***
— Джо! Параша вшивая! Чтоб я еще раз... Да твоей матушке, когда она собралась исторгнуть тебя из своей утробы, нужно было... Последние слова проглотила буря, и Джо обернулся, цепляясь за край телеги. — Еще одно слово про мою матушку — дерьмо зверолюдское жрать заставлю! Ага, как же. Поди сожри дерьмо на таком морозе... А ведь ночь обещала быть ясной, лунной... Но, увы, за пару часов до того, как их маленький караван вышел из поселения, небо вдруг затянуло тучами, и снег повалил стеной. Горных пиков, похожих друг на друга как близнецы и давших имя Двуглавому Перевалу, разглядеть стало решительно невозможно — пришлось положиться на опыт Касьяна и нюх Снежка. Престарелый зверолюд со свалявшейся желтовато-белой шерстью тянул груженую тюками телегу и то и дело останавливался, чтобы свериться с каким-то одному ему ведомым следом. Иногда Касьян прикрикивал на него, а иногда — похлопывал по шее или плечам, будто старого друга. Как-то так оно, по сути, и было: лет семь назад одному из пришлых охотников оказалось нечем заплатить за мешок пряжи, любовно сготовленной Оливией из шерсти тех самых тощих овец, и взамен он предложил отдать в услужение пойманного в горах зверолюда. Заднюю лапу тому раздробило капканом, а зубы вырвали во избежание. Согласился Касьян не сразу — куда ему, мол, к овцам-то зверолюда — но с тех пор о своем решении ни разу не пожалел. Снежок — до рабства то ли Снегогрив, то ли Снежногрив, никто уже и не помнил толком, — оказался послушней любой собаки, грузы таскал исправно, на криво сросшийся перелом не жаловался, в лес не смотрел и руку, кормящую его кашей да требухой, не укусил ни разу. — Кас! — ветер хлестал в лицо, залепляя снегом глаза и рот, и, перекрикивая метель, Джо рисковал сорвать голос. — Держите телегу ровнее! Не выдержат веревки — тюки собирать придется по всему склону! — Хей! Возникшая прямо перед ним физиономия Хильды, по самые глаза замотанная в толстый шерстяной шарф, заставила Джо невольно отпрянуть. — Нос бы тебе расквасила, да пустое все, не охота мордашку портить. Мы с малым покумекали... Такое дело. Заметив, что телега вновь увязла в сугробе, Хильда легонько ее подтолкнула. Щедро одаренная физической силой и не обремененная женской скромностью, она уже много лет продавала себя за кольца. «Древнейшая профессия», — шутили те, кто не боялся получить в зубы. Но если шлюхи встречали «гостей» легкими одеяниями и раскинутыми ногами, то наемники вроде Хильды — кривой ухмылкой и лязгом бронзы. Покувыркаться в палатке, впрочем, она тоже была не дура. — Укрытие бы найти, переждать метель. — Детка, с тобой — хоть на край света, — оступившись, Джо неуклюже повис на телеге и громко выругался. Откуда-то спереди донеслось недовольное ворчание зверолюда. — Но каждый день промедления вычтут из нашего кармана. Хильда ухватила его за ворот плаща и рывком поставила на ноги. — Еще раз назовешь меня деткой — сделаю нагрудник из твоих ребер. — Почту за блаженство упокоиться на твоей груди, но — нет. Никаких укрытий. Особо сильный порыв ветра таки сдернул с него капюшон, растрепал некогда уложенные волосы в бесформенную рыжую паклю и вгрызся в затылок колючим холодом. Сквозь зубы процедив проклятье, за которое его непременно бросили бы гнить в яме, Джо натянул капюшон обратно и обернулся, выискивая в непроглядной тьме силуэт «малого» — мажонка-недоучки, сводного брата Хильды. Тот особой выносливостью не отличался и от телеги ожидаемо отстал. Родни у них с Хильдой не было — поперемерли все в последнюю вспышку чумы, — и мелкий отправился было в одну из гильдий учиться магии, но годом позже вернулся, освоивший простую грамоту и пару сигилов. То ли экзамен не сдал, то ли наказаний не выдержал — Джо в подробности не вдавался. Хильда лишнему голодному рту в своей кособокой халупе не обрадовалась и пообещала братца, если тот не будет приносить пользу, сдать в бордель. Вот и не следила, не беспокоилась. Да только не выйдет пользы, если мальчишка заблудится и окоченеет... Вспыхнувший неожиданно крошечный огонек выхватил из запорошенной снегом тьмы сгорбленную фигурку. Не сдержав облегченного выдоха, Джо сбежал по склону, ухватил Лейса за шиворот и поволок в нужном направлении. От телеги уже видать было только раскачивающийся на шесте фонарь — редкая, между прочим, штука, родом из Старых Стен, — и тот стремительно удалялся. — П-пусти! Я сам идти могу! — Ага, как же, — хмыкнул Джо, подталкивая мальчонку вперед. Тот тут же споткнулся и плюхнулся носом в снег, но вскочил прежде, чем Джо снова нагнал его. — Видел я, как ты сам можешь. Пущай лучше Снежок тебе голову откусит, оно и быстрее будет, и мясо не пропадет. — Не откусит, — обиженно буркнул Лейс. — У него зубов нет. — У него когти есть. Дальше природа подскажет. — Джо! — разнесся над перевалом зычный голос Хильды. — Куда тебя нелегкая унесла! Петлю сорвало! — Да чтоб тебя... Джо перевел дух, с трудом удержался от добротного пинка мальчишке, о нелегкой судьбе которого только что так пекся, и прибавил ходу. Ноги проваливались по колено, и только хитрые обмотки мешали снегу набиться в голенище. Пот катился по спине градом. Тяжело, да, холодно, да, но мысль о том, как спустятся с гор, встряхнутся, завалятся в какую-нибудь таверну и наедятся от пуза, наслаждаясь немалым весом колец в карманах, грела и напоминала, что все не зря. Пряча под капюшон заледеневшие пряди, Джо задержался взглядом на магическом огоньке. Тот неотступно следовал за Лейсом, равнодушный ко всем невзгодам, и едва-едва мерцал, будто упавшая с неба звездочка. Удобная штука, пусть и не менее жуткая, чем зеленый камень в касьяновом фонаре.***
«Богатый урожай и засуха случаются по воле Кайрос. В скудные времена тебя накормят. В богатые времена ты накормишь других», — гласил один из законов Кайрос. И система, в общем-то, работала безупречно, пока в игру не вступала жадность. Жадность, что заставляла торговцев закупать товары с излишком, наемников — этот излишек переправлять, а чиновников — каждый год ловко подтасовывать квоты. В первой системе не было места таким, как Джо, зато во второй — работающей с накладками, но щедро вознаграждающей за немалый риск, — подобные ему играли одну из ключевых ролей. Поначалу было страшно — первые семь или восемь раз. Лихоимцы-ростовщики меняли условия, сделки срывались, товары портились, невесть откуда выныривала городская стража... Вокруг постоянно вертелись люди, и, пожалуй, кабы не старый разбойник Гвен, какой-нибудь из этих «вертлявых» в один прекрасный день сунул бы Джо меж ребер заточку — чтобы под ногами не путался. Приютить не приютил, но практически воспитал и вырастил: ночевать и харчеваться Джо тогда бегал к семье Касьяна, а постигать житейскую мудрость — к Гвену. Гвен научил и считать по пальцам, и из лука стрелять недурно, и, вот, караваны водить. Познакомил с, как это он называл, ло-гис-ти-кой, чтобы все по уму, по разуму. Ничего дурного мы, говорил, не делаем, блюдем истово закон Кайроса, и для Империи-то — все благо. И волки сыты, и овцы целы, — так говорил старый Гвен, и вся его шайка, сплошь сироты, преступники и бездомные, знай заглядывала в его беззубый рот и укладывала к его ногам недурственную добычу. Полтора года назад он тихо помер в своей постели, а как не стало его, так большая группа и развалилась на кучу маленьких — из десятка выскочек, посчитавших себя гвеновыми преемниками, ни один не захотел уступить другому. Не уступил и Джо, и стало их в шайке пятеро — по пальцам одной руки. И ничего ведь, выжили. Пятерых оказалось вполне достаточно. Иногда Джо оказывался в таких долгах, что впору было идти и вешаться, но еще караван-другой выправляли его дела. Он смелел, наглел и повышал ставки. В преддверии новой войны Империя волновалась, уследить за порядком стало сложнее, и порой Джо с компанией отмачивали такие корки, что после еще неделю отсиживались в таверне, успокаивая нервы отборнейшей медовухой. Эти вечера, полные смеха и упоения сегодняшним днем без какой-либо веры в завтрашний, стоили того, чтобы снова и снова искать торговцев, идти к ростовщикам, скупать товары и перекидывать их через горы с твердым намерением повыгоднее продать. Но, увы, иногда система все же давала сбои. — То есть, как не будете брать? Джо стоял посреди богато убранной комнаты и не верил своим ушам. Под ногами издевательски проминался пушистый ковер, огоньки свечей в золоченых канделябрах дрожали и раздражали глаза. Геометрические узоры на вазах стали невыносимо четкими. На мгновение ему показалось, что он может увидеть всю лавку разом, заглянуть под каждую половицу, не сходя с места. Сотни деталей, вдруг открывшихся ему, закрутились вытянутой спиралью: острый конец упирался в грудь и мешал дышать, а широкий приковывал взгляд к толстому человеку напротив. Все у него было толстое: и багровое лицо, обезображенное улыбкой, и шея, перетянутая тяжелым дорогим колье, и даже пальцы, перчатки на которых мерзко собрались складками. Где-то на чердаке вскрикнула и замолкла птица, угодившая в лапы к кошке. — Не буду, — толстый человек повел рукой в неясном жесте, а затем облокотился о прилавок и по-деловому переплел пальцы. — Не поймите меня неверно, друг мой. Я — честный человек, и я бесконечно сожалею о том, что по невежеству и малодушию своему едва не совершил непростительную ошибку. Я никак не могу принять ваши товары — они не положены мне по квоте, выданной Великим Владыкой Кайросом. Глубокий вкрадчивый голос торговца будто бы проникал под кожу и дрожал в венах, создавая отдышку и неприятный зуд. — Прежде мне говорили другое, — Джо понадобилось немало сил, чтобы звучать уверенно. — Что в назначенный день вы получили квоту на торговлю тканями. — И вам не солгали. Так оно и было. Но мы все знаем, что случается с теми, кто идет против законов Владыки. Соловей спел дурную песню и расстался со своим голосом. И, наверняка, — с жизнью. С чиновников при дворе Кайрос спрашивали гораздо строже. — Надеюсь, вы войдете в мое положение, — торговец с улыбкой склонил голову набок, и колье почти полностью скрылось среди его раздувшихся подбородков. — И не будете делать глупостей. Джо криво усмехнулся. Бороться с желанием разгромить эту пышущую богатством комнатку становилось все труднее, но — вот незадача — позади него подпирали стену два вооруженных до зубов бугая. Почему там, а не у прилавка, — не успеют ведь, если что, защитить «хозяина», — оставалось только гадать. Благо, ставень на ближайшем окне не казался таким уж прочным. — А вы — в мое? Что мне прикажете делать с телегой ткани? — Ох, мой милый друг. Я искренне вам сочувствую, но, увы, ничем не могу помочь. Возможно, вам стоит отправиться во дворец и просить прощения у Владыки? Джо мог бы поклясться, что слышит, как хрустят под крышей тонкие птичьи кости. — Прощения? За что же? Ничего незаконного я не сделал. — А вот это решать не вам. Снисходительная улыбка мигом исчезла с лица торговца, глаза заблестели зло. Взгляд метнулся от одного бугая к другому, и те отстранились от стены с характерным лязганьем. Но только не бронзовым, а железным. Коротко глянув через плечо, Джо дернулся было к двери, но в последний момент оттолкнулся в противоположную сторону — поганый ковер едва не подвел его — и с размаху влетел в окно. Плечо обожгло болью, ставень распахнулся с оглушительным треском. За что-то зацепился и резанул пряжкой по шее медвежий плащ. Сопровождаемый криками и отборной бранью, Джо кубарем прокатился по земле, вскочил и со всех ног припустил в сторону центра города. План был прост: спрятаться, затеряться в толпе, а главное — увести подальше от телеги да от своих. Чай не впервой находились крысы, раскрывавшие рот на добычу не по зубам. На живца, значит, решили брать. Стали бы они иначе пристраиваться под дверью, а не кольца свои в мошне толстяка беречь? Да и железо где взяли? Ни городская стража, ни наемники не баловались таким оружием. А холодно-то как сделалось без плаща... Свистнувшая за спиной стрела оборвала Джо на полумысли. Он едва успел осознать, что произошло: только что, кажется, собирался срезать до главной улицы по глухим дворам, но вместо крутого поворота почему-то вновь повалился в снег. И если лицу и рукам по-прежнему было холодно, то по груди теперь разливалось неприятное липкое тепло. — Ах чтоб тебя... Как там бишь говорил старый Гвен? «К смерти надобно относиться просто»? Сцепив зубы, Джо с трудом приподнялся на локте. Так не насмерть ведь — отчего же тогда так больно?.. От того, что в ушибленное плечо? Толпа — та самая, в которой он планировал затеряться, — схлынула, погрузив улицу в зловещее запустение, точь-в-точь как в разгар чумы. Дивное дело! Только что горожане спешили по своим делам, торговались, ругались, спорили — и исчезли как по мановению длани самого Кайроса. В висках стучало, мешая слышать, но Джо легко мог угадать их мысли: «Ну его, с глаз долой, быстрее-быстрее, чай не заметят, не обратят внимания». Два-три зеваки — и те поспешили скрыться, когда совсем рядом, напоминая о неизбежном, под тяжелыми сапогами заскрипел снег. — Неплохо бегаешь. Правда, недалеко. Вот уж правда, недалеко... Обидно даже. А, впрочем, достаточно, чтобы всполошились Касьян и Хильда. Уж эти-то двое не подведут — и сами не попадутся, и телегу запрячут так, что не разыщет ни один, даже самый носатый пес. — Каюсь, стрелы... кха... привычней носить в колчане. Выдохнув смешок вместе с белым паром, Джо лениво приподнял голову. Ну точно, те два бугая с торговой лавки, а с ними... А с ними тот, кого преступившие закон боялись несоразмерно больше, чем Эдиктов. В отличие от Эдиктов, всегда случавшихся «не с нами и не у нас», Вершители судеб были вполне реальными. Об их знаниях и умениях слагали легенды. Звука их голоса одинаково боялись рабы и влиятельные вельможи. Их роскошным черно-красным платьям завидовали все — и у всех благоговейно тряслись поджилки при виде шитого бронзовой нитью символа, известного даже в самых глухих деревнях Империи. Стало ясно и кто стрелял — за спиной у Вершителя красовался изысканный резной лук. Всякое в жизни случалось с Джо: и распоясавшиеся подельники, и мордовороты нетерпеливых ростовщиков, и дикие звери со зверолюдами, и городская стража — но чтобы Вершитель судеб? Впору было собой гордиться! — Ну что же? — сплюнув вязкий комок слюны, Джо подался назад, уселся на колени и выпрямил спину, насколько того позволяла рана. — Судить меня, значит, будешь? Вершитель невыразительно улыбнулся. Одарила ж природа внешностью: высокий, статный, с аристократичной горбинкой на носу и глазами черными, что сколы обсидиана. Интересно, все они такие были — складные да красивые? Джо и раньше видал Вершителей, но разглядывать как-то не доводилось. — Соблазн велик. Но нет. Он коротко кивнул одному из бугаев, и тот с готовностью выступил вперед. Солнце злорадно сверкнуло на кромке его меча. Джо невольно сглотнул. Казнить, что ли, будут? Вот так, без суда и следствия? Он, конечно, лихой был парень, но храбриться, стоя на коленях перед врагом, дрожа от холода и истекая кровью, все-таки не умел. Досада... Снесут ведь голову — и поминай как звали, а Касьяну еще крутиться, как ядовитой змеей укушенному, ткани распродавать да долг немалый ростовщику уплачивать... Это на деле он был хорош, а за пределами — дурень дурнем. А бугай еще и за спину зашел, будто издевался. Трепещи, мол, окаянный, перед ликом правосудия Кайроса. Еще раз сплюнув — очень уж кисло было во рту — Джо угрюмо отвел глаза. Пусть лучше последним, что он увидит, будет обоссанный дворнягами угол дома, чем этот поганый лик. Боль вгрызлась в лопатку взбесившимся зверолюдом и вырвала из груди удивленный стон. Не успел Джо смириться с тем, что голову ему все-таки не снесли, как бугаева лапища ухватила его под здоровый локоть и рывком поставила на ноги. Ну да, ну да. Казнь — это, конечно, хорошо, но для Вершителя слишком просто. — У Адъюдикатора на тебя другие планы.***
Никогда прежде Джо не говорил с Архонтами. Видел, да, все видели, кто хоть иногда заглядывал в города. Те, бывало, выступали на площадях или в специальных местах чудеса какие творили, а вокруг громоздилось такое столпотворение, что не продохнуть. На их публичные обращения Джо взирал с безопасного расстояния, а свободно разгуливающих обходил через две-три улицы. Верил, что от них, от Архонтов этих, сплошные беды, что без них не было бы ни магии, ни Погибелей, ни Эдиктов, и в Терратусе жилось бы гораздо лучше. По крайней мере, таким, как он. Ворота в зал Суда возвели что надо. Вот прям стоишь напротив них, таких огромных — в три, кабы не больше, человеческих роста, — тяжелых, мрачных, и вдумчиво и с усердием познаешь тягость своей ничтожности. Затейливая ковка изображала картинки из местных будней — одну под другой, по четыре в ряд. Вот совершается тяжкое преступление: бородач, подозрительно похожий на нового Архонта Войны, зарубает топором пышную молодую деву. Вот Вершитель судеб: голова горделиво вскинута, вокруг — ослепительное сияние, а в руках — свиток, наверняка Эдикт. Ближе к центру — стяг самого Владыки, а вокруг — черепа и кости. Рядом — роскошные украшенные резьбой весы. Потом — снова Вершители и снова черепа... Джо размял затекшие плечи и слегка поморщился — стрелу-то из него вытащили, рану промыли и даже перевязали, но пока там оно затянется... Если успеет, конечно. Впрочем, чем дольше никто не пытался его убить, тем больше Джо уверялся в том, что не все так плохо. Допрашивали его, правда, даже пытали малость, но, увы, утолить голод своих мучителей ему было нечем — где ж он теперь достанет Касьяна да вертихвостку-Хильду? Кинули, конечно, и ни одна птица их не разыщет, чтобы доставить весточку. Продали небось уже ткани вместе с телегой и зверолюдом и жируют, заливая глаза дорогим вином. И так говорил-то красиво, так говорил, что сам себе, несмотря на побои, верил! И даже почти не лгал. Поговаривали, что Вершителям лгать бессмысленно — дескать, те чуют и очень злятся. — Хей. Разглядывать картинки на воротах ему уже откровенно наскучило, и Джо обернулся на... пристава? Стражника? Кто вообще прислуживал при Суде Тунона? — Дай угадаю: негоже тебе со мной разговаривать? — Скорее не о чем, — огрызнулся тот. — Ой ли? Я много историй хороших знаю. — Вот Адъюдикатору и расскажешь их. Джо опустил взгляд на свои закованные в кандалы руки и пошевелил пальцами. Пальцы ломали, некоторые — по два-три раза, а потом лечили, рисуя прямо в воздухе зеленые светящиеся значки. И ничего — ни боли, ни онемения. Даже сможет снова стрелять из лука. Если, конечно, выживет. — Кстати об этом, — а слово-то какое мудреное, — Адъ-ю-ди-ка-то-ре. Он ведь... Архонт, да? Правая рука самого Владыки? — Джо помедлил, обуреваемый то ли неприязнью, то ли благоговением. — Не многовато ли мне чести?.. — А кто его знает, почему он вдруг посчитал твое дело важным, — судейский пожал плечами. — Намельтешил ваш брат перед ним, видать, так что теперь все строже. Многие давеча вылетели со двора без голов да вперед ногами. Квоты некоторым раздали заново, шуму было. Что-то вроде того. И добавил, недобро скалясь: — Сам у него скоро спросишь. Ворота дрогнули и медленно растворились, не скрипнула ни одна петля. Получив пребольный тычок в ребро, Джо собрался с духом и побрел вперед, едва переставляя ватные ноги, скованные тяжелой цепью. Зал был огромный — в нем поместилась бы добрая половина города — и почему-то круглый. Повсюду плитка да ковры, и все такое чистое, что топтаться своими грязными сапожищами было почти неловко. Но судейский подгонял, спорить не приходилось. На красных стенах черные стяги перемежались с бронзовыми жаровнями, и Джо не сдержал ухмылки. Под это место, значит, и наряжали Вершителей — чтобы соответствовали? Ну прямо как брошка к платью богатой леди. Народу тут собралось немало: и тот самый толстый торговец, и несколько незнакомых, и черноглазый Вершитель со своими двумя бугаями, и пара юнцов с перьями наготове за столом у дальней стены, и еще судейские, и еще преступники в кандалах. И... он. Архонт Правосудия. Самый влиятельный из вассалов Кайрос. Самый древний и могущественный Архонт. У Джо резко пересохло во рту. Страшно было... как никогда в жизни. Тунон парил, не касаясь пола, и из-под плаща у него валил клубами черный дым. Белая маска бесстрастно взирала на собравшихся и, казалось, взгляд ее не выделял никого конкретного, охватывая всех разом. В правой руке он сжимал свой знаменитый молот — символ и оружие столь же грозное, сколь и сам Тунон. А ведь когда-то, будучи совсем еще неразумным мальчишкой, Джо над его именем от души поржал — уж дюже забавно оно звучало... — Наконец, мы можем начинать. Джозеф. Человек, поставивший себя превыше закона. Суд хочет представить обвинения и предлагает тебе ответить за себя. А Джо-то успел понадеяться, что вся эта катавасия — не в его честь, и он тут просто за компанию с остальными... — Судебное заседание объявляю открытым. Рекомендую отнестись к этим минутам с надлежащей серьезностью, поскольку они могут стать для тебя последними. Голос у него был — что расплавленное железо. Источая марево древней силы, он заполнял желоба затейных формулировок, застывал и ложился на плечи тяжелой вязью — Джо едва удавалось думать. Казалось, каждое из слов, что произносил Тунон, могло бы остаться в вечности — обратиться молитвой или проклятием, но не исчезнуть и не утратить мощи. Они словно шли изнутри, из недр... то ли души непонятно чьей, то ли самого Терратуса. Джо никогда не хватило бы собственных жалких слов, чтобы объяснить. — Не пытайся лгать или уклоняться от ответов. Я буду судить тебя перед беспристрастным взором Владыки. И добавил: — Это понятно? В зале воцарилась мертвая тишина. Люди вокруг едва дышали — и все, как один, смотрели на Джо. И Тунон смотрел. Тунон ждал. Непостижимая тварь, едва ли бывшая человеком, зачаровывала черными прорезями на месте глаз и лишала остатков воли. Невинный младенец — и тот бы плюхнулся на колени с воем, признавая за собой все существующие грехи. А Джо был каким угодно, но никоим образом не невинным. Да и младенцем он, впрочем, не был. На губы сама собой наползла улыбка. Терять-то нечего было, верно? Прав был названый братец Касьян: ни семьи, ни дома, ни сердца, что любило бы и ждало. Прошлого не воротишь, его не купить за кольца. А если так, то чего бояться? Жизнь... К ней, как и к смерти, надобно относиться просто. И ответ Джо держал в итоге не столько перед Туноном, сколько перед самим собой. — Да, Ваша честь. Понятно.***
На предгорье Торталуса опускались сумерки. Хорошо видимые отсюда пики Двуглавого Перевала уже укрылись толстыми снежными шапками, а сырую землю только-только схватил мороз, и она тонко похрустывала под сапогами. На небе одна за другой зажигались звезды; погода завтра обещалась ясная. Не пришло еще время кайросовой метели. Кутаясь в толстый медвежий плащ, Джо спустился с крутого пригорка и в замешательстве замер. Нет, селение, слава тебе Владыка, никуда не делось, и дом Касьяна стоял на месте, да только стоило ли идти? Внимание привлекать — к себе, а главное, к нему и его семейству? Нет уж. Не для того Джо избавился от поганого лихоимца (так в протоколе и написали), а вместе с ним — от долга, не для того молчал, пока ломали пальцы и ребра, не для того отпрашивался и клялся честью не посрамить славное имя Суда Тунона. Лучше бы прибыл ночью, да угадаешь разве, сколько займет дорога. Из щелей в закрытых ставнях лился приглушенный свет, а за притворенной, давненько уже слетевшей с петель дверью сарая в темноте едва угадывалась телега. Не на пастбище, значит, а дома, с женой с дочерью. Потому что некого Касьяну больше было пасти. Несколько локтей назад Зинерве сделалось совсем худо, и чтобы хоть как-то ее лечить, Касьян продал то, что осталось от стада, — всего ничего, учитывая страшный зимний падеж. И зверолюда продал. Так что если и имел он какую-то прибыль с телеги с тканью, то с умом распорядиться ей не сумел. А может, подсуетилась Хильда. Эх, Касьян... Трус-то трус, но ведь не дурак же был... Благо хоть Зинерва не померла — этого Джо больше всего боялся. Но нет, пока вынюхивал да наводил справки, то и дело натыкался на ее имя. Не промах девчонка, вся в мать, вся в мать. Оливия тоже, бывало, цепляла хворь, но вечного пожара в ее душе это не умаляло. Ей бы в солдаты вместо домохозяек, да чего уж теперь жалеть. Зато заботилась о непутевом Касьяне и дочку такую прекрасную родила. Пусть и не с первого, и даже не со второго раза... Раздумывая над тем, что делать, и невольно предаваясь воспоминаниям Джо оперся о ближайшую сосну и простоял бы так час-другой — благо, в новом наряде морозы его не брали, — аккурат до наступления темноты, да мать-судьба послала ему решение. Из облысевших к зиме кустов на обочине дороги кубарем выкатился мальчишка в длинном худом тулупе — от старшего брата, видать, достался, если не от отца. — Хей! — окликнул его Джо, присаживаясь на корточки. — Хей, парень! Поди ко мне, ну. Мальчик поднялся с земли и, с подозрением косясь на незнакомца в черном, отряхнул тулуп. — Ма велела не газговагивать, — прокартавил он. — Моя тоже, земля ей пухом. Можешь не говорить, помоги только. А поможешь — дам бронзовое кольцо. Мальчик насупился и сложил руки на груди. Ну да, действительно, ему и восьми-то не было, на кой ему эти кольца... — И... орехов в меду. А вот орехи в меду оказали на него прямо-таки магическое воздействие. — Ну, чего надобно? Довольный своей победой, Джо выудил из-под плаща поясную сумку и извлек из нее небольшую деревянную шкатулку. Раз уж пообещал орехи, шкатулку пришлось открыть, куда решившийся подойти мальчишка тут же сунул свой любопытный нос. Кроме нескольких связок орехов в шкатулке лежали железное кольцо, помятый листок пергамента, на котором Джо сквозь пот и слезы смог-таки нацарапать названому брату пару десятков слов (правда, Касьян не умел читать, но зато умела разумница-Оливия), и, самое главное, перевязанный бечевкой холщовый мешочек с травами. Травы были, конечно, сушеные, но редкие, ценные и стоили очень, очень дорого. Волшебные, как ему сказали. Зальешь, дескать, кипятком — и отвар снимет любую хворь. Чтобы разжиться этим мешочком, Джо пришлось применить все свои умения, и все равно получилось чудом. Чудом и удачей, что приносила ему счастливая бронзовая булавка. — Вот, держи, — Джо протянул мальчонке связку орехов и закрыл шкатулку. — Зубы не сломай. А вот это отнеси к порогу вон того дома, что на отшибе. Постучись, подожди, пока отворят, и вручи хозяину. — А сам-то чего не вгучишь? — недоверчиво протянул мальчишка. — Я бы и рад, да негоже. Только смотри мне. Мои глаза, — Джо для верности указал в них пальцами, — видят дальше и острее, чем у любой птицы. Никуда от меня не скроешься. Мальчик громко фыркнул, но на шкатулку стал поглядывать с опасением. — Да полно стгащать-то. Отнесу, не съем. Не обманул, отнес. Джо следил за ним до тех пор, пока не отворилась дверь, и в последний момент скрылся за валуном, а оттуда уже двинул в обратный путь — в Северную Столицу. Повернуться спиной к дому, в котором вырос, оказалось на диво легко. Никакого прошлого, никакого пути назад. Джо и сам с трудом понимал, как так вышло, что вместо бездонной ямы его отправили в что-то вроде школы для молодых Вершителей, но с Архонтом Правосудия разве ж станешь спорить? Вот и Джо не стал. Хотя, признаться, тунонов молот, бронзовой нитью вышитый на груди, порой казался ему невыносимым бременем. А порой — билетом в новую, совершенно другую жизнь. К которой он, впрочем, тоже заведомо решил относиться просто.