трогать, нельзя смотреть!

Когда Юнги стоит у входа в здание, так живописно и красочно описанном на днях Намджуном, то не верит тому, что собирается сделать. Черт его дернул сыграть на выходных с друзьями в карты на желания. Потому что выигрывать во всем и всегда хитрожопому Чонгуку как два пальца обоссать, ну, то есть, ничего не стоит. Поэтому сейчас Мин, раздосадованный своему проигрышу, оглядывает неоновую яркую вывеску над дверью в свой персональный ад и, докурив сигарету, вступает во владения самого Сатаны. Если быть честным, то находиться в этом месте Юнги совсем не горел желанием. Его уже не привлекают подобные заведения, и дело было, в первую очередь, в соседе снизу Пак Чимине, который переехал в его дом около трех месяцев назад. Можно ли это назвать любовью с первого взгляда —Мин не знает, потому что это кажется ему полной бессмыслицей. Он ведь ни черта не знает этого парня, видит его только по утрам, когда идет в студию, и вечером, когда идет опять же от нее. Все, чем они перебросились за эти месяцы — «доброе утро» и «хорошего вечера», однако мечтать обнять Чимина, поцеловать его, да даже просто поговорить с ним дольше, чем одну секунду, Юнги не прекращает. Жутко глупо, но что есть, то есть. — Не прикасаться и не целовать, не предпринимать насильственных действий к субъекту, не принуждать к действиям, в которых он будет не заинтересован. Малейшее нарушение хотя бы по одному пункту повлечет к юридическому наказанию и пожизненному нахождению Вас в черном списке нашего заведения. — властный звонкий голос заставляет Юнги на миг усомниться, что он пришел в правильное место. От пронизывающего взгляда темно-карих глаз ему хочется спрятаться. И не то чтобы он трус какой-то, чтобы бояться длинноногого, худого, хотя и не лишенного природной красоты паренька в черном костюме, но этот Ким Сокджин, как гласил его бейджик, выглядел на самом деле устрашающе со своими нахмуренными густыми бровями и пронизывающим ледяным взглядом. — Мы заботимся о наших людях и поэтому убедительно Вас просим воздержаться от запечатления их в процессе работы на фотокамеру и иную записывающую аппаратуру. — парень без запинки выплевывает наизусть вызубренный текст и тянется за бумажками. — Надеюсь, я предельно четко объяснил Вам наши правила, и если Вы с ними согласны, то, пожалуйста, распишитесь, где стоят галочки. Мин пробегается взглядом по минуту назад озвученному тексту и разевает рот от возмущения, когда видит во сколько нулей обойдется ему «приятное времяпровождение» в компании какого-то Моти. — Это че за цены у вас тут такие? — Юнги зажмуривается в надежде, что у него просто двоится в глазах от вчерашнего тэхенового пойла, но реальность бьет куда сильнее, чем знаменитый правый хук Чонгука. — Этот рисовый пирожок, что ли, золотом облит? Лицо Джина, кажется, приобретает еще более хмурый вид, чем был до этого. Еще чуть-чуть и его костюм разойдется по швам на уже и так достаточно широких плечах. И не только в плечах: в области паха тоже. Но Юнги в эту опасную зону даже не лезет, боже упаси. Намджун ясно дал понять, что «эта неизведанная территория» его. Да в общем-то Мин и ни на что не претендует. «Ну просто корейская версия Халка», — думает он и ставит подпись. Во-первых, потому, что проигрыш есть проигрыш, и его никто не отменял. А во-вторых, Юнги не ссыкло. — Замечательно. А теперь, будьте добры, следуйте за мной. И пока они идут по витиеватому коридору, Мин успевает с любопытством разглядеть все, что его здесь окружает: от мраморного пола до высоких потолков, на которых весят громоздкие хрустальные люстры. Этот клуб точно не похож на обычные дешевые стриптиз-бары, в которых Мину доводилось побывать раньше. И не то, чтобы Юнги дохуя в них разбирался и много посетил, но вряд ли в каждом заведении такого типа увидишь то, что сейчас мог лицезреть он. Джин вдруг резко останавливается напротив какой-то комнаты с красной дверью, отчего Мин чуть ли не впечатывается в его широкую спину. — Ваша комната. Все уже готово, так что можете проходить. И помните о правилах. — Джин максимально серьезен, и Юнги вдруг приходит в голову мысль о том, что ему совершенно не хочется знать, каков тот в гневе. — Я все понял. — Мин открывает дверь и проскальзывает внутрь, плотно за собой ее закрывая. Первое, что он видит (а точнее не видит) — это темнота. Поэтому Юнги наощупь пробирается к дивану, который он успел заприметить еще у порога, и опускается на него, пытаясь рассмотреть очертания окружающих его предметов. Но ни черта не выходит, хоть тресни. И вот когда Юнги расслабляется, прикрывая глаза, неожиданно включается музыка и слабый свет прожекторов, направленный лишь в одну единственную точку — небольшую сцену. Мин неосознанно весь напрягается, потому что в самом центре спиной к нему стоит парень. Чужой голос начинает отсчет, и Юнги может поклясться, что где-то уже его слышал. А когда танцор, выполняя танцевальное движение, поворачивается к нему лицом, Мин теряет дар речи. «Чимин, Чимин, Чимин», — чужое имя так и крутится на языке. Если бы пять минут назад Юнги сказали, что танцевать для него будет Пак, то он сбежал бы отсюда немедленно, и плевать на гордость! Находиться наедине в одном помещении с человеком, от которого дрожь появляется в голосе и ноги немеют (тем более при таких обстоятельствах), для Мина подобно мучительной смерти. Но деваться уже некуда. Юнги лишь вбирает больше воздуха в легкие и, не отрывая взгляда со сцены, начинает наблюдать за действиями парня. Мин удивляется тому, как непринужденно и легко у Чимина получается двигаться под музыку, как без запинок он выполняет амплитудные движения, подъемы и приседания, сложные переходы между положениями тела, как без труда вскарабкивается на шест и прогибается в спине. Он, кажется, вовсе игнорирует тот факт, что сейчас перед ним сидит Юнги. И Мин было уже решает, что Чимин его просто не узнал или же ему все равно, как замечает на его лице (всего на какую-то долю секунды) подозрительную ухмылку. И в этот момент Мину следовало бы остановить это шоу и уйти к чертовой матери домой, потому что следующее, что делает Чимин — это начинает раздеваться. И это окончательно выбивает из Юнги весь воздух. Рубашка, брюки: все это летит на пол, и Мин буквально давится слюнями, когда Пак остается лишь в одних золотых латексных шортиках, так четко обрисовавших все, что в повседневной жизни обычные люди пытаются скрыть. Чимин продолжает плавно двигаться под музыку, выделывать бедрами невидимые восьмерки в воздухе, затем возвращается к шесту, запрокидывает на него правую ногу, прогибается в пояснице и отпускает руки, застывая в таком положении на пару секунд. «Кхм, да, с пластикой у него все в порядке», — думает Юнги и сжимает в руках так изобретательно продуманные декоративные подушки, прикрывая ими обзор на свой пах, потому что невозможно стоит. На Чимина, блять, в золотых шортиках! «Так, Юнги, соберись! Сделай вдох и выдох. Подумай о чем-нибудь противном. О Намджуне, например, в женском платье с декольте». И вроде бы Мин начинает остывать, — образ друга в женской одежде реально помогает, — но паренек вдруг делает бедрами незамысловатое плавное движение, и Юнги вновь кроет волной. И, кажется, на первый взгляд нет в этом танце ничего особенного. Ну, подумаешь, двигается он под музыку. Ну да, не отрываясь смотрит из-под челки своим блядским взглядом. Ну, облизывает и прикусывает нижнюю губу, почти трахая этот гребаный шест. Но все это не так «страшно» по сравнению с тем, когда сквозь музыку Мин слышит едва различимый тяжелый стон. Вот тут-то Юнги понимает, что пиздец. Он не выдерживает и, запуская руку к себе в штаны, сжимает колом вставший член. Перед глазами картина маслом, у него стоит на чертовски горячего Пак Чимина, — на парня, по которому он уже несколько месяцев пускает слюни, — и если он отсюда не уйдет в ближайшие две минуты, то не миновать ему штрафа и судебного разбирательства. «Ты ведь не озабоченный извращенец, Мин Юнги! Ты же не хочешь все испортить! Ты же не хочешь трахнуть его, потому что… Или все-таки…» Волну мыслей прерывает этот самый мальчишка, который наглым образом ломает все. Он как ни в чем не бывало устраивается на коленях Юнги, нарушая таким образом к хуям все личное пространство, и томно выдыхает на ухо: — Помочь? — Что? — Юнги резко распахивает глаза, потому что — да, они были, оказывается, закрыты! — и встречается взглядом с чужими, блестящими, наблюдающими из-под густых длинных ресниц, в которых, он был в этом уверен, плещется сейчас вся похоть бренного мира. — Говорю, может, помочь, хен? Мин тушуется. Ему четко дали понять, что парень неприкосновенен, но дотронуться хочется невероятно. Эта аппетитная задница, что крутилась перед ним последние пятнадцать минут и несколько месяцев до этого, будто бы взывает к тому, чтобы ее коснулись, чтобы Юнги коснулся! Но он сильный. Он сможет сдержаться. Потому что нельзя. Да ведь? — Нет, спасибо. Меня как-то не прельщает мысль о судебном иске, — как можно безразличнее кидает Мин, глухо выдыхая сквозь сжатые зубы воздух, когда парень меняет свое положение таким образом, что член Юнги теперь точно упирается меж двух упругих половинок. Чимин обхватывает вдруг маленькими теплыми ладошками шею Мина и, прижимаясь пухлыми губами к уху, выдыхает: — Уверен? — он сейчас его на слабо берет, что ли?! — Ты ведь столько месяцев глаз с меня не спускаешь. Все смотришь, смотришь, смотришь. Мне иногда кажется, что ты во мне дыру пытаешься просверлить. Однако дальше «доброго утра» мы так с тобой и не продвинулись. Знаешь, как это нервирует? Как это бесит? Юнги поражается, насколько голос Чимина приятно обволакивает, заставляет пол двигаться и уходить из-под ног, и Мин, если честно, уже больше ни в чем не уверен. Вот правда. Парень, по которому Юнги сох все это время, ждал от него действий? Серьезно? Чимин, так и не дождавшись ответа, проезжается задницей по чужому достоинству, все еще прижимаясь своими невозможными пухлыми губами к кромке уха и тяжело дышит, имитируя слабые толчки. — Знаешь, сколько я здесь работаю, ты единственный, кто не набросился на меня спустя пять минут и не захотел трахнуть, — Пак сжимает руками обивку дивана позади головы Юнги и закусывает губу, когда тот, наконец, за все это время издает первый, но сдержанный стон. — И это если еще не учитывать, что видишь меня ты не в первый раз. — Я ранил твое самолюбие? — голова у Мина еще работает. Плохо, конечно, но работает. Этот Чимин так сильно сводит его с ума, что тяжело собрать заплывшие мозги в кучу и заставить их функционировать. — Ммм… немного. — Чимин даже через грубую ткань джинсов чувствует, как у Юнги стоит. И это льстит ему очень сильно. — Ну, прости, — Мину приходится приложить максимум усилий, чтобы не застонать во весь голос, потому что теперь Чимин трется без остановки, мажет губами по щеке, целует чувствительное место за ушком, слегка прикусывает кожу на шее, имитирует толчки и прерывисто дышит, постанывая. А Юнги только больше это подстегивает, и он уже не на краю обрыва стоит, он падает. И если этот чертяга не остановиться прямо сейчас, то Мин за себя не отвечает. — Угу. Только после того, как сводишь меня на свидание, — Чимин вдруг останавливается и непонимающе смотрит на Юнги, потому что тот начинает громко смеяться, закидывая голову назад, прикрывая глаза и пряча улыбку за запястьем. Почему именно сейчас, Мин и сам не знает. Просто вся эта ситуация кажется ему крайне забавной и чересчур нелепой.  — Я серьезно, хен! Я жду этого с нашей первой встречи! Юнги возвращает все свое внимание на устроившегося на его коленях Чимина и все не может понять, как этот милый парень с надутыми от обиды губами, нахмуренными бровями и милым личиком работает в таком заведении? Как одновременно столько невинности и сексуальности может вмещаться в этом мальчишке? — Я обязательно свожу тебя на свидание, — уже более серьезно произносит Мин, убирая упавшую прядь волос со лба Чимина. — Обещаю. — Отлично. А теперь…. — лицо Пака вновь приобретает игривое выражение, а в его оживленных карих глазах снова бессовестно пляшут черти, — возьми меня, пожалуйста. — больше ни намека на невинность. «Чертов искуситель», — думает Юнги, и, подхватывая шатена за талию, заставляет того сесть, раздвинув ноги пошире. — Маленький извращенец. И многих ты уже так совратил? — произносит Мин и подается вперед к пухлым губам, сжимая пальцами горячие бока парня. — Ты первый. От этих слов что-то теплое начинает разливаться в груди. Улыбку Мин уже не контролирует. Она сама расцветает на его губах буквально завидев, как Чимин снова краснеет, пряча лицо в ладошках. — Ты знаешь, что похож на помидорку, когда стесняешься? Чимин хочет возразить, но Юнги тут же впивается в его губы, так и не дав сказать тому и слова. Поцелуй выходит слишком сладким, пошлым и чрезмерно нетерпеливым. — Хен, — немного отстраняясь, хрипит в губы Пак, прикрыв глаза и прижимаясь лбом к Мину. Юнги хочется запомнить этот момент навсегда. Хочется записать его на видеокассету и пересматривать до конца своей жизни. Голос у Чимина сейчас такой низкий и теплый, тягучий и глубокий, словно горячий шоколад, который укутывает тебя своим коконом, и за которым хочется бежать на край света. К Юнги еще никто не обращался подобным образом, и это тихое «хен» звучит для него как-то по-родному тепло. Чимин дышит через раз, облизывает сухие, покрасневшие от долгого поцелуя губы и так томно выдыхает, что сердце у Мина вот-вот пробьет грудную клетку. «Блять, — думает Юнги. — Вот же блять», — и снова впивается в губы. Чимин отвечает с не меньшей страстью и напористостью, сильнее обвивает руки вокруг шеи и углубляет поцелуй, медленно двигая языком во рту, будто изучая его. Пальцы Юнги путаются в мягких волосах Чимина, из губ непроизвольно рвется стон, а Пак млеет, плавится от этих поцелуев, и начинает толкаться бедрами вперед, требуя большего. Юнги все понимает, чувствует, поэтому подхватывает его за бедра и переворачивает, укладывая на диван. Чимин для удобства раздвигает ноги шире и всем телом жмется к горячему, как печка, Юнги. Освободиться от одежды Мину хватает минуты. А потом весь мир исчезает, стирается, рушится. Кроме друг друга, у них ничего больше не остается. — Ну, чего же ты ждешь? Трахни меня, хен. — эти слова напрочь сносят Юнги крышу. Он поспешно оставляет багровый засос на шее Пака, ведет теплой ладонью вниз по напряженному прессу и без предупреждения вгоняет в него один палец, отчего Чимин заходится в немом стоне. — Откуда ты только такой идеальный взялся? — произносит вдруг Мин, медленно и неторопливо растягивая предмет своего обожания. Кончики его пальцев влажно скользят по тугому кольцу мышц, пока для Пака реальность начинает граничить с фантастикой. В момент, когда парень входит в него двумя пальцами, мышцы Чимина на мгновение сокращаются, жадно обхватывая их, умоляя о большем, и Юнги приходится медленно дышать через нос пару секунд, чтобы сдержаться и не оттрахать его прямо сейчас, войдя одним рывком, и растворяясь в его теле. Он продолжает поглаживать шершавыми костяшками пальцев чувствительные стенки, целуя в это же время пухлые, красные губы и, пытаясь не обращать внимание на свой уже давным-давно вставший, до боли изнывающий и требующий разрядки член. Юнги не хочет причинить Паку боль, и поэтому действует как можно нежнее, хотя держаться ему становится с каждой минутой сложнее. Мин слегка сгибает пальцы, нащупывает небольшой комочек и надавливает на него, с неподдельным восхищением наблюдая за тем, как Чимин выгибается назад дугой и ахает. Терпеть сил больше не остается, поэтому, удобно устроившись между раздвинутых ног, Юнги одним резким движением входит внутрь и чуть ли не сразу кончает. Потому что, блять, этот тугой жар, окутавший его, кажется просто невообразимым. Пак кусает ребро своей ладони, чтобы хоть как-то заглушить вырывающиеся из губ громкие стоны (быть пойманными Сокджином совсем не хочется) и снова выгибается в пояснице, теряясь в эйфории. Боже, он никогда еще не чувствовал себя таким наполненным в своей жизни, никогда не представлял себе, что может быть так охуительно хорошо. — Двигайся, — парень почти скулит, — пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Юнги ухмыляется и делает то, о чем его так умоляют. Ну, потому что, кто он такой, чтобы отказывать самому Пак Чимину? Юнги задает нехилый такой ритм, но и этого парню кажется мало. Ему хочется, чтобы Чимин принадлежал ему каждой клеточкой. А Пак уже в первую их встречу понял, что сам себе больше не принадлежит. Как бы слащаво и банально это не звучало. — О боже… не останавливайся. Только не останавливайся. Чимин обхватывает ногами торс Мина, ведет короткими ногтями по обивке кожаного дивана (Джин явно этого не оценит), балансируя на грани, а когда Юнги вновь задевает комочек нервов, то громко кончает, изогнувшись всем телом, и забрызгивая себе и Мину спермой живот и грудь. Юнги хватает пару толчков, чтобы его тоже прошибло сладкой судорогой. — Блять, — все, что удается произнести. — Мне ведь теперь точно не избежать гнева того широкоплечего парня , да? — спрашивает Юнги, и в ответ получает потрясающую улыбку. — Не волнуйся, я все улажу. Ты от меня так быстро не отделаешься. — И слава Богу.