***
Ёнджэ открывает дверь в кофейню и придерживает её для Химчана, которому пока что приходится ходить в очках, потому что картинка перед глазами всё ещё крайне нестабильна. Он вешает табличку закрыто, а сам идёт включать оборудование, и завязывает на талии передник. Химчан, извинившись, удаляется к себе в кабинет разбираться с документами и затратами, которые он получил, пока прибывал в больнице. Покой тонкой пеленой ложится на небольшое помещение, не такой как предоставляют в больнице, заставляя круглыми сутками лежать, нет. Покой внутренний, когда слышишь, как бьётся собственное сердце, как ездят машины за витриной, как гудит кофейное оборудование. Хорошо. Приятно. Спокойно. Ёнджэ успел соскучиться по работе, по этой ноющей боле в мышцах, по затёкшей шее. Он протирает уже и без того чистую столешницу, чувствуя носком кед, что наступил на что-то. Это оказывает подобие визитки, как ему кажется на первый взгляд, но, присмотревшись, он невольно вздрагивает. На прямоугольной плотной картонке противно-серого цвета нарисована раскрытая белая кувшинка, от листочка к листочку переходящая красными оттенками в бордовую, почти густо-кровавую, давящую на глаза и нервы сердцевину. Чёрный контур этого только внешне хрупкого цветка лишь добавляет элегантности и какой-то эстетичной силы. На другой стороне от руки тёмным маркером написано: «Не стоит бояться смерти, бойся боли. Боль вечна, а смерть — мимолётна. Не жди быстрого избавления. Жди меня, Кролик.» Сомнений не остаётся. Автор этого послания прозрачным образом всплывает в голове, его зловещая полуулыбка вскрывает вены, а напечатанные буквы «J•D» в нижнем правом углу, под кувшинкой, только сильнее убеждают в итак понятной догадке. Ёнджэ сам не замечает, как крупно вздрагивает, откидывая «визитку» обратно на стол. Как она вообще здесь оказалась, он не понимает и не уверен, что хочет, но Химчан недавно повесил камеры, может быть, это сможет что-то объяснить. Надежда, что это просто чья-то идиотская шутка или странное стечение обстоятельств, отказывается покидать голову. Ёнджэ снова хватает прямоугольную картонку и, положив её в карман, подбегает к кабинету Химчана, пару раз стучит. Когда он слышит слегка сонное «входи», резко дёргает ручку и через пару длинных шагов оказывается прямо перед столом друга. Химчан сидит в очках, которые раньше никогда не носил, даже как аксессуар избегал. Но они ему, на удивление, действительно, идут: толстая черная оправа делает его взгляд ещё выразительнее, а сильные линзы чуть-чуть увеличивают глаза, придавая шарма и какой-то детской милоты. Он отвлекается от своих дел, удивлённо смотря на забежавшего друга. — Что-то случилось? — Да, ты не мог бы показать мне видео с камер, что недавно повесил? — Зачем? — логичный вопрос слетает с губ Химчана, который пытается понять, что нашло на парня перед ним. — Я нашёл кое-что, хочу убедиться, что это просто чей-то дурацкий розыгрыш, — Ёнджэ достаёт карточку и кладёт перед Химчаном, комкая края передника. Он пытается вложить в голос уверенность и силу, старается не думать о том, что несёт полный бред, просто хочет убедиться в своей неправоте. Химчан хмурит брови, рассматривая смутно знакомый прямоугольник, и охает. Он снимает очки, протирая глаза, и, надев их обратно, просит Ёнджэ сесть рядом. Тот настороженно пододвигает стул и оказывается сидящим напротив Химчана, ожидая, явно, не самый приятный разговор. — Знаешь, мне не нравится такое начало, — заявляет Ёнджэ, заметно напрягаясь. Химчану тоже. Он продумывает тысячи путей отступления, но все кажутся, по меньшей мере, проигрышными. Под тяжёлым взглядом взволнованных глаз думается ещё хуже, Химчан к таким испытаниям готов не был, он к такому развитию событий даже запасной план не делал, не подозревал о его надобности. — Мы попали в опасную ловушку. И если быть честным, то я думаю, что целью являешься только ты, — сразу, без подготовки не по коже — по мясу, костям бьёт, как будто специально в самые уязвимые места целится. — Что ты хочешь этим сказать? — Ёнджэ не понимает, не хочет, специально вокруг ходит, в нужную сторону не смотрит. — Чон Дэхён официально объявил тебя своей новой игрушкой, — Объясняет Химчан, вздыхая, откидываясь на спинку кресла. Химчан об этом с их, Дэхёном, встречи думал, надеялся, что просто показалось, что пронесёт, что Дэ не зациклится, не заметит, но всё с точностью да наоборот произошло. Он громко, как любит, со вкусом о своих намерениях сказал, а Химчану теперь только за голову хвататься, да стараться Джэ всё объяснить, хуже для него ситуацию не сделать. — Что? Не может, нет! Откуда ты знаешь? — Ёнджэ от таких вестей хочется уши закрыть, уйти. Он не хочет понимать, что с этим уродом, с этим чудовищем его, возможно, что-то будет связывать. Страх вызывает не Дэхён, а вероятность быть знакомым с ним, иметь что-то большее: дружбу, вражду — не важно. Химчан резко встаёт и подходит к окну, опираясь руками на подоконник. Молчание. Оно сильнее слов давит, сильнее пугает и напрягает. Ёнджэ такая реакция не нравится, он вскакивает со своего места и подходит к другу, разворачивая того к себе лицом. Он понимает, что Химчан что-то знает, это по его глазам, действиям видно, и от этого только сильнее в жар бросает. Джэ лож ненавидит, от близких людей — тем более. Он готов стерпеть боль, оскорбления, но обман и предательство — никогда, на этом доверие держится, прочными прутьями в каркас вбито. Химчан чувствует, что шансов на ошибку у него нет, как бы он не пытался уйти, бежать бессмысленно, не то движение, и всё, Ёнджэ потерян. Он глубоко вздыхает и, кивнув, начинает: — Я многое знаю, в информации не сомневайся, она, можно сказать, от первого лица получена. Мы с Дэхёном вместе начинали, были на равных, будучи тогда ещё только подростками, которые пытались добиться хоть чего-то. Закон, конечно, роли для нас особой не играл. Разбой, грабежи, насилие, после нас, наконец, заметили, но это только больше заводило, поэтому мы и продолжали. В таком режиме смогли пробраться на верхушку, подойти вплотную к Первому району, а потом Дэхён ради финала пожертвовал тем, что я на пьедестал возводил, чем сам себя удерживал — мораль. Не во всех её проявлениях, я ведь не святой, но он под чистую всё из своего сердца выкинул. Мы были друзьями, почти братьями, он это до уровня ноль снизил. Я буквально чувствовал, что если что, он меня, как пушечное мясо использовать будет. В итоге, разошлись мы даже почти спокойно, по крайней мере, кровавый след я за собой не оставил, разве что его. Мы захотели решить всё на месте, я отделался парой сломанных рёбер, а он переломом руки. Его слава тогда по всем районам прошлась, а сам он всё-таки засел в Первом, собрав неплохую армию своих приспешников, — Химчан замолкает, отводя взгляд на картину, что уже, кажется, целую вечность висит в этом кабинете. Ёнджэ молчит, тысячи мыслей вихрем крутящихся в голове усмирить пытается. Осознавать нечто подобное не просто сложно — невозможно. Когда близкий человек, о котором ты думал, что знаешь всё, в одно мгновение рушит все представления о себе и буквально переворачивает твою жизнь с ног на голову, начинаешь задумываться, что, может быть, слепота, которой ты, безусловно, обладаешь, распространяется не только на друзей. Ёнджэ не зол, не это чувство переполняет его тело, как ванну, до краёв — он обижен, всей этой ситуации до глубины души оскорблён. Он разворачивается, медленно отдаляясь от Химчана, и останавливается уже у самой двери. — Как я понял по твоему рассказу, хорошего ждать мне не стоит. Спасибо, что просветил. Но, по всей видимости, остерегаться мне стоит далеко не только Дэхёна, — Ёнджэ выходит, прикрыв за собой дверь. Химчан даже не порывается за ним, потому что не знает, что сказать, а с тишиной идти к Джэ нельзя, иначе только хуже сделает, он этого мальчишку, как облупленного знает. Да, он провинился, не рассказал, но на это были свои причины, поэтому Химчан пока что действовать не будет, возможно, так будет безопаснее для Ёнджэ. А уж, как отделаться от Чона, он придумает, в это Джэ лезть не нужно.***
Чжунхон уже сбился, какой по счёт день ходит, как на иголках. Весь издёргался, он отвлечься пытается, но в мыслях только одно имя, один образ крутится. Чжунхон никогда себя так паршиво не чувствовал. Раны, переломы они зарастут, затянутся, а оскорблённая гордость долго ныть будет. Парень каждую ночь засыпает с мечтами, как свои руки чужой кровью испачкает, просыпается со звуком истошных воплей в ушах. И он бы уже давно всё это наяву слышал и чувствовал, но у Дэхёна на этот счёт другие планы, поэтому Чжунхон связан по рукам и ногам. Ему остаётся только каждый раз топить злость в очередном бокале чего-то горького и увеличить походы в зал в несколько раз, потому что ещё немного и его кабинет превратится в руины. Этот вечер стал исключением, потому что костяшки рук уже были и без того разбиты, а алкоголь во всех смыслах сидел в печёнках, поэтому Чжунхон решил немного сменить локации и приоритеты, хотя бы на одну ночь. Изначально он планировал поужинать в каком-нибудь дорогом ресторане, восполнив недостающие в организме витамины. Но планы резко изменились, когда он, уже направляясь в центр Первого района, увидел небольшое кафе-бар, от которого буквально веяло комфортом, смешанным с заполняющим вены весельем, оно никак не выделялось из других построек на этой улице, но что-то всё равно тянуло именно туда. Не долго думая, Чжунхон оставил машину на парковке рядом, и, поправив тонкий чокер на длинной шее, направился в сторону входа. Этот вечер парень впервые за последние дни хочет провести хорошо или хотя бы запомнить. Он приоделся, в надежде, встретить кого-нибудь интересного в ресторане, но планы немного изменились, поэтому, возможно, вместо зажравшегося представителя золотой молодёжи или более зрелого мужчины, он встретит подвыпившего парня, живущего по правилу YOLO. В этом нет ничего плохого, это даже интересно, разнообразие всегда приветствовалось Чжунхоном. Заведение с говорящим названием «Young and Beautiful» встретило парня ароматом корицы и коньяка, сначала вводя в заблуждение, а потом вызывая неподдельный интерес. Интерьер был отделан в спокойных оттенках, а мебель в классическом чёрном стиле. Чжунхон подумал, что прекрасно впишется сюда, поэтому слегка повиливая бёдрами, снял с себя маску «головореза Дэхёна» и примостился за барной стойкой, ловя и даря заинтересованные взгляды. Какое-то время он сидит один, попивая из высокого бокала неизвестный ему доселе коктейль, вообще-то, Чжунхон с удовольствием бы выпил что-нибудь покрепче, но он уже решил, что сегодня нет Чхве Чжунхона, брата и правой руки Чон Дэхёна, есть только Зело — милый мальчик с невероятно красивыми глазами и манящими губами. Рядом, на соседний стул, опускается чьё-то тело, и Чжунхон позволяет себе улыбнуться заметнее обычного и закинуть ногу на ногу. Боковым зрением он видит красиво очерченную венами руку и дорогие часы на запястье. «Прекрасно», — думает он, ликуя, что попался хороший вариант с первого раза. — Позволь угостить тебя. Негоже ангельскому созданию платить за себя, — на самое ухо шепчет незнакомец, на что Чжунхон кивает и сам чуть ближе пододвигается. Он уже готовится увидеть лицо нового обольстителя и почувствовать руку на своей талии, но вместо этого слышит звук падения тела рядом, а затылком ощущает дуло пистолета. Чжунхон вздыхает и кладёт руки на барную стойку, отодвигая стакан с недопитым коктейлем подальше. — А вечер так хорошо начинался, — разочарованно говорит парень и, ловко развернувшись, перехватывает пистолет, откидывая его куда-то поодаль от себя. Чжунхон даже не пытается встать в защитную стойку или нападать, напротив, он вальяжно облокачивается на столешницу позади себя и скрещивает руки на груди. Кто бы ни решил умереть сегодня, напав на одного из лучших бойцов города, он не пугает, скорее, смешит, забавляет своей глупостью и излишней уверенности. Какого же его удивление, когда он видит опустевшее помещение, всех посетителей вывели, чтобы не было лишних ушей и глаз, а перед ним не менее расслабленно стоит человек, который занимает все мысли уже не один день, человек, обескровленное тело которого он хочет скинуть в водосточную канаву далеко не только во сне. — Блондиночка, а ты изворотливее, чем я думал, — хрипло произносит мужчина в свободной тёмно-синей рубашке, заправленной в узкие брюки. — Банг Ёнгук. — Собственной персоной, Золотце, — широко, слово Чеширский кот, улыбается он, маня парня к себе пальцем. Чжунхон закипает изнутри, он старается держать себя в руках, но с каждой секундой это становится всё сложнее, и даже мысль, что Дэхён будет крайне зол, совсем не спасает. Желание перерезать Ёнгуку шею перевешивает чашу весов на свою сторону, причём с максимальным отрывом. Он медленно шагает в сторону, в которую идти ему нельзя, но вот он уже стоит прямо напротив Гука и, наклонив голову на бок, смотрит в его глаза, пытается найти там хоть что-то человеческое. Не находит. Одно движение, и Чжунхон, не меняя выражения лица, подставляет лезвие ножа к сонной артерии. — Я бы хотел, чтобы ты сдох в муках, но я сделаю всё быстро, умри с памятью о моём милосердии, — Чжунхон нарочито медлит, пытается разглядеть страх и мольбу о прощении на дне чужих глаз, но видит лишь чёрный омут без дна. — Ты сегодня безумно красивый, хотя ты другим быть и не можешь, — Ёнгук говорит медленно, специально дразнит, выше подбородок задирает, тем самым сильнее остриё ножа к горлу прижимает. — Заткнись! — Не глупи, Блондиночка, ты хочешь закончить свою жизнь здесь и уничтожить семью Чон? Я вот не хочу. Ты ведь понимаешь, что будет, если ты меня убьёшь, — Гук взгляд не отводит, не трусит, уверенностью пышет. Мир между сильнейшими семьями Первого района хрупок и дрежится лишь на деньгах и обещаниях, поэтому появилось негласное правило: «За кровь представителей, окружение главных семей и мирных жителей Центрального района нужно платить кровью». Если простыми словами, то убийство влечёт за собой войну, масштабную и жестокую войну. А самое главное, что совершенно неважно кто скольких убил или ранил, виноват тот, кто начал. Начать войну или дать повод к её началу - один из самых презираемых поступков среди знати Первого района. — Во-первых, прекрати меня так называть. Во-вторых, мне ничего не будет, Дэхёну — тем более, первый начал ты, мы, с лёгкостью, сможем спихнуть всё это на самооборону, — Чжунхон довольно усмехается. — Уверен? — Да, его убил ты, — парень, не оборачиваясь, показывает на незнакомца, который пытался с ним познакомиться. Ёнгук подозрительно улыбается и, кивнув кому-то позади, подходит к Чжунхону ещё ближе, почти с его лбом соприкасается, чувствует, как метал кожу на шее царапает. Два оглушительных выстрела и рядом с ним падают два человека из окружения семьи Банг. — А этих ты, — спокойно заявляет он и убирает от себя руку с ножом не сопротивляющегося и удивлённого парня. Ёнгук так легко обвёл младшего вокруг пальца, так просто подставил его, ведь если Чжунхон попытается доказать, что не убивал их, у него не выйдет, из свидетелей только люди Гука. — Ты идиот или прикидываешься? Зачем трогать своих же, если всё равно первое убийство было с твоей стороны? — Чжунхон не понимает, откровенно пугается такой необдуманной жестокости. — Блондиночка, не истери раньше времени. Я никого не убивал, — с паузами после каждого слова произносит Ёнгук, замечая, как парень напротив распахивает глаза и медленно оборачивается, видя, что рядом с барной стойкой лежит тот самый незнакомец без сознания. Живой. - В него не стреляли, я даже удивлён, что ты так легко повёлся на это, звука выстрела не было. Чжунхон успевает мысленно себе сотню пощёчин дать за свою невнимательность, за то, что позволил эмоциям затуманить разум, за то, что подставил своего друга, брата. Он жалеет, что не решил, как обычно завалиться в очередной бар и напиться до отключки. Чжунхон себя впервые так отвратительно чувствует, он впервые, что делать, не знает, как выкрутиться и при этом сухим из воды выйти. Он на готове, любую атаку принять готов, потому что уверенность, что выйдет отсюда живым, как-то подозрительно быстро улетучилась. Ёнгук вальяжно подходит, даже не заботясь о том, что этим всё больше унижает, своей уверенностью в победе в самую землю вкапывает. Он тянется к своему пистолету, видит нервный взгляд, который следит за всеми его движениями, и отдёргивает руку, хватая Чжунхона за шею, мимолётно чмокая в губы, но укус всё равно получить в ответ успевает. Ёнгук довольно слизывает капельку крови, образовавшуюся на нижней губе. — То, что произошло в этом месте останется только между нами. — Давай, продолжай, думаешь, я поверю, что ты ни с того, ни с сего решил заделаться матерью Терезой? — Чжунхон взбешён, ещё сильнее оскорблён и унижен, он буквально чувствует свою слабость, кажется, ещё секунда и он сам на колени перед врагом падёт. — Но… Это при условии, что ты будешь послушным мальчиком, — Ёнгук откровенно насмехается, а Чжунхон из последних сил себя не рассыпаться заставляет, глаза не опускать, а подбородок держать выше. Он кивает, вариантов других не видит, он сломлен, как игрушка старая перед ногами Ёнгука валяется, напрямую от него зависит. Чжунхон гордый. Был таким, но сам виноват, что сейчас самолично смертный приговор себе подписал, в чужие руки сам прошёл и сам себя ими обхватил. Дэхён слишком важен, слишком дорог, поэтому ради него можно, ради него нужно, по-другому попросту нельзя. И Ёнгук это понял, ещё в самом начале это заметил и нагло этим воспользовался. А Чжунхон себя продолжает глупым именовать, волосы на голове рвать, кости изнутри ломать и в крошку растирать, рассеивая пеплом. — Иди ко мне. Ёнгук без зазрения совести победно руки протягивает, а Чжунхон с пустым взглядом шаг за шагом делает, пока прижатым к чужой груди не оказывается. После его, вроде бы, целуют в макушку, хвалят, говорят, что сделал правильный выбор. Вот только он ничего не слышит, ничего не воспринимает, образ Дэхёна перед глазами держит и молится, чтобы обошлось, что бы его жертва оказалась не напрасна. — Обещаешь? — тихо спрашивает. — Обещаю.