То, что останется

      Слышащая вылетела из помещения. Цицерон проводил ее взглядом и тихо засмеялся, не разжимая губ. Он был рад окончанию бойкота. Ему даже пришло в голову, что она, иногда, могла быть такой забавной и, даже, может быть, милой, что он даже забывал о том, как она его раздражает. Шут, довольно долго не подававший признаков присутствия, попытался завладеть его вниманием, обзывая его глупцом и слепцом, но Цицерон, без особого труда, отмахнулся от него. Позади завала раздались шум и невнятная ругань. Он повернулся.       —Если бы ты соизволил послушать меня и сделать так, как я предложил...— нравоучительно начал он, но из-за кучи льдин вновь послышалась брань, более громкая, и Цицерон, фыркнув, умолк, опасаясь, как бы Назир своими криками не призвал на их головы новый обвал.       Он побродил взад-вперед, заложив руки за спину. Ему быстро надоело бездействовать.       —Может быть, ты, все же соблаговолишь позволить мне оказать помощь?       —Да ты же...Не затыкаешься...Ничего невозможно...Фух, делать.       —Тебе не кажется, что кричать здесь – дурная идея?       Вновь послышался шум и просвет увеличился еще немного.       —Ты все еще здесь? Тебе что – заняться нечем? — сверху замаячил красный тюрбан, и голова Назира раздраженно уставилась на него с той стороны. Тон, однако, он сбавил.       — Моя обязанность служить на благо Братству, я не могу оставаться в стороне от проблем, любых проблем.       Поток очередных колких, но не колющих, выпадов Назира ему был не интересен. Цицерон небрежно принялся изучать пальцы в перчатках.       — Поэтому, будь так любезен, перестань проявлять эту нелепую нетерпимость к чужому мнению. — скучающе перебил он.       — Опять треп...Ладно! У меня есть для тебя дело! Иди и напиши Делвину, что нам нужно организовать Святилище для Матери Ночи. И отошли письмо с гонцом, а если его нет, то сам езж...Сэп тебя побери! — послышался перекатывающийся глухой шум и на мгновение от головы Назира снова остался виден только тюрбан. Ругаясь оборотами, которые никакому сиродильцу и в голову бы не пришли, Назир поднялся и вновь появился в отверстии. — Отошли...       — Я понял. Отослать с гонцом. Если его нет в городе, самому ехать в Рифтен.— Цицерон с легким весельем наблюдал за муками товарища.       — Убери. Этот дурацкий оскал. Со своего лица.       — Пхххах. — он, усмехаясь, отвернулся вбок. Дождавшись, пока от Назира останется виден самый край тюрбана...       —Назир? — елейно позвал он. В ответ вновь раздалась ругань.       —Что?!— рявкнул тот, из дыры яростно сверкали лишь глаза.       —На всякий случай, может быть ты знаешь, конечно, маловероятно, хотя, впрочем, почему - маловероятно, когда очень даже возможно...       —Клянусь богами, если ты. Сейчас. Не...       —Ты не знаешь, мой добрый друг, где обычно обитает гонец в Данстаре?       —Нет! — гаркнул "добрый друг", исчезая за завалом, ругаясь и бормоча, — Сатакал, как Эвр тебя выносит...Шут гороховый...Ненавижу шутов...       Цицерон хмыкнул, набрал в грудь воздуха, и захихикал таким противным голосом, каким только мог. Удовлетворительно слушая новый поток приглушенной брани, он, продолжая мерзко хихикать, направился внутрь Убежища.       "Верно, Слышащая должна знать, где в Данстаре обитает гонец, у нее и стоит узнать. Кроме того, нужно обсудить это неожиданное предложение. Святилище!"       Цицерон направился прямиком к комнате Слышащей, убеждая себя и заодно тихо кудахтающего Шута в том, что он вовсе не использует это как предлог с ней поговорить— ведь искать гонца самостоятельно было бы намного дольше и менее продуктивно.       "Можно задать какой-нибудь вопрос про насекомых..."— он весело усмехнулся. Настроение было весьма приподнятым. Он даже не помнил, когда в последний раз у него было такое хорошее настроение. У него - самого.              —Слышащая! Ты там?..— он деловито постучал в дверь. — Я слышу, что ты там!       Из-за двери послышалось шебуршение.       —Нет, меня нет.       —Да, да, очень по-взрослому. Не будешь ли ты так добра уделить мне немного времени? Я хочу обсудить Святилище.       —А я тут причем? — глухо отозвались с той стороны.       Цицерон скрестил руки на груди и привалился к косяку.       —Неужели мне требуется и вправду это снова объяснять, да еще и через дверь?..       Несколько мгновений возни, шаги, Слышащая возникла в дверном проеме.       — О, — произнес Цицерон, смерив ее взглядом, — я не знал, что ты решила лечь спать.       —Что ты от меня хочешь?       —М-м-м...— он старался собраться с мыслями и перестать разглядывать ее фигуру, облаченную в знакомую черную рубаху.       Слышащая недовольно вздохнула и ушла обратно, оставив дверь открытой. Цицерон скользнул за ней, разглядывая ее второй приметный шрам, выглядывающий из-под подола.       "Шрам, ха, тебя интересует шрам? Конечно, это ложь, само-лжение, ха, само-лгание? Само- убеждение! Убеждай себя...Убедишь...Себе навредишь."       Цицерон остановился и недовольно щелкнул пальцами. Это начинало его раздражать. Он, как никогда, возжелал остаться полновластным и единственным обитателем своего разума. Невидящим взглядом он обвел комнату, и остановился на Слышащей, которая успела рассесться на стуле. Она вытянула длинные обнаженные ноги, подперев локоть одной руки другой, обхватила пальцами шею, равнодушно глядя не него из-под полуопущенных ресниц. Цицерон поморгал, оглянулся и уселся на ее кровать. Она вскинула бровь.       Нарушаемая тихим потрескиванием свечей, воцарилась тишина. Цицерон, стараясь не смотреть на ее ноги, откашлялся, открыл рот, но начисто забыл, что он хотел обсудить насчет Святилища.       —...Н-да. —протянул он, и вновь принялся оглядываться.       Он заметил, что предметы, которыми она "тренировала" искусство метания холодного оружия так и валяются на полу. Мысль о стаместке как о холодном оружии вдруг показалась ему смешной, и он хмыкнул. Она перестала тереть шею и выжидающе уставилась на него, покусывая губу.       —М-м-м...Тебе не холодно, Слышащая? Может, тебе, хотя бы, надеть сапоги?..—вырвалось у него, когда его глаза вновь предательски вернулись к ее ногам.       —Ты, вроде бы, хотел поговорить о Святилище.       —Да, да, очень...Неожиданная идея, признаться.       Вновь повисла неловкая тишина. Цицерон принялся изучать носки своих сапог.       —Ну, и что ты об этом дум…       —А...у тебя здесь нет насекомых?       Он исхитрился озвучить эту нелепую мысль одновременно с ней и тут же в голову прорвался хохот. Слышащая округлила глаза.       —О, Тава...—пробормотала она, пряча лицо в ладонях.       —Ох, извини, извини, моя Слышащая! Ох, какое неуважение! Я не знаю, зачем...я это…— он отчаянно пытался вернуть себе самообладание, но истерический хохот Шута и ощущение того, как кровь приливает к щекам, сводили все его усилия на нет. Чудовищная неловкость ситуации, в конце концов, заставила его разозлиться, сперва на неё – за непотребный вид, который заставлял его нервничать и сбил с мыслей, а потом – на себя, в конце концов он давно уже оставил пору отрочества, а она была всего лишь женщиной, и не первой симпатичной женщиной, с которой он когда - либо имел дело; всего лишь вечно раздражающей занозой, начавшей их знакомство с кражи его лошади.       —Так, ты спросила, что я об этом думаю, кхм. Да. Так вот, — он сделал глубокий вдох,— что ж, как ни странно, я думаю это неплохая идея! Я даже приятно удивился, услышав о том, что ты выдвигаешь такие инициативы, такая забота о нашей Матери достойна уважения, вне всякого сомнения…       И он пустился в длинный спасительный монолог о Святилищах Тёмного Братства, их организации, истории, внутренней обстановке, с облегчением чувствуя, как напряжение отпускает его, а Шут со своими нелепыми комментариями затихает. Сперва Слышащая в своей обычной манере принялась нарочито и очевидно изображать внимание, но потом, как показалось Цицерону, стала действительно его слушать. Он вошёл в раж и с удовольствием порассуждал о достоинствах Святилища в условиях вечного холода, прикинул на словах планировку и составил перечень необходимого.       —…Я думаю, этого будет достаточно. Именно так и напишу Делвину…Думаю отправить письмо уже сегодня, так что придется посетить Данстар...Ах, да, Назир позволил оказать помощь только в таком ключе, если ты не против, разумеется… – он вопросительно поглядел на неё, встретил индифферентный взгляд, хохотнул. — Разумеется.       Слышащая изобразила очевидно натянутую улыбку, не размыкая губ.       Он уже загорелся идеей Святилища и желал теперь как можно скорее составить и отправить письмо. Цицерон поднялся и энергично оглянулся.       —Миленькое покрывало. — весело сообщил он ей.       Она, не меня выражения лица, согласно моргнула.       Цицерон вышел за порог и обернулся — его внутреннее чувство порядка требовало поставить точку в беседе.       Слышащая уже готова была закрыть за ним дверь. Её притворная улыбка слегка завяла и стала более естественной. Цицерон взглянул ей в лицо, собираясь сказать что-нибудь напоследок, уже открыл рот, но на этот раз в голове крутилась дурацкая навязчивая мысль, о том, что ей идёт улыбка, часть которой он и озвучил, — тебе идёт.       —М-гм. Покрывало-то? Да, долго выбирала. Ночи приходилось проводить под холщовым мешком. Из-под капусты.       Цицерон был слишком занят недовольством собой, чтобы отреагировать на это нелепое замечание.       —Цицерон!       Он рассеянно посмотрел на нее.       —Мать Ночи сказала, что В Данстаре есть заказ. Ты не хочешь его взять, раз уж ты туда пойдешь? Или отдать кому-то другому?       —О! Прекрасная новость! Конечно, конечно, я буду счастлив! Кому надо нанести визит?       Слышащая нахмурилась, пытаясь вспомнить.       —Хмм...Сейчас.       Она повернулась к нему спиной, отошла к столу, вновь предоставляя ему возможность себя разглядывать. Принялась копаться в ящиках, наклонившись, и Цицерон поспешно уставился в потолок, стараясь игнорировать зловредный шепот. Ему показалось, что прошла вечность в борьбе с собой прежде, чем она вернулась с обрывком бумаги в руках. Цицерон уставился на нее вновь растеряв все мысли. Она небрежно помахала перед ним листком. Цицерон заторможено (хоть он и не отвечал Шуту, он не мог на него не отвлекаться) вытянул клочок бумаги из ее пальцев и развернул. "Карита, Пик Ветров." — прочитал он.       —Кто такая Карита?       —Дочь трактирщика.       "Всех то она зна-а-ет, все-то она Слы-ы-шит..."— ехидно протянул Шут.       —Ну, что ж… — видя, что он не никак уходит, она взяла инициативу в свои руки, —рада, что…ты…Поговорил. Увидимся… Очевидно, позже.       —Да, разумеется. — Цицерон встрепенулся. —Доброй…Вообще-то, сейчас день.       Не дожидаясь какого-либо ответа, он развернулся и направился прочь.              Как только он устроился в тишине своей комнаты, нацелив перо на чистый лист, Шут оживился и принялся потешаться над ним, отвлекать, не давая сосредоточиться, из- за этого Цицерону приходилось постоянно останавливаться и собираться с мыслями. Когда, наконец, письмо Делвину, было готово, Цицерон принялся перечитывать его и обнаружил, что оно никуда не годится – отвлекаясь, он упустил несколько важных моментов. Раздраженно вздохнув, он подвинул к себе новый кусок пергамента и принялся переписывать послание.       Так продолжалось несколько раз. Шут, как будто в отчаянии, бурлил в его голове, то утихая, то вновь прорываясь. Цицерон, не удостаивал его ответами. Запечатывая письмо, он думал о том, есть ли какой-то способ, обряд, заклинание или зелье, способные избавить его от назойливого спутника. В ответ на эти мысли Шут разразился глумливым хохотом и истерично принялся убеждать его в том, что таких средств не существует.       "Что ж, тогда я просто подожду, пока ты уйдешь сам. Уж что-что, а ждать я умею, как никто, не так ли?"       Цицерон собрался в Данстар. Натягивая перчатки, он вспомнил, что шел к Слышащей, за тем, собственно, чтобы узнать, где обычно обитает гонец.       Он направился, было, к ее комнате, но вспомнил о её намерении лечь спать.       "Наверное, не стоит ее будить, хотя и очень хочется. — стоя почти возле ее двери, рассудил он, и тут же себя одернул, — Узнать, где гонец, конечно же."       "Ха, гонец! Тебя интересует гонец, или подола ее конец?...Лжец, лжец."       Цицерон сердито щелкнул пальцами над ухом и резко развернувшись отправился на выход.       Погода снаружи встретила его колючей метелью. Натянув край своего черного шерстяного плаща пониже и запахнувшись поплотнее, Цицерон отправился в Данстар.              Счастью его не было предела, когда, наконец, крыльцо "Пика Ветров" заскрипело у него под ногами. Цицерон ввалился внутрь вместе с еще парой посетителей, так же укутанных с ног до головы в плащи и залепленных снегом. Обычно полу-пустующий, зал таверны выглядел нехарактерно полным, возможно, такое впечатление создавала спорящая троица возле стойки. Цицерон узнал местного жреца – его приметный наряд, судя по состоянию, был его единственной одеждой. В центре зала жарко пылал длинный очаг, тут же пахнув на него приятным теплом. Цицерон, поспешно отряхиваясь от снега направился к трактирщику.       Он облокотился на стойку, ожидая, пока хозяин, занятый заказом пожилой нордки, обратит на него внимание. До него долетали обрывки разговора про какие-то кошмары. Цицерон хмыкнул. Кошмары не казались ему серьезной проблемой.       —Да не могут это опять быть происки Вермины! Сколько раз говорить, ее храм разрушен...       Его собеседницы наперебой принялись галдеть. Цицерон не мог понять, почему этим всем надо заниматься прямо на проходе.       —Ну и погодка, да? — трактирщик подошел к нему.       —Весьма скверная.       Цицерон заказал подогретого вина со специями и поинтересовался, где можно найти гонца.       —А, вы разминулись, парень недавно ушел в Морфал.       Трактирщик принялся сетовать на мятежников, готовя заказ. Цицерон слушал без интереса, размышляя, что придется теперь ехать в Рифтен самому. Он считал, что такое дело вполне достойно личного участия, но оставлять и Мать Ночи и Слышащую одновременно...Это вызывало беспокойство.       —Будь они неладны, эти Братья Бури...       Перед ним появилась кружка, источающая пряный запах. Цицерон натянуто улыбнулся, забрал ее и ушел подальше от стойки. Он устроился в тени, не снимая капюшон. Украдкой принялся разглядывать посетителей, потягивая вино. Карита должна была быть где-то здесь. Из боковой комнаты вышла бард и помещение наполнилось мелодичными звуками флейты. Цицерон откинулся на стуле, разглядывая откровенный наряд. Впрочем, по какой-то причине, вид барда не казался настолько вызывающим, насколько казалась Цицерону Слышащая в своей рубахе "для путешествий".       —Эй, Карита, спой про Рагнара Рыжего!       "Прекрасно, это и есть Карита,— оживился Цицерон,— о нет, только не песня про Рагнара..."              Люди приходили и уходили. Некоторое время спустя ввалилась троица, уже где-то предварительно набравшихся, оборванцев – нордов, расселась за одним из длинных столов и принялась громогласно требовать выпивку. Цицерон смерил их презрительным взглядом.        Судя по реакции окружающих, перешептывающихся, украдкой бросающих неодобрительные взгляды на новоприбывших, их тут знали.       —Э, нет, старик, так не пойдёт! Пусть красотка несёт!       Мелодия Кариты дала сбой, несколько посетителей поспешно засобирались. Обстановка становилась напряжённой.       —Нужно тебе твоё пойло или нет? — грубо поинтересовался трактирщик, но тем не менее остановился на полпути, с подносом в руках.       —О-о-о! Да он смельчак!       —Кажись он тебе твоё место указал, а, Ирлоф!       Норд со злобным, красным, обветренным лицом и дорожкой белых волос посреди выбритой головы, выхватил кинжал и всадил его в столешницу.       Карита отложила флейту, пробормотала отцу что-то успокаивающее и взяла поднос. Оборванцы засвистели. Цицерон вытянулся на стуле без интереса слушая перепалку, похоже уже повторявшуюся не первый раз, и гадая,кого из разбойников понадобилось убить Карите. Он надеялся, что всех троих.       Наконец, Карита взяла перерыв и ушла в боковую комнату. Цицерон, убедившись, что немногочисленная публика занята своими делами, скользнул следом.       Девушка сидела на кровати, настраивая лютню. Она мельком взглянула на него.       —Хотите заказать песню? — радушно, хотя и немного натянуто, поинтересовалась она.       — Нет.       Цицерон закрыл дверь. Карита обеспокоенно выпрямилась.       —Полагаю, это вы хотите сделать заказ. —Цицерон одернул плащ и, поймав непонимающий взгляд, сухо пояснил, — Мать Ночи услышала ваши молитвы.       Девушка ахнула. Цицерон вскинул бровь.       —Вы не ожидали, что Чёрное Таинство сработает?       —Ох, нет, конечно, ожидала...Просто...Это все равно так...— засуетившаяся Карита поспешно отложила лютню. — Присаживайтесь!       Цицерон опустился на стул.       —Так кто же тот счастливец, что отправится в объятия Бездны?       —Счастливец?..—девушка с сомнением покосилась на него.— Это...хмм...       —Кто-то из троицы снаружи, я полагаю?       —Ох, да, верно. Никто из них не заслуживает ничего хорошего, но один из них…Грязная свинья, он мне проходу не даёт! Я, конечно, привыкла к вниманию, но он перешёл все границы! Он преследует меня, куда бы я ни пошла, с тех пор как "Кровавые хоркеры" обосновались здесь…       "Видишь, что бывает, если неправильно ухаживать за девушками, хе-хе..."       Цицерон вздрогнул от неожиданности и громко щёлкнул пальцами. Девушка испуганно замолчала с удивлением уставившись на него. Он поспешно натянул на лицо вежливую улыбку и участливо подался вперёд.       —Моя дорогая, вам не нужно ничего объяснять покорному слуге Ситиса! Раз Мать Ночи услышала вашу просьбу, значит Отцу Ужаса угодна душа, вынудившая вас воззвать к ней. Просто скажите, кто должен умереть.       Карита выпрямилась и решительно кивнула.       —Ирлоф. Пусть он оставит меня в покое.       —Вот и славно. — тихо проронил он. — Славно.       Он медленно откинулся и поднялся на ноги. У двери он обернулся. Карита настороженно наблюдала за ним.       — Какие-нибудь пожелания?                     Цицерон предвкушал грядущее убийство. Он чувствовал в этом отчаянную необходимость, необходимость восполнить свою острую нужду в контроле. И немного развлечься — все-таки, убийство Мясника Слышащая исхитрилась ему отравить. Он скользил в тенях, следом за презренным грязным пьяницей, оказавшимся членом одной из самых известных пиратских группировок. Тот шатался, брел между домов и распевал какую-то похабную песню во все горло.       Они пошли по промерзлому, скрипучему пирсу. Как не был хорош Цицерон в скрытности, мерзлое дерево в один прекрасный момент предательски выдало его.       —Эт..Эт кто еще там...—пират попытался обернуться.        Цицерон уже хотел было нанести удар метательным ножом, но тут пьяный вусмерть норд поскользнулся и со всей высоты своего громадного роста грохнулся на доски, угодив виском прямо в балку опоры.       "О, Ситис!"— Цицерон в негодовании взмахнул руками и воздел лицо к невидимому в метели небу. Он, уже не скрываясь, решительно преодолел расстояние между ними и мрачно навис над стонущим телом. Его цель лежала ничком и истекала кровью.       —Ты что, издеваешься...       Пират поднял не него мутный взгляд.       —Помоги-и-и...— просипел он, держась за голову и безуспешно силясь подняться.       —Конечно. — желчно выплюнул Цицерон и хорошенько упершись сапогом в тело, столкнул его в воду. Тот засипел, барахтаясь, попытался плыть и кричать. Ни то, ни другое ему не давалось. Все, что оставалось Цицерону — дождаться, пока он утонет. Что и произошло практически мгновенно.       "Нечестно. Несправедливо." — думал он по пути обратно в таверну. Шут тихонько хихикал, впрочем, его голос утопал в завываниях вьюги.              Когда Цицерон, дождавшись перерыва в выступлении и получив оплату вышел на улицу, метель уже утихла. Серый день уступил место красному закату, сияющему сквозь разошедшиеся, быстро летящие неплотные облака, в которые успели превратиться тучи.       "Что ж, одно дело сделано. Теперь придется собираться в Рифтен. Может быть, Слышащая, составит мне компанию?.. Она, конечно, захочет торговаться. Может быть это и неплохо, но надо понимать, что Святилище должно быть сделано на совесть..."— Цицерон принялся размышлять, что на это может сказать Слышащая и что он ей может ответить. За этими воображаемыми диалогами, в которые еле слышаным бормотанием пытался влезать Шут, Цицерон сам не заметил, как преодолел почти весь путь. Он обогнул часть невысокой скалы, закрывающей сбоку вид на вход в Убежище, и резко остановился– на камне, скрываясь от ветра за скалами, сидела Слышащая. Она задумчиво разглядывала водную гладь. Когда он остановился над ней, подняла на него глаза.       —Письмо написано, запечатано, но не отправлено, моя Слышащая. Ци.. Мне придется ехать в Рифтен. Но просьба Кариты удовлетворена. — возвестил он, сделав небольшой театральный поклон, выпрямился и невесело добавил.— Не так, правда, как я надеялся...Но тем не менее...Любуешься пейзажем?       Цицерон улыбнулся ей, опускаясь на соседний валун.       — Да...Там, откуда я родом, тоже было видно море.— неожиданно произнесла она.       Цицерон почувствовал себя заинтригованным.       — Я думал, там одни пески, безветрие и всегда жара! И твоя кожа не белеет, не слезает и ничто ей не угрожает.       Слышащая не ответила и вновь смерила его странным отсутствующим взглядом. Цицерон слегка обеспокоился. Он опустил глаза и обнаружил в ее руках амулет Мясника.       —Ты выяснила, для чего он нужен, Слышащая?       — Нет, я...Хотела сказать...Ты думаешь, ты такой умный, но ты ничего не знаешь. Например, ты не угадал – я не сирота.       Цицерон удивлённо поднял брови.       —Э-э-э...Я...рад?       —Да. У меня есть отец...Или был, уж не знаю, что там с ним стало. Он отвечал за книги и был писарем. Так что, ты не угадал.       Удивлённый Цицерон, который даже не сразу вспомнил, когда это он пытался угадать подобные вещи, ждал продолжения. Но она отвернулась, а пауза затягивались.       — А...Мать?— осторожно поинтересовался он, не желая упускать такой неожиданный момент откровенности.       —Не знаю, кем она была и куда делась. Никто мне этого не рассказывал.       Молчание воцарилось вновь, нарушаемое лишь тихим плеском прибоя и шумом ветра, гуляющим в ветвях деревьев. Издалека раздался вой ледяного тролля. Слышащая теребила в руках амулет Мясника. Цицерон тихо кашлянул, прочищая горло. Он боялся, что вопрос прозвучит слишком громко и это её спугнет.       —Так это твой отец тебя научил грамоте?       Она хмыкнула.       —О, нет, нет. Он ничему меня не учил.       —Почему? Он был не слишком...ммм...он плохо к тебе относился?       Она смерила его рассеянным взглядом.       —Плохо? Да нет...Не сказала бы.       —Тогда почему он тебя ничему не учил?..       Она призадумалась, потирая шею.       —Я думаю, он просто не знал, как ко мне относиться.       Цицерон хохотнул и поспешно покосился на нее – к счастью, Слышащая как будто не заметила этой вспышки веселья. Цицерон прочистил горло.       —Извини, любезная Слышащая, я впервые слышу, чтобы родители не знали, как относиться к своим детям – обычно они относятся либо плохо, либо хорошо, либо никак.       Непохожая на себя, словно находясь в каком - то оцепенении она посмотрела на амулет.       —Да, он не был в этом одинок, как я сейчас думаю. Видишь ли, — рассеянная усмешка промелькнула на её лице, — жители Хаммерфелла не очень хорошо относятся к бретонцам. А по мне сразу видно, что я, ну, явно какая-то странная случайность. Вроде бы и похожа на бретонку, но все знают, что не бретонка. Вот они и не знали, как ко мне относиться.       Цицерон уселся поудобнее. Похоже, поток откровений не думал кончаться.       —Они?       —Ну, жители. В моем городке. Ха, я всегда удивлялась, потом, конечно, когда уже уехала оттуда, как это место могло быть городом, это скорее была деревня. Хотя, — она бросила взгляд в сторону Данстара,— теперь не удивительно. Мой город был больше, чем этот.        Цицерон искоса наблюдал за ней. Она слегка нахмурилась, уголки губ опустились, и лицо её вдруг стало таким печальным, что это отозвалась в нем волной сочувствия.       — Да...Там было тепло...И моей коже ничего не угрожало...Хотя, не совсем, — она вновь усмехнулась, — тебе же, похоже, нравятся истории про шрамы? Знаешь откуда взялся тот, второй? На который ты пялился, когда закрыл нас в комнате?       —Я не пялился. — прошипел Цицерон, чувствуя, как Шут испустил еле слышный смешок.       Она одарила его ужасно раздражающим, снисходительным взглядом, который Цицерон попытался проигнорировать.       —В общем, как я уже говорила, никто меня ничему не учил, да и вообще, никому не было до меня, особо, дела, и все время я проводила на побережье. Ну, как – на побережье. Обычно, когда думаешь про побережье, представляется что-то вроде этого, — она обвела рукой окрестности,— но город стоял в скале, так что побережье, в основном – это были скалы, просто те, которые у воды. Ну я и ошивалась там. Только в штиль, конечно. Ха, я соврала, отец меня все - таки научил одной вещи: сказал не ходить туда в шторм. Почему, правда, не объяснил, но много времени не понадобилось, чтобы понять, конечно.       Она неожиданно замолкла, уйдя в воспоминания. Выражение лица у нее вновь стало немного грустным и каким-то детским.       —И-и-и...Дай угадаю — ты спустилась вниз, в шторм...       Она встрепенулась.       —Нет, я не спускалась.       Цицерон преувеличенно удивленно поднял брови.       —Что я слышу?! Тебе кто-то сказал что-то не делать, и ты послушалась? Были же времена!       —Конечно не спускалась. Отец же сказал – не спускаться и я не спускалась. Я даже по началу не раздумывала почему нельзя. — она не отреагировала на подколку, вид у нее был такой хрупкий и даже невинный, что Цицерону захотелось прикоснуться к ней.       "И ты купишься на это?...Она лжет, она всегда лжет, ты и сам...Видел...Как она в этом хороша...Что есть величайшая ложь, так ведь?"       Еле - слышный, но различимый, голос нашептывал ему мысли, которые могли бы быть, и, может быть, даже были его собственными. Прикусив губу, он поспешно отвернулся к морю. В душе пылал маленький огонек недоверия, с которым он ничего не мог сделать.       —Нет, я просто упала, угодила в кораллы. Сильно. Не знаю, как я вернулась обратно, мой путь можно было, наверное, проследить по кровавому пунктиру. А потом...Мой отец женился.       —И-и-и его жена плохо к тебе относилась?       —Почему тебе так хочется, чтобы ко мне все плохо относились?       —О нет, я вовсе...       —Нет, никак она ко мне не относилась. Ха, у них вечно был такой вид, когда я с ними заговаривала, —она хмыкнула, — словно они не ожидали, что я все еще здесь. Каждый раз. Сбитый с толку, такой вот вид.       —И поэтому ты уехала?       —Да нет, я уехала, потому что в один прекрасный день через город проезжал жрец Тавы. И он...Вид у него был совсем другой...Он...ммм...увидел меня. Стал разговаривать со мной. Я, наверное, впервые почувствовала, что существую, что я — из плоти и крови, что я...Занимаю какое-то место, пусть совсем-совсем незначительное, в этом мире. И я уехала с ним.       Она замолчала и вздохнула. Цицерон обнаружил, что вновь смотрит на нее, повернувшись всем корпусом. Он каждый раз ожидал, что история пойдет по колее, знакомой ему – дурное отношение, жестокая мачеха, но, каждый раз, поворот был иным.       — Он говорил много всяких слов, которых я даже не знала. Говорил, что я другая, да, но это хорошо – это значит, что я отмечена Тавой, что ветра принесли меня сюда, свели нас вместе, чтобы он поведал мне о ней, что, конечно, у нее припасено для меня предназначение. Да, хммм.. Это я сейчас понимаю, что он был просто фанатиком, который во всем видит проявление своей богини.       Цицерон, сам не понимая, почему, поежился.       —А тогда, я, конечно, поверила ему. Мы расстались в городе. Он был просто огромным, по сравнению с тем, в котором я выросла. Ну, на самом деле он не был таким уж большим, он был, примерно, как Фолкрит. Или Рифтен. Да, он был похож на Рифтен. Атмосферой. Там я воровала, побиралась, в общем делала все, что делают обычно беспризорные дети. В основном я ошивалась возле лавки местной алхимички, единственной в городе. Выполняла поручения. Она мне...Не то, что нравилась...Она знала много слов. На самом деле, никому она не нравилась, у нее был мерзкий характер, платила она мало и готова была торговаться за каждый грош, так что...Что смешного?       — Извини, это просто...— Цицерон перестал смеяться, и взмахнул рукой, силясь обозначить то, что он имел ввиду, не прибегая к словам.       — По-твоему, у меня мерзкий характер и я никому не нравлюсь? — сердито поинтересовалась она.       —О нет, нет, Слышащая! У тебя, конечно...ммм...Сложный характер... — он поймал ее мрачный взгляд и смягчился. — Но нельзя сказать, что ты никому не нравишься, это правда! Они, конечно, ха, не очень хорошо тебя знают...Но почти все находят тебя милой!...И, даже, временами...Хмм...неважно...Ну, так, что же та алхимичка? Взяла тебя в ученики? Слышащая растопила ледяное сердце ледяной хаммерфеллской женщины?       Она смерила его подозрительным взглядом, уже очень знакомым, и Цицерон забеспокоился, что она прекратит повествование. Он перевел взгляд на амулет, с которым она, словно, сверялась прежде, чем рассказывать. Это, как ни странно, сработало – она тоже опустила на него взгляд, нахмурилась и вновь задумалась. Внутри нее, казалось, шла борьба. Вдоволь покусав обветрившиеся губы, он нехотя продолжила.       —Ничего я не растопила. Она начала слепнуть. И ей пришлось взять подмастерье. Никто не хотел к ней идти, так что она взяла меня. Конец истории.       Цицерон сделал виноватый вид, украдкой бросая на нее взгляды, и надеясь, что она расскажет что-нибудь еще. Солнце, скрытое бегущими серыми тучами, зашло за горизонт и стало совсем темно. Цицерон создал шар света, на который Слышащая удивленно воззрилась. Немного неравномерный, сгусток сияния воспарил вверх и замер, разгоняя тьму, в холодном воздухе над их головами.       —Ты не говорил, что умеешь!       —Я только его и умею. Показать тебе, как это делается? Раз у тебя получается огонь, то получится и это.       Она поплотнее запахнула плащ, напомнив Цицерону нахохлившуюся ворону.       —Нет, мне нравится огонь.       Они помолчали. Цицерон, раздумывая, как ее вывести обратно на откровенность, потирал костяшками пальцев подбородок, подспудно отмечая шероховатость щетины.       —Так и...Что с ней случилось? Она жива?       —М-м-м-м...Нет.— нехотя протянула Слышащая.— Она умерла.       —От старости?       —Нет.       —Неужели ты ее убила?!— радостно поразился Цицерон.       —Что?! Нет! Как тебе это в голову пришло?        Он смущенно закашлялся, заглушая эхо издевательского смеха. Слышащая мрачно покосилась на замигавший шар.       —Ее убили...Убил мой...Ну, в общем, один парень. Он был очень, хм, пылкий. Все хотел доказать, что сделает для меня все - все, что угодно. Не знаю, зачем...— она зевнула, прикрыв рот ладонью и потянулась. — Вро-оде бы...Мужчины обычно рвутся что-то доказывать прежде, чем дорвутся до койки, а не после, но тот был такой, какой был...       Цицерон внимательно слушал, вперив взгляд в едва видимый пейзаж перед ними, и в душе шевелилось что-то неприятное, отчего Шут, как будто бы укреплялся в своих позициях. Слышащая вновь поплотнее укуталась в плащ и потеряла шею.       —Его, конечно за это обезглавили. — она шмыгнула носом.— Жаль его. Альмауз – то не жаль, она многих потравила за свою долгую карьеру. Собственно, так и получилось, что она осталась единственным алхимиком на весь город. А вот он-то этого не заслужил. Да...Такая вот история.       Цицерон нахмурился. Слышащей, похоже, овладела сонливость. Ее лицо вновь приобрело выражение бесстрастной безмятежности. Она безучастно уставилась в темноту.       — Неужели ты...не любила его?       Он избегал смотреть на нее, боясь увидеть в ее лице что-то что может подкормить это чувство, которое осело в нем клубком склизких ледяных червей.       —Кого?       Он обернулся на нее.       —Ну, этого юношу.       —А. Не знаю...—она принялась теребить прядь волос и, как-то не к месту, добавила, — Уж не знаю, любила я его или нет, но я, зато, с ним спала.       Цицерон прыснул и расхохотался. Девушка покосилась на него.       —Ах, ты бываешь такая смешная, моя Слышащая!       Она буркнула что-то про то, что не поняла, что тут смешного. Цицерон вновь пришел в хорошее расположение духа. Он даже не понимал теперь, что его могло расстроить, во всех этих делах минувших дней.       —Не знаю, зачем я тебе все это рассказала...—вдруг заявила она, обращаясь к амулету. — Но теперь ты не будешь строить глупых предположений о моем прошлом.       Цицерон мягко усмехнулся.       —Я все еще могу строить глупые предположения о твоем прошлом, Слышащая. Ты же не рассказала мне абсолютно все. — он лукаво скользнул взглядом по ее частично закрытой плащом шее.       —Хм, ну, во всяком случае...       И она пробормотала нечто нечленораздельное, про долги, что Цицерону не удалось разобрать.       Пошел снег. Крупные хлопья, словно мотыльки, закружились вокруг светового шара, вспыхивая голубоватыми искрами отраженного сияния.       —Мне тоже здесь не очень нравится, Слышащая. Хотя в Бруме тоже было не жарко, но тут...       —Нет!       Цицерон вздрогнул от неожиданности. Сонливость Слышащей как рукой сняло. Она твердо и мрачно уставилась на него.       —Что – нет?..       —Просто – нет!       Она вскочила. Цицерон удивленно заморгал. Он решительно не понимал, что происходит. Ужасная догадка пронзила его: он уставился на амулет, который она сжимала в кулаке. Стараясь не делать резких движений, плавно поднялся на ноги.       — Слышащая, брось амулет на землю.       Лицо ее изумленно вытянулось. Гнев оставил ее так же неожиданно, как и охватил.       —Зачем это?       Теперь Цицерон уже не был уверен в своей догадке.       —А ты, м-м-м, хорошо себя чувствуешь?       —Да...       Она была явно сбита с толку. Цицерон поднял бровь.       —В таком случае, не могла бы ты объяснить, что тебя так разозлило, моя милая Слышащая?       Ее глаза забегали. Цицерон изумленно обнаружил, что она, похоже, близка к панике. Такой испуганной и несчастной она не выглядела даже будучи примотанной к алтарю Мясника.       —Я не хочу этого всего! Хватит и того, что мне пришлось рассказать половину своей жизни! От этой...От всех этих эмоций меня тошнит! Ты...Даришь мне подарки...А потом я должна отвечать на твои вопросы...       — Но…       —Нет! Ничего не бывает бесплатно, за все надо платить, люди, которые говорят, что им ничего не нужно – лгут! Либо другим, либо себе! Почему все так?! Почему все не может быть так, как было?!       Цицерон беспомощно замер.       —Чего же ты хочешь? — тихо произнёс он, — чтобы все было таким как прежде? Чтобы я был таким…Как прежде?..       —Я не...Я не знаю! Мне здесь все осточертело! Я не хочу бесплатных подарков! Не хочу чувствовать себя обязанной!       Поток слов, прекратился так резко, словно она натолкнулась на невидимую преграду. Она с отчаянием уставилась на него.       —Я не хочу больше ничего про тебя знать! —выплюнула она, отшатнулась в тень и кинулась в ночь.       Цицерон молча смотрел ей вслед. Он чувствовал себя так, будто его окатили ледяной водой, или градом стрел, или швырнули с утеса, или вовсе – все вместе. Шар света медленно растворился в воздухе, оставляя его во тьме. И в одиночестве. И в тишине.       Но, может быть, не совсем в тишине. Из его рта вырвался смешок. Потом еще один. И еще.