Кусать нельзя, следы останутся

Американцы не тупые, нет. Странно называть тупыми людей, которые придумали мелкий шрифт в договорах и кондиционеры. Там, где русский будет страдать и приспосабливаться, изображая таракана-мазохиста, американец ткнёт обидчика носом в Декларацию о правах человека, потребует уважения к себе и ещё иск накатает за ущемление чести и достоинства. После близкого знакомства с американскими законами Фёдор убедился, что у них в Конституции есть строчка почти на любой случай жизни. И если Френсис ссылался в разговоре на свои права, то обязательно добавлял параграф и страницу соответствующего указа или решения. На собеседников, искушённых в искусстве морочить друг другу мозги, это производило неизгладимое впечатление. Фёдор же лишь хмыкал, закатывал глаза и говорил: — Уйди из моего личного пространства. Потому что и законы, и права Френсис использовал, чтобы немедленно получить желаемое. Часто у него получалось. Но Фёдор плевать хотел на его самоуверенный вид и откровенные намёки. После третьего отказа что-то в голове Френсиса громко щёлкнуло (звук, похожий на удар клюшки для гольфа по мячу) и он сменил тактику. От его болтливости и энергичности у Фёдора ужасно болела голова и возрастала ненависть к людям, и по вечерам он желал одного — спать, но тут в номер стучался Френсис с ведёрком льда, в котором лежала бутылка Cristal Brut... И, конечно, он не слышал слова «нет». — У тебя есть жена, — Фёдору нравилось разговаривать с Френсисом по-русски. Тот ни бельмеса не понимал и только хлопал своими яркими голубыми глазищами, а затем лез в словарь или гугл. — Ты успешный, богатый человек. В конце концов, ты даёшь мне деньги. Я признаю это. Но какого хрена я обязан с тобой после этого спать? «Хрен» и производные от него Френсис различать уже научился. Как и «блядь», которое услышал однажды от Ивана, как и вечное русское «хуй», и если Френсис брался повторять их, то удержаться от смеха было невозможно. — Сотрудничество предполагает равноценный обмен, — справившись с переводчиком, говорил Френсис, снимал с Фёдора пальто и оттягивал горловину свитера. Под ней скрывались старые засосы и следы зубов. — Я финансирую твою организацию, ты — терпишь всё, что я с тобой делаю. Разве не чудесно? Все остаются в выигрыше. Фёдор не понимал, глупость двигала им или бесстрашие. Френсис видел и не раз, как от малейшего прикосновения даже к волосам падали замертво случайные люди, слуги или враги, и тем не менее он позволял себе стягивать с Фёдора шапку, залезать горячими ладонями под верхнюю одежду, целовать и кусаться, словно к его ногам не упадут все красотки Нью-Йорка, стоит лишь пожелать. Наверное, его тянуло на экзотику. Или не хватало острых ощущений. — Через час у меня важная встреча, — бесполезно отталкивать руки, которые привыкли брать, а не отдавать. Хотя скрягой Френсис не был. Фёдор иногда задумывался, не потребовать ли у него парочку запасных вертолётов и подводную лодку. На всякий случай. — У меня тоже. Кусался Френсис больно. Скорее всего, он делал это не специально, просто кожа Фёдора была слишком бледной и тонкой, и на ней быстро расплывались засосы и полукружья воспалённых красных точек. Вытекавшую из ранок кровь Френсис осторожно слизывал и присасывался рядом, перекрывая боль острым, неправильным наслаждением. В зеркале напротив кровати Фёдор видел себя в так и не застёгнутом на все пуговицы камзоле, с бледными щеками и пунцовыми ушами. Стояк на белых брюках тоже был прекрасно заметен, так что отпираться бессмысленно — то, что нравится обоим, нельзя считать «сексуальным насилием». — Если я сейчас кончу, то опоздаю на встречу, — сердито сказал Фёдор, в красках представляя лица Дазая и Шибусавы, если они заметят следы на шее и влажные пятна на брюках. — И в этом будешь виноват ты. — Со всеми претензиями обращайся к моему адвокату, — почти пропел Френсис и развернул Фёдора к себе лицом. Убить этого наглого американца дело пары мгновений: у него за душой грехов хватит на целый город. Но правда такова, что если у тебя есть деньги, ты можешь купить столько индульгенций, сколько пожелаешь. Фёдор расслабился и позволил оставить на шее цепочку засосов-укусов, каждый из которых болел так сладко, что невольно признаешь себя мазохистом. Приспосабливаться он умел и так, давно уже научился, поэтому не протестовал слишком сильно. Обычная тактика для подогревания интереса. Френсис купился. Он никогда не заходил дальше поцелуев. Хранил верность жене? Брезговал? Фёдор не знал причин, но был доволен таким раскладом — ему хватало крепких объятий, от которых трещали рёбра, хриплого дыхания и колена, упиравшегося между ног с той развязной откровенностью, на какую был способен только Френсис. Метки расцветали на коже одна за другой, наглядное доказательство, что Фёдор якобы кому-то принадлежит и от него зависит. Чистые, недавно вымытые волосы закрыли лицо, когда Фёдор крепко сжал бёдрами чужую ногу и ткнулся лбом в крепкое плечо. На брюках, конечно же, расплывалось пятно, а по телу — тёплая волна, словно он только что не кончил от укусов, а влил в себя стопку столичной. — Я уничтожу тебя и всю твою власть, построенную на богатстве. Знаешь ведь, что чем выше взлетаешь, тем больнее падать? Френсис тяжело вздохнул и пересадил Фёдора на кровать. — Прости, мне лень переводить такую длинную фразу. Если что, запасная одежда ждёт в шкафу, а мой личный вертолёт — на крыше. Подкину тебя на встречу, раз уж «без вины виноватый». Френсис ушёл, покручивая на пальце ключи от отеля (который, разумеется, купил целиком), а Фёдор скинул брюки и мрачно уставился на своё отражение. Без высокого воротника и меховой накидки не обойтись. Наряд в целом вызывал ассоциацию с новогодним утренником, но Фёдор жаловаться не привык, да и что уж там — таким тварям, как он, белый всегда к лицу.