грязь

      Сегодня Дазай позволил Чуе остаться у него на ночь. Они лежали на кровати в полной тишине, и лишь огни ночного города, что попадали в окна квартиры, хоть как-то освещали комнату. Чуя всем телом прижимался к Дазаю, положив голову тому на плечо. Его левая рука покоилась на груди шатена там, где равномерно билось сердце. Лёжа в тишине, каждый из них думал о чём-то своём. В эти минуты Накахара наслаждался их близостью. Он слегка повернул голову и уткнулся носом в шею возлюбленного. Парень медленно, с чувством вдыхал запах, исходящий от тела другого. Кофе с корицей. Именно так пахнет Осаму, он часто пьёт такой кофе, и поэтому Чуя готовил его с удовольствием, несмотря на то, что сам он не любитель данного напитка.       Проводя носом по шее, Чуя слегка приоткрыл рот. Зубы его едва коснулись кожи. Как это восхитительно. Видеть его, прикасаться к нему, чувствовать его запах, чувствовать его. Как же хочется укусить эту нежную кожу. Провести по ней языком, вызывая толпу мурашек. Не спеша всасывать её, оставляя багровый след. Так хочется впиться в эту шею зубами, чтобы остался шрам. Чтобы знать, что Чуя имеет на это право, чтобы знать, что Дазай принадлежит...       – Не смей, – от внезапных слов, разрезавших тишину, голубые глаза широко распахнулись. Это было так неожиданно. Словно почувствовав недоумённый взгляд Накахары, Дазай продолжил:       – Не смей. Не смей прикасаться к моей коже. Только попробуй оставить свой поганый след на мне, и ты пожалеешь, что носишь моё имя на себе, – медленно, сказал Дазай, слегка понизив голос.       – Почему ты так против этого? Тем более, это же шея. Если ты переживаешь, что кто-то увидит, то у тебя ведь всегда здесь бинты, – растерянно проговорил Чуя, проведя носом по шее. Он не ожидал такой реакции на его, казалось бы, невинное желание.       – Я сказал: не смей. Ты и так испортил моё тело своим жалким именем, не делай ещё хуже. Я не вынесу на себе эту грязь, – жёстко отказал Дазай, указывая на метку на своей руке. Там, под бинтами, было имя ненавистного ему человека, имя Чуи Накахары. На самом деле, он уже жалел, что позволил рыжему остаться у него. Тот слишком многое себе позволяет.       Лёд голубых глаз плавился от сжигающей боли, которую приносили жестокие слова любимого человека. Лёд плавился, превращаясь в слёзы, которые не имели право катиться по щекам. Ему больно. Но он не настолько жалок и слаб, чтобы разреветься тут как девчонка от пары обидных слов. Дазай никогда не примет их связь и Чуе лишь остаётся с этим смириться.       Жестокая усмешка тронула губы Осаму. Он никогда не считал себя мазохистом и уж тем более садистом. Хоть все и были иного мнения об этом. Но он будет самым последним лжецом, если скажет, что ему не нравится приносить боль Чуе. Видеть безграничную преданность и счастье в его глазах, просто позволяя ему находиться рядом. А эта надежда, что плещется где-то там в глубине его глаз, когда он приглашает парня к себе. Как приятно растаптывать это счастье и эту надежду всего парой фраз. Даже не фраз, хватает пары слов. Это чертовски приятное чувство.       Комната вновь погрузилась в тишину.       "Вечер определённо удался" пролетает в мыслях Дазая.       "Мои прикосновения для него лишь грязь" крутится в голове у Чуи.       Мрачная комната, наполненная тишиной, хранит эти отношения. Грязные и порочные. Разве может быть наполнено чистотой то, что построено на боли и жестокости, преданности и отчаянии, ненависти и любви.