Чаепитие

Арина Родионовна была женщиной упрямой и нетерпимой к чужому мнению. Гостей она принимала по всем правилам не этикета, но крестьянского радушия: с богато накрытым столом, самоваром, бубликами, крендельками с маком и ватрушками, от которых у всякого желудок пел серенаду этой чудесной моложавой полной старушке. В свои шестьдесят Арина Родионовна не только следила за усадьбой в Михайловском, но и воспитывала Шурочку, что, по её словам, было ничуть не легче, чем научить медведя играть на балалайке. — Проходите, чего стоять у порога, — говаривала она негромко, но властно, и Фёдору ничего не оставалось делать, кроме как скидывать пальто Ивану и брести мыть руки. За ним тенью метался и Николай, который перед Ариной Родионовной страшно робел и опасался оставаться с ней наедине. Рядом с Шурочкой в истинном виде он тоже то падал в обморок, то начинал тараторить, как ненормальный. С собой его Фёдор брал нечасто, его раздражали громкие звуки и фанатичный огонёк, но на этот раз увильнуть не получилось — Пушкин был необходим крысам, а «друзей семьи» Арина Родионовна желала видеть в полном составе. — Я привёз травки, о которых вы писали, — раскланялся перед ней Иван, протягивая увесистый пучок какой-то соломы. Хитрая наука вкусного чая перешла к нему из морщинистых рук Арины Родионовны, даже дьявол не ведал, какой дряни они туда намешивали и с какими бубнами танцевали вокруг самовара, чтобы получался настолько вкусный и сладкий напиток. Фёдор вздохнул и стянул со стола ватрушку. Шурочка ещё не проснулся, так что гостей предоставили самих себе — Арина Родионовна, кинув в самовар ивановы травки, ушла кормить кур. Убедившись, что её красивый вышитый платочек скрылся в пристройке для разной живности, Николай полетел изучать дом и совать нос (временами излишне любопытный и живой) туда, куда не следует. Останавливать его Фёдору было лениво, он пригрелся в мягком кресле с книгой на коленях, а под игру Ивана и вовсе практически заснул, уронив голову на грудь. В вязании Арина Родионовна оставила свирель, потемневшую от времени и прикосновений, но до сих пор исправно радовавшую слух не самыми жуткими звуками. У Ивана был дар обращаться с любым музыкальным инструментом сложнее барабана, чем он беззастенчиво пользовался к месту и нет. По возвращении Арина Родионовна тонкой хворостинкой выгнала Николая из печки, куда тот сунул голову и, конечно же, испачкался сажей. Умыв его разрумянившиеся восторгом щёки, она усадила «горе луковое» за стол и громко позвала: — Шурочка, иди кушать! К счастью, Пушкин явился в виде безобидного молодого человека с тёмными влажными глазами и чёрными волосами, в которых лишь слегка угадывалась рыжина. После применения способности от эдакого чуда не оставалось ни следа, и нетрудно догадаться, что острый на язык Николай мгновенно включал рубильник «сарказм». Невозможно любить человека целиком, со всеми его недостатками, так он считал, потому дразнил Пушкина в одном обличье и боготворил в другом. — Мамушка, можно я не буду? — покосившись с подозрением на Фёдора, начал было Пушкин, но был решительной рукой няни усажен рядом с Николаем и поставлен перед выбором: или крендельки, или ватрушки, а лучше всё вместе. За время ссылки и путешествий по миру Фёдор успел позабыть, как же вкусно кормят в домах у друзей, и какими радушными могут быть простые люди без способностей. — Кушай, Шурочка, — не терпящим возражений тоном сказала Арина Родионовна, сложив руки на животе в позе оскорблённой невинности. — Неужо тебе не вкусно? Или рыбки хочешь? Соленьев? Ванечка, спустишься в погреб за яблочками мочёными? В прошлом году был добрый урожай. Ванечка, конечно же, спустился — предатель — и принёс целую миску сладко и терпко пахнувших яблок. У Фёдора вырвался смешок, который он удачно замаскировал под кашель. Жаль, нельзя Мишиме подсунуть такое вот яблочко вместо его глянцево-красного. — Голодными из-за стола не выпущу, — пригрозила Арина Родионовна, поставив тем самым крест на безумной идее быстро забрать Пушкина и уехать в Японию. С ней всегда так — зайдёшь на полчасика, а уйдёшь через неделю, и хорошо, если не укатишься. Повезло с ней Пушкину, ой как повезло. — И вы мне пообещать должны, что ничего плохого с Шурочкой в вашей загранице не случится. А то знаю я вас, молодых, ввяжетесь в дело дурное или компанию сомнительную, испортите мне мальчика… — Не волнуйтесь, голубушка, с нами Шурочка будет как за каменной стеной, — заверил мнительную старушку Иван. Смеяться Фёдор не умел, потому просто фыркнул в кулак. — Ох, какой у вас вкусный чай получился! Будешь, Коля? Николай почти скрылся под столом, наружу торчала только светлая макушка. Шило в интересном месте или близость Пушкина мешали ему участвовать в разговоре — это науке неизвестно. Но он хотя бы молчал. — Будет он, куда ж денется, — проворчала Арина Родионовна. — Шурочка, я не вижу твоего аппетита. Пушкин тяжело вздохнул и отщипнул кусочек булочки с маком. Вся еда, которую в него пихали, откладывалась на боках неприятного рыжего толстяка, о чём Арина Родионовна пока не знала или просто делала вид. Ей ли вникать в то, как работает «ворожба», когда дом не прибран, огурцы не засолены, а сказка ненаглядному воспитаннику не рассказана? Любил всё-таки Фёдор простых русских старушек. Никаких с ними проблем, тайн и загадок. — Так вы нам Шурочку, стало быть, одолжите на время? — вкрадчиво поинтересовался Иван, когда в него не влезла четвёртая чашка чая, а жилетка начала подозрительно трещать на животе. — Позвольте мальчику мир посмотреть, себя показать. Правда, Фёдор Михайлович, мы за ним присмотрим? Фёдор отвернулся от окна, где закат клубился вокруг цветущих яблонь розовыми облаками, ласково улыбнулся и кивнул. Для Арины Родионовны он был «хорошим мальчиком из приличной семьи», а такие не уничтожают мир в свободное время. Зачем разубеждать милую наивную старушку с замашками домашнего диктатора? — С нами ему нечего бояться. Николай согласно булькнул что-то из-под стола и ущипнул Фёдора за ногу. Мстительно пнув его в печень, Фёдор попросил ещё чаю.