three of us

В жаркую погоду сладкий попкорн особенно быстро тает на языке. Джемин в очередной раз надоедает со своим «Ну хён, ну купи» — знает, что Джено отказывать этому до сих пор не научился. Пока тот довольный сидит рядом, то и дело ныряя пальцами в цветастое ведерко и зачерпывая каждый раз неприлично огромную порцию попкорна, Джено невольно натыкается взглядом на Ренджуна. Тот весь день торчит с Лукасом, заливается своим очаровательным смехом и хлопает старшего по плечу, как бы давая своим бойфрендам понять, что сегодня я и с вами, и нет. Джемин и Джено рассчитывали если не на грандиозное свидание с пышным завершением, то хотя бы на милую прогулку на троих — появление Лукаса никак не входило в представление этих двоих о романтичном походе в парк развлечений. Джемин не понимает поведение Ренджуна от слова «совсем»: сначала тот радостно сообщает, что они идут в парк, и просит взять с собой побольше денег и хорошего настроения, а после у выхода ждет их практически в обнимку с Юкхэем, который ухмыляется так, будто в известность поставлен был даже раньше, чем они с Джено. И ладно бы простая прогулка (пускай на четверых), так Ренджун будто Джено и Джемина не замечает вовсе. То и дело под ручку с Лукасом, садится с ним на аттракционах и делает милые селфи, которые потом обязательно выложит в твиттер, чтобы дать фанатам новую «пищу для размышлений». Из-за этого всего у Джено от злости аж зубы скрипят. Отношения «на троих» — это сложно, и все понимали, на что шли, но в их головах и мысли не проскальзывало о том, в чем будет заключаться самая главная трудность. Джено и Джемину не нужны ни долгий откровенный разговор, ни время на то, чтобы осознать, насколько глубока яма, в которую они падают. Ли хватает одного взгляда на счастливое, казалось бы, лицо На, чтобы прочувствовать, как мерзко и навязчиво его изнутри грызет ревность. Кажется, если он перестанет хрустеть попкорном, станет слышен хруст его собственных косточек, к которым пристала и обгладывает беспощадно неконтролируемая детская обида. Джено еще и, будто назло, так хорошо чувствует Нану, что ему хуже вдвойне — ему мало будто собственной ревности, нужно еще довершить все видом сокрушающегося по той же причине Джемина. Джено буквально голову теряет от накатывающей обиды. Хочется Ренджуна схватить, заглянуть в глаза и бросить в лицо едкое «Забыл, чей ты?», но он понимает, что должен личный выбор Хуана уважать. В голове Джемина, в отличие от Ли, мысли бьются совсем другие. О том, что Ренджуну, быть может, надоели эти «странные, не как у всех» отношения, когда целуешь сначала одного, а потом другого, надоело разрываться между двумя парнями, которых любишь, вроде как, одинаково сильно, а делать выбор никто и не просит. Быть может, эта идея больше не кажется ему столь удачной, и он таким образом хочет сказать своим мальчикам об этом? И пускай Нана не знает наверняка, пальцы все равно безостановочно сминают подол рубашки, которая теперь выглядит так, будто ее верблюд жевал, не меньше. Джено видит это, поэтому свои руки — на его, и притягивает к себе за тонкие запястья ближе, чтобы тот почувствовал его тепло и от этого успокоился, прямо как когда они страшный фильм вместе смотрят или играют в хоррор. Ренджуну никогда не страшно смотреть на кровь и чудовищ, а вот Джемину, напротив, всегда требуется почувствовать родное тепло рядом, чтобы отрезвиться осознанием — реальность не так страшна, какой её иногда рисуют в фильмах. Только сейчас вот, когда Джено в привычном жесте приобнимает своего Нану, тот не успокаивается, хоть и виду о том, что ему откровенно страшно, не подает. Для него потерять Ренджуна — сродни борьбе с самым страшным монстром. С наступлением темноты люди в парке выстраиваются вдоль самой широкой аллеи, с интересом выискивая взглядом угол, из-за которого через пару минут начнут показываться одна за одной цветастые платформы, каждая из которых символизирует не то какую-то страну, не то культурное достояние оной. Когда пышное шествие начинает свой путь в начале улицы, толпа заметно оживляется, и низенькому Ренджуну не выпадает почти никакого шанса рассмотреть получше статные платформы и объемные костюмы ряженых. Пока Джемин и Джено неловко переглядываются, решая на каком-то будто телепатическом уровне, кто же из них попробует усадить к себе на плечи Хуана, Лукас без промедлений присаживается позади него, склоняя голову. Ренджун с несвойственным ему энтузиазмом приближается к Юкхэю, перемахивает ногой через его шею и держится теперь руками за нее же, пока тот осторожно поднимается, придерживая Ренджуна за бедра. Хуану всё видно, когда он сидит на плечах рослого Лукаса, он улыбается довольно и буквально не может отвести по-детски восторженного взгляда от масштабного, почти величественного действа. Не замечает, как пальцы Лукаса, возможно, невольно сжимают внутренние части его бедер, и как на это смотрят Джено и Джемин. Дыхание почему-то становится неровным, а плечи предательски опускаются, не способные не то, что вес Ренджуна, а даже собственного отчаяния выдержать. У Джено на душе просто пусто и погано. Метаться, почему-то, нет сил, и он не знает, что хуже: видеть, как плохо Джемину, или как хорошо Хуану, но без них. Когда на его глазах делится их неделимое, под ребрами будто становится до безумия пусто, до вакуума буквально, который сейчас сожрет к чертям его всего. Поглотит с концами, если Джено ничего не предпримет. Каждая минута, отделявшая их от возвращения домой, казалась пыткой. Вот они уже выходят из машины менеджера, вот, согласно плану, уламывают Лукаса сходить в магазин за едой прямо сейчас, потому что нужно, вот — поднимаются по лестнице втроем. Джемин (почему-то так судорожно) ищет ключи в кармане. Замок, щелчок, открытая дверь. Ренджуна пропускают внутрь первым, а Джено захлопывает за собой дверь, пока На выполняет то, что от него и требовалось — прижимает Хуана к стене, преграждая пути отхода руками, и смотрит на него пронзительно, глаза в глаза. Внутри у Джено что-то обрывается, когда он видит непонимание, страх и отчаяние двух самых близких ему людей, которые так неизбежно схлестываются сейчас воедино. Каждый жест На — немой крик о помощи, об избавлении. Теперь даже Ренджун чувствует это, но помочь не может ничем, просто потому что не понимает. — Ренджун, — Джено решает начать, ведь от сотрясающегося Джемина сейчас вряд ли можно ожидать чего-то конструктивного. — Скажи нам, что это было сегодня такое? Ты и Лукас. — И мы с Джено, — обиженно, всхлипывая и даже с толикой желчи бросает Джемин, тут же сжимая кулаки и хмурясь. Такое выражение лица столь ему несвойственно, что Ренджун лишь нервно сглатывает подступившее к горлу волнение и панику. — Я и Лукас? О чем вы? Я не понимаю, — бархатный голос Хуана уже давно не дрожал так открыто, а таких изломанных страхом бровей старшего, как сейчас, ни одному из них не приходилось еще видеть. У обоих внутри каждый узелочек теплых чувств будто пронзают кучи иголок; они колючие, на блестящих кончиках — яд. — Ты не обращал на нас внимания весь день. Позвал хёна, даже нам об этом не сказав. Что прикажешь нам думать? Еще и то, как он бёдра твои, — Джено морщится и буквально дрожит крупно, обрывая себя нарочно, чтобы не заканчивать это предложение. — Ребята, — тонкие пальцы Ренджуна сначала тянутся к измятой рубашке Наны, но после Ренджун себя будто одёргивает сам, цепляясь за собственную толстовку, — вы все не так поняли. Лукас, он, — голос у Ренджуна дрожит так, что кажется, будто он вот-вот разойдется горькими слезами от стыда и обиды. Так и есть — в уголках глаз у него уже мокро, предательская слезинка норовит в любую секунду начать стремительно скользить вниз по коже, но ни Джемин, ни Джено не готовы к этому зрелищу. Они не перенесут видеть их Ренджуна плачущим. — Лукас поссорился с Чону, из-за чего сильно переживал и просил, умолял меня буквально не оставлять его сейчас одного. Я не мог видеть, как тяжело он переносит ссору из-за какого-то пустяка, — Ренджун и сам не замечает, как начинает плакать, сжимая от накатывающего отчаяния ткань толстовки узловатыми пальцами, — он такой ребенок ещё. Ему всего-то и нужно было, что совет, внимание и немного поддержки. Я хотел помочь ему, но не такой ценой, чтобы, — Ренджун запинается, захлебывается в собственных слезах, Ренджун — навзрыд буквально, и тянет одну руку к ним. К тем двоим, для кого он дороже всего на свете, с кем спокойно и навсегда. Когтистую обиду внутри вытесняет собой жгучий стыд. Джено с Джемином окружают старшего с двух сторон, обнимают и больше отпускать не захотят, наверное, никогда. На уже всхлипывает с Ренджуном в унисон, и все это у Джено в оба уха. Хнычут, как дети малые, и жмутся друг к другу ближе, сотрясаясь крупной дрожью не то от пережитого, не то от банального беспокойства друг за друга. Ли мягко целует обоих в виски, пока маленький Ренджун теплится в двух парах сильных рук. Внутри все буквально сдавлено комком чувств, который распутать сейчас кажется чем-то невозможным, да и бесполезным. Этим можно будет заняться позже, когда эмоциональный стресс поубавится, когда они будут сидеть все втроем на диване, буквально вжавшись друг к друга и обнимаясь так крепко, будто один из них норовит вот-вот исчезнуть куда-то, испариться — это и есть самый большой страх Хуана. — Мы с тобой, — шепчет Джено, снова целуя мягко темную макушку Ренджуна. Он действительно хорошо чувствует то, что на душе у самых близких. И сейчас он может с уверенностью сказать, что внутри у этих двоих бушует нечто огромной силы, столь масштабное и всеобъемлющее, что, не будь здесь хотя бы одного из троих, могло бы случиться что-то необратимое. Для спокойствия и счастья им нужны трое — ни больше, ни меньше. Нужны объятия на весь вечер и теплые поцелуи. Слова «Я рядом» и «Нас не разлучат уже, похоже, никогда». В их мыслях представление о счастье, о правильном и самом прекрасном — общее. Сходится воедино ветвистым узором, а после ясно вырисовывается во что-то столь прекрасное и драгоценное, что руки от осознания начинает потряхивать. Руки, которые будто по взмаху волшебной палочки оказываются в ладонях двух самых нужных людей. Остальное — не важно.