклялся охранять детей. Он всеми силами старался спасти как можно больше детских жизней. За это его прозвали первым Хранителем. Впоследствии по его стопам пошли его ученики, выросшие дети, которых он когда-то спас. После его смерти они основали орден Хранителей и следовали заветам первого Хранителя, стараясь сохранить жизни детей, в особенности тех, у которых есть особые способности.       От Мирки не укрылся многозначительный взгляд, брошенный Кампелье на него самого. Складывать факты он умел — отец, когда ещё был жив, учил Мирку мыслить логически, и его уроки не прошли даром.       — Вы что, хотите сказать, что я тоже такой... особенный?!       — Конечно, — спокойно ответил Иван Андреевич, продолжая шагать по улице. — Иначе ты не перешёл бы локальный барьер на монорельсе и не попал в совмещённое пространство.       Про совмещённые пространства слышали многие. Среди ребят ходили слухи о возможности перейти в параллельный мир, соблюдая особые условия. Кое-кто даже хвастался, что ходил через барьер. Таких обычно поднимали на смех: пара-тройка правильных вопросов быстро выводила хвастунов на чистую воду. Однако были и те, кто действительно бывал на «той стороне». Мирка был знаком с таким пареньком. Ныне шестнадцатилетний, Сашка Ивлев в свои двенадцать был весьма любопытен. Прокрался ночью в заброшенный дом и пропал на три дня. Нашёлся сам, пришёл утром к своему крыльцу, не осознавая, сколько времени прошло. И о том, что он видел на «той стороне», Сашка не рассказывал никому.       Мирка приоткрыл рот, чтобы задать очередной вопрос, но тут же осёкся, увидев, как Иван Андреевич подходит к станции монорельса. К той самой станции. Вот и горящая ровным светом надпись «Галерея», и колонны в виде сложенных в стопку монет...       Увидев, какими глазами мальчик смотрит на станцию, Кампелье тонко улыбнулся. Внезапно он оглянулся и посерьёзнел. В его голос прокрались тревожные нотки, но говорил он твёрдо, как военный.       — Слушай меня, Мирослав. Сойдёшь вниз, возьмёшь билет до станции «Новый город». Чем быстрее, тем лучше. Куртку снимешь на перроне, оставишь на скамейке перед входом в вагон, иначе барьер не пропустит. Там, у себя, найдёшь мальчика по имени Саша Ивлев. Он объяснит тебе остальное. Возьми, отдай ему.       В ладонь мальчика упал белый значок с символом перечёркнутого кольца. Мирка хотел было удивиться, но не успел. Иван Андреевич взмахнул рукой, что-то ощутимо завибрировало в воздухе перед ним, и тут же раздались громкие щелчки выстрелов.       — Беги, Мирослав! Скорее всего, они охотятся за мной, но тебе нужно скрыться! Беги! Я не удержу барьер долго! — вскрикнул Кампелье. Пули вязли в барьере, но по лбу Ивана Андреевича уже текли крупные капли пота. Но Мирка не двигался с места. Он чувствовал, что должен был задать ещё один вопрос.       — Так вы — Хранитель?!       — Да, Мирослав! Беги!!       Бесшумно раскрылась автоматическая дверь, мальчик проскочил в щель, кинулся к кассовой машине. Проезд для детей был бесплатным, Мирка узнал об этом ещё вчера. Встроенная камера легко считывала возраст пассажира. Непослушными пальцами он ткнул в точку с надписью «Новый город», из автомата выпал лёгонький пластиковый жетон, который следовало опустить в турникет перед входом на перрон. Метнувшись вглубь станции, Мирка обернулся и сквозь стеклянную дверь станции увидел, как падает наземь Иван Андреевич, а от соседнего дома к нему стремительно приближаются одетые в серый камуфляж люди с оружием.       Жетон влетел в щель турникета, дверцы распахнулись. Размазывая по щекам злые слёзы, мальчик бегом преодолел расстояние от турникетов до перрона и смешался с толпой людей, вышедшей из только что прибывшего на эту станцию поезда. В противоположном тоннеле загудело, оттуда тоже приближался состав.       Оглянувшись, мальчик заметил, что «камуфляжники» вошли в здание станции. Один из них приложил к турникету запястье с каким-то излучателем, и все стрелки беспрепятственно прошли на перрон. «Значит, они охотились не только за Хранителем», — мелькнуло в голове у Мирки.       Он отходил всё дальше, но люди, стремящиеся к выходу, редели, открывая его ищущим взглядам. Мирка то и дело оглядывался на тоннель, и, наконец, дождался — из чёрного провала вылетела серебристая покатая голова поезда. Он затормозил плавно и быстро, двери разошлись, приглашающе мигнул над дверью зелёный огонёк. Мирка скинул куртку, услышал крик, впрыгнул в вагон и из окна увидел, как бегут в его сторону «камуфляжники».       Но двери поезда сомкнулись прямо перед носом одного из них. И серебристая лента, стремительно набрав скорость, ушла в чёрный зев тоннеля, увозя мальчика от преследователей.       Мирка потерянно сел. Пустой вагон зиял темнотой сквозь овальные окна, под потолком мерно сияли светодиодные лампы. Скорость почти не ощущалась. Но внезапно в окнах сверкнули синевой небо и вода, и мальчик вскочил, стремительно узнавая родной Орловский пруд, заросли вокруг него, высокие свечки многоэтажных домов нового города и приземистые пятиэтажки старого, увешанную антеннами телевышку и центральный парк со стоящим на пригорке колесом обозрения. Всё так же по-осеннему неярко сияло солнце, и часы на здании городской администрации показывали восьмое сентября. Только на три часа позже.       «Это сколько же там пробыл Сашка?» — подумал Мирка, подходя к дверям — поезд замедлялся, подъезжая к станции. Вышел, огляделся, словно припоминая, в какую сторону двигаться, и уверенно потопал по улицам родного города, знакомого до последней трещинки на асфальте, домой.       Мама всё ещё была на работе. Мирка набрал номер Еньки, но абонент был «временно недоступен». Мальчик послонялся по пустому дому, включил было телевизор, но на экране снова орали друг на друга взрослые дядьки и тётки, и он даванул кнопку пульта, в досаде отбросив его в сторону.       Мысли о сером городе не оставляли. Тогда Мирка поднялся, накинул на плечи джинсовую куртку и пошёл искать единственного человека, с которым можно было это обсудить.       Сашка нашёлся в своём дворе. Он сидел на лавочке у подъезда, что-то увлечённо набирая в телефоне. Мирка подошёл к нему и протянул ладонь со значком поверх экрана. Сашка крупно вздрогнул всем телом, поднял глаза, всмотрелся в Мирку и в его глазах проявилось понимание.       — Садись, — он похлопал по лавочке рядом с собой. Помолчал немного. — Значит, ты тоже...       Мирка кивнул. Коротко рассказал события, произошедшие с ним в сером городе.       — Погоди, — встрепенулся Сашка, когда Мирка дошёл до событий у станции. — Значит, Иван Андреевич умер?       — Он был ранен, это точно. Но умер ли... Не знаю, — устало ответил мальчик. Чем дальше он рассказывал, тем больше на него накатывало утомление.       — Он ведь и меня вытащил тогда, — с непонятной интонацией сказал Сашка. И вдруг заговорил, без пауз и перерывов, пересказывая Мирке то, что случилось с ним самим четыре года назад.       Оказывается, Сашка пробыл в сером городе около двух месяцев. В тот момент там было жарко: цветные и серые в очередной раз не смогли договориться и перешли к активным боевым действиям. Он долго прятался в подвале разрушенного дома, в минуты затишья выбираясь, чтобы раздобыть еды, а когда однажды вернулся из подобной вылазки, обнаружил вместо дома воронку. И идти стало некуда.       Тогда-то он и встретил Ивана Андреевича Кампелье. Они столкнулись у перекрёстка: замурзанный и испуганный мальчишка в бывшей некогда красной футболке и высокий седой мужчина в сером.       Пару недель Сашка жил у Кампелье дома. А затем, когда боевые действия прекратились, Хранитель отправил Сашку домой. Так же, как и самого Мирку, на монорельсе.       — С тех пор меня словно подменили, — произнёс он, глядя в пространство. — Я не могу забыть Ивана Андреевича. Я чувствую, что обязан ему, что я нужен ему, — но не могу попасть в серый город. Мирка! А ты ведь... можешь?       — Да. Ну и... он ведь и меня спас...       Мирка и Сашка переглянулись. Им больше не нужно было слов, чтобы понять друг друга.       Несколько дней спустя одетые в яркие футболки мальчики сели на поезд монорельса. Серый город ждал…       Перед отъездом Мирка написал Еньке письмо, в котором коротко рассказал о своих приключениях.       «Я вернусь, — значилось в нём. — Енька, я спасу Хранителя и вернусь. Обещаю. Не показывай никому письмо. Впрочем, если и покажешь, всё равно никто не поверит».       Прочитав эти строки, Енька вздохнула. Сунула руку в карман. В узком кармашке, приколотый изнутри, чтобы не потерялся, лежал белый значок с золотым колечком, перечёркнутым бронзовой полосой.       Флагом Серого города.