Хаос

Реборн давно примирился с мыслью, что нормальной смерти ему не видать. Ни жизни нормальной, ни смерти. Ни жены, ни детей, ни внуков, ни клетчатого пледа на коленях и кресла-качалки под старческим задом. Так, кажется, нормальные люди представляют себе грядущую старость? Ха. Ни-че-го. Ничего из этого у Реборна не было и не будет. Вся его жизнь — упорядоченный, доведённый до полного автоматизма Хаос. И Интуиция насмешливо скалится, полностью подтверждая давно-о-о уже зародившиеся подозрения. Эта стерва вообще на редкость наглая сука. Если, конечно, эту шваль можно назвать женщиной. — Ну что же ты так, Ребо-о-орн. Киллер неприязненно морщится, даже не стараясь скрыть своего отвращения. У лучшего в мире киллера должна быть лучшая в мире Интуиция. Реборну попалась какая-то шваль. — Ну-ну, малыш, — он насмешливо скалится, показывая ряды острых акульих зубов, и подаётся вперёд в нарочитом любопытстве. — Неужели так принято называть того, кто спасает твой заносчивый зад? Реборн раздражённо кривит губы в брезгливой гримасе. Едко отрывисто выплёвывает: — Заткнись. Интуиция послушно, как примерный хороший мальчик, закрывает рот. Только склабится, показательно обнажая треугольные острые зубы, и с умилением смотрит на него, заложив руки за спину. Пай-мальчик с горящими адским пожарищем глазами. Отглаженная рубашка без единой складки, ровные подтяжки, не съехавшие ни на миллиметр, стрелки на бриджах и белые гольфы в контраст угольно-чёрным ботинкам. Всё в его образе идеально, выверено до миллиметра, каждая складочка, каждая улыбка… Лишь лицо — сосредоточение первобытного Хаоса.

***

Рукоять Леона раскалена до предела от напора пламени. Реборн шипит, но продолжает удерживать выскальзывающий из рук пистолет. Кипящим маслом воля обдаёт кожу, не леча — калеча. Вся его жизнь — упорядоченный, доведённый до полного автоматизма Хаос. Голос Интуиции ни встревоженный, ни злобный, ни насмешливый. Он просто… никакой. Бесцветный. Безразличный. Скучающий даже.

Выше.

Ниже.

Помедли.

Ещё помедли.

На два часа.

А потом в один миг его голос наливается искушением, Интуиция едва не мурлычет, игриво обхватывая губами мочку уха Реборна: — Стреляй. Реборн всегда попадает в цель. И каждый раз брезгливо морщится, поводя дулом пистолета по правое плечо, намеренно наставляя мушку прямо на печень. Чтобы кровью истекал и мучился. Потом Реборн прострелил бы ему лёгкие. Чтобы кровью своей задыхался, мелкая шваль. А ещё — всегда делает последний выстрел в никуда. Интуиция склабится, обнажая окровавленные акульи зубы. По подбородку змеятся слюна и кровь. Кровь у этой швали — точно тёмно-синие чернила, густой мазут, переливающийся на свету всеми оттенками радуги. Интуиция. Советник. Дьявол. Дьявол на правом плече, который ангела давно загрыз и сожрал.

***

Голос у Интуиции отстранённо-весёлый, немного скучающий и самую каплю — издевательский. Ту самую каплю, которая портит всю бочку. — Не тешь свои жалкие надежды. Она ведь подохнет, Ребо-о-о-о-орн. Реборн прячет глаза за полями федоры и рывком отодвигает чашку, расплёскивая кофе по белой скатерти. Пятно не коричное — мазутное, переливается всеми цветами радуги. Луче мягко улыбается и просит не переживать по поводу испорченной скатерти. Она приносит новое печенье и свежий кофе. Реборна тянет блевать. Интуиция насмешливо ухмыляется, раскинувшись в кресле позади него. Реборн затылком чувствует эту ухмылку и скрипит зубами. — Она не твоя, Ребо-о-орн. Не твоя, эта сучка, далеко не твоя. Киллер сквозь плотно сжатые зубы шипит: — Заткнись. Интуиция ухмыляется шире, капает солёным ядом на свежие разрезы, нанесённые острым скальпелем, и прижигает серной кислотой. — И сдохнет, не будучи твоей. Пай-мальчик. Дьявол, занявший место ангела, сожранного сотню веков назад.

***

Хаос стал неотъемлемой частью его жизни. Настолько, что не отдерёшь ничем и никогда. Прижглось, въелось намертво, прикипело к языку бархатистое: — Хаос. Сам он стал вестником безудержного неупорядоченного Хаоса. Потерять всё в один момент… Нет ничего более ироничного, чем потерять что-либо, когда терять-то уже и нечего. Интуиция паскудно улыбается, глядя на него сверху вниз. Сейчас Реборн ниже его, наверное, раз в шесть. На вид Интуиции не больше шестнадцати. Мелкий, тощий, как щепка, пацан. Пай-мальчик в отглаженной рубашке и бриджах на подтяжках. Дьявол-искуситель с окровавленными акульими зубами и адовым пламенем в глазах. — Я же предупреждал тебя, малы-ы-ыш. Слышать это практически унизительно. Практически — потому что подспудно Реборн ожидал чего-то… подобного, какой-то вселенской подставы. Но в том-то и дело, что ожидал он подобного, а не этого конкретного развода. Мир резко стал слишком… огромным. — Чаоссу. Чаосс. Чаосс, чёрт возьми! Непривычное звучание привычного слова режет слух раскалённым ножом. Оголённым высоковольтным проводом оплетает мозг, червём пробираясь в черепную коробку. Хаос. Чаоссу. Боги и демоны, если бы мог, Реборн рассмеялся бы. До кровавых слёз и надрывного кашля, от которого выплюнуть хочется лёгкие и кишки. Интуиция насмешливо — издевательски — фыркает и присаживается перед ним на корточки. Как примерный мальчик, сложив ручки на коленях. Да только ухмылка дьявольская и глаза дьявольщинкой полыхают. — Предупрежда-а-ал. Но ты же взрослый мальчик, верно, Реборн? Киллер щетинится и тыкает интуиции пистолетом в колено. — Стрелять пока не разучился, мразь. В ответ — неопределённый хмык. Шваль думает, на миг стирает ухмылку с лица, чтобы та расцвела ядовитым цветком с удвоенной силой. Голос Интуиции — насмешливый шёпот раздробленного стекла поверх кровящей раны. — А сучка всё равно сдохнет. Выстрел знаменует попадание и раздробленный коленный сустав. В ответ — безумный высокий хохот, захлёбывающийся в следующем выстреле.

***

Вся его жизнь — упорядоченный, доведённый до полного автоматизма Хаос. К сожалению, Верде опоздал на двадцать семь лет. Проклятие спадает под действием разработок чумного учёного с ручным аллигатором у ног. Реборн был бы благодарен, если бы не разучился таковым быть полвека назад. — Хоро-о-оший, мальчик, — издевательски тянет Интуиция. — Мне подстать. Реборн не отвечает, даже не морщится. Научился не отвечать за прошедшие столетия года. Научился прислушиваться, извлекать из яда крупицы с полезным коэффициентом действия. Научился различать подсказки в сплошном потоке едкой издёвки и бесполезных комментариев. И привык к непривычному звучанию Хаоса на языке. Видимо, придётся привыкать заново. Мир снова такой, каким был когда-то давно. Плечи снова широкие, кобура жжёт грудь под пиджаком, а федора, наконец-то, нормально сидит на голове. И Хаос перекатывается на языке родниковой водой. Или артериальной кровью из пробитых лёгких. Интуиция сидит на перилах, разделяющих балкон и три этажа свободного падения на асфальт. Свешивает ноги, спиной поворачиваясь к этому самому падению, и насмешливо смотрит куда-то вверх. Отчего-то его потянуло на философию. — Хаос, Реборн, он повсюду, — он неопределённо пожимает плечами, растягивает губы в тонкой улыбке, что режет заточенным лезвием нервы, и покачивает в воздухе ногой. — Но в большинстве случаев… — эта шваль легко спрыгивает с перил и оказывается слишком близко. Ближе, чем кому-либо позволял это делать Реборн. Он нахально (похабно) ухмыляется и жжёт кислотой своего насмешливого взгляда, — лишь в твоей голове. И сцеловывает брезгливую гримасу с чужих губ, размазывая по ним ложь пополам с истиной.

Пай-мальчик. Дьявол, сожравший ангела столетия назад. Воплощение Гармонии. Сам Хаос, явившийся по смертную душу.