Диффузия

Вот всегда так, думалось Мори, пока он поднимался по лестнице: сначала всё идёт хорошо, а потом Дазай оказывается в больнице, Чуя не может выбраться без использования Порчи, а оптимальный план попахивает здоровым идиотизмом и тягой к самоубийству куда более успешному, чем все попытки его ученика. Фукудзава-доно поднял голову: не настороженно, но вопросительно, и Мори внезапно стало стыдно за то, что он собирался сделать. Но выбора все равно не было, поэтому он защелкнул за собой дверь и выпалил: — Я хочу заняться с вами сексом. Выражение лица Фукузавы-доно имело все шансы войти в легенды; Мори мгновенно пожалел о том, что у него нет с собой фотоаппарата, но в любом случае это было бы неуместно. Поэтому он заторопился, не давая времени опомниться — все объяснения можно отложить на потом. Стянул перчатки, не глядя швырнул их куда-то к торшеру, уперся рукой в чужое плечо, заставляя отодвинуться вместе со стулом от края стола, а затем легко перемахнул через этот самый стол и непринужденно опустился на колени. Фукудзава-доно ему не мешал, только подлокотники заскрипели от того, как вцепились в них сильные пальцы. Неожиданно. Мори предполагал, что Фукудзава-доно предпочитает скорее предварительные ухаживания и долгую прелюдию, чем мимолетный и ни к чему не обязывающий секс. Особенно с человеком, отношения с которым колебались от всепоглощающей ненависти до бесконечной уверенности друг в друге. Возможно, это был шок, возможно, позиция непротивления злу — не столь важно, пока ему не мешали следовать плану. В конце концов, усмехнулся Мори мысленно, всего-то надо закрыть глаза и думать о мафии. Или не закрывать глаз, мгновенно исправился он, как только разобрался с непривычной традиционной одеждой. Почему при таком… достоинстве Фукудзава-доно еще не женат — надо будет поинтересоваться потом, съязвить, превратить память об этой идиотской ситуации в привычный спор или обмен колкостями. Колкости застряли в горле, когда Фукудзава-доно откинулся на спинку стула и раздвинул шире ноги. Сделал он это не пошло и не развратно, наверняка без единой неприличной мысли — если они вообще имели право говорить о приличиях в подобной позе — но у Мори свело судорогой низ живота, словно он вновь стал подростком с бушующими гормонами. С Фукузавой-доно всё было слишком, даже когда он просто сидел в кресле и смотрел поплывшим взглядом исподлобья. О, Мори помнил этот взгляд. Под ним плавилась одежда, кожа сползала и обнажала бешено стучавшее сердце. Мори сколько угодно мог убеждать себя в том, что виноваты цепочки химических элементов, обыкновенная реакция организма на сексуально привлекательный объект, но реальность безжалостно выбивала из него эту дурь — взгляд Фукузавы-доно был тем, ради чего Мори порой доводил его до белого каления, гневно распахнутых глаз и клокотания в горле, такого сладкого и дикого, что подгибались колени. И если сейчас он скажет: «я не хочу», скажет: «уходи», скажет что угодно, просто откроет рот, Мори рассмеется ему в лицо. Не только долг перед подчиненными удерживал Мори на месте — вздумай он подняться, то не устоял бы на ногах: непривычная слабость заставила чуть прогнуться в пояснице и качнуться вперед, кладя ладонь на подтянутый живот. Рваный выдох и участившееся дыхание были лучшим сигналом: продолжай. Мори облизнулся, цепко следя за реакцией — зрачки расширены, пульс под тонкой кожей бедра частит пулеметной очередью — и когда чаша терпения почти переполнилась, он наклонился и лизнул головку. Отделаться от глупой и пошлой ассоциации с любимыми сладостями не получалось, хотя Мори ненавидел банальные фразы и повторяющиеся из раза в раз обороты. Удобно, когда партнёр не двигался и не мешал, за что Мори был ему искренне благодарен. Он не торопился, но и не медлил. Методично вылизал складки тонкой кожи, опустился ниже, прихватывая выступающие вены губами, и нет, ни разу не вообразил, как выглядит со стороны: смотреть — это привилегия Фукузавы-доно, его маленький личный Ад, о котором не принято говорить в приличном обществе. Мори отстранился на секунду, а затем аккуратно приоткрыл рот шире, позволяя головке с непристойным звуком лечь на язык — слюны тотчас стало слишком много, и он судорожно сглотнул, довольно подмечая, как по чужому телу прошла дрожь в ответ на это нехитрое действие. Мори с иронией подумал, что вздумай кто сотворить такое с ним, он бы выставил за дверь визитера с подобными предложениями, не колеблясь ни секунды. Быть может, явись к нему не абстрактный «кто-то», а вполне определённый человек, тогда… Воображение сослужило Мори плохую службу. Стоило представить Фукузаву-доно с растрепанными волосами и слегка расфокусированным взглядом на коленях перед креслом, как волна возбуждения окатила Мори с ног до головы. Он насадился горлом сильнее, стараясь неприятными ощущениями заглушить жаркое, тянущее чувство внизу живота, но Фукудзава-доно будто наконец отмер — как не вовремя! — и протянул руку. Отвел с лица темные пряди, выбившиеся из прически, вытер большим пальцем скопившиеся в уголках глаз слезы, без разрешения стянул резинку с хвоста и мягко надавил на затылок, поглаживая нежную кожу. Мори против воли глухо застонал, вовсе не настолько протестующе, как ему бы хотелось, поддаваясь этому действию, пока легкие не начало жечь от недостатка кислорода. Только тогда Фукудзава-доно ослабил нажим, позволяя отстраниться и жадно глотнуть воздуха. Будь Мори в состоянии размышлять здраво, он бы непременно пошутил про неожиданную долю садизма или что-нибудь еще, но мир расплывался перед глазами, и, если бы не напряженные бедра под его ладонями, он наверняка потерял бы ориентацию в пространстве. Это было неожиданно — обнаружить, что ему самому нравится подобное, что он готов настолько доверить контроль над происходящим другому человеку. Не просто другому человеку, вдруг осознал он, но кому-то, кому Мори в принципе доверял всё — и свою жизнь, и цели, и планы, и каким-то образом это сделало туман в голове еще горячее и слаще. Он потерся щекой о чужую ладонь, наслаждаясь мгновением острой, болезненной нежности. Им нечасто удавалось вырвать кусок счастья для себя — не благо для организации, не выгодную сделку, не спасение мира даже, а исполнение эгоистичного желания: плюнуть на весь остальной мир и наслаждаться текущей минутой, не думая о будущем. За годы планов, стратегий, коварства и тьмы Мори потерял способность радоваться мелочам. Или все, или ничего. Останавливаться надолго все равно было нельзя — как бы ему ни хотелось растянуть эту секунду на бесконечность, время играло против него — и Мори пододвинулся еще ближе, начал двигаться быстрее. Фукудзава-доно больше не пытался управлять его действиями, но руку с затылка не убрал. Делу это не мешало, и Мори расслабился, принимая в рот до конца. Зубы, напомнил он себе, когда услышал тихое шипение сверху. Ладно, учтём… Как врач Мори мог долго распинаться про вред кислородного голодания и прочие медицинские штуки, из-за которых в своё время Фукудзава-доно не раз пытался замотать ему рот скотчем. Как человеку с не самыми обычными вкусами и предпочтениями Мори даже нравилось ощущение заполненности, то, как член распирал горло и давил на стенки. Нравилось слабое удушье, от которого перед глазами плясали цветные пятна, нравились влажные хлюпавшие звуки и момент, когда губами можно собрать всю смазку с тёмной головки и проглотить — какая жалость, что он не мог видеть лица Фукузавы-доно, это наверняка было превосходное зрелище! Похоже, не для него одного: зрение и дыхание ещё не восстановились, а рука с затылка уже легла на подбородок, давя большим пальцем на покрасневшие и влажные губы. Хотелось рефлекторно облизнуться или сказать что-то язвительное, но язык словно стал ватным, отказываясь подчиняться командам. Фукудзава-доно потянул его к себе, член ткнулся в щеку, оставив на ней быстро сохнущий след, недвусмысленно намекая, чем следует заняться вместо придумывания остроумных комментариев. Мори не мог похвастаться покорностью в постели, но ощущение сдерживаемой силы пьянило, растворяя в себе желание посопротивляться и покапризничать, и он послушно открыл рот, позволяя Фукузаве-доно толкнуться внутрь. Темп задавал тоже он, размеренный и слишком, чёрт возьми, медленный. Слюны было много, член скользил по языку легко и плавно, то натягивая щёку изнутри, то упираясь мягкой головкой прямо в нёбо. С какого-то момента член начал пульсировать, колени, за которые Мори цеплялся, чтобы не упасть, напряглись и сдавили плечи с обеих сторон. Горячее семя полилось в горло, Мори проглотил всё до последней капли и даже облизал остатки, хотя в том не было необходимости — чужая сила разливалась по телу, словно её впрыснули прямо в кровь. Мори попробовал встать, но с глухим стоном упал обратно. Ноги превратились в подтаявшее на солнце клубничное желе. Чёрт его знает, почему клубничное. Вместо того, чтобы прогнать взашей, Фукудзава-доно поднял Мори с пола так легко, будто он ничего не весил, и усадил к себе на колени, обхватил рукой поперек талии и накрыл ладонью пах. Сразу стало жарко и хорошо, собственная уязвимость впервые в жизни не воспринималась чем-то унизительным — Мори уткнулся лбом в твердое плечо и снова застонал, уже не от слабости, а от накрывшего с головой удовольствия. Этого не было в строчках плана, и он изначально не рассчитывал получить больше, чем такая необходимая ему способность, и Фукудзава-доно вовсе не обязан был оказывать ему ответную услугу подобного рода, но… Боги, как же хорошо, что он все же решил это сделать. К своему стыду, Мори продержался недолго. Он выгнулся, подставляясь под горячую ладонь, запустил пальцы в светлые волосы и приподняв мокрые, прилипшие к задней стороне шеи пряди. Все мысли вымыло из головы кристальной белизной, и Мори на краткий миг показалось, что мир перестал существовать. В себя он приходил медленно, постепенно выравнивая дыхание и стараясь не думать о том, что неплохо бы объясниться. Шевелиться не хотелось, сменной одежды не было, так что возвращаться по солнечным улицам ему придется с застегнутым на все пуговицы черным пальто. А Фукудзава-доно, удобно устроившийся подбородком на плече и сомкнувший руки на спине, кажется, совершенно не собирался его отпускать. — Элиза просит передать, что ты идиот, — хрипло проронил тот, когда Мори и сам решил, что дальше молчание становится попросту неприличным. Внезапно эти слова испарили всю порожденную неловкость: в интонациях не было ни презрения, ни разочарования, только незнакомая прежде сытая усталость и привычное спокойствие. Мори тихо засмеялся. — Элиза-чан такая милая, когда дуется, — сказал он, медленно перекатывая слова на языке, как гладкие тёплые камешки. — Не обижай её. Она славная девочка, только немного капризная. Последнее можно было не говорить — у Фукузавы-доно хватало терпения и сил, чтобы справляться с целым детективным агентством, так что и с Элизой он обязательно поладит. Может, приучит её ложиться раньше девяти и не есть столько сладостей перед обедом. Эх, мечты-мечты. — Что ж, теперь, полагаю, мы в расчёте? — Мори попытался отстраниться, но держали его крепко, да и уверенности, что он действительно хочет выбраться из теплых рук, у него не было. — Ни за что, — хмыкнул Фукудзава-доно и неосторожно, будто бы невзначай мазнул губами по мочке уха. — А долгую прелюдию я потребую в следующий раз. Мори спрятал лицо в складках хаори и очень понадеялся, что Элиза все-таки не успеет рассказать самые интересные мысли, промелькнувшие у него за последние пятнадцать минут. Внезапно возникший «следующий раз» почему-то заставил губы расползтись в глупой и довольной улыбке.