У Изуку с рождения чистые руки. Ни точки, ни полуневидимой закорючки-звездочки, ни огромного льва на полруки, ни-че-го.
Говорят, татуировка соулмейта может упрямиться и появиться однажды с годами. Катсуки верит. А Изуку нет.
Изуку видел шестиконечную ауешную звезду на внутренней стороне запястья, разместившуюся аккурат на сухожилии, чуть слева. Изуку видел руки Катсуки. Изуку знает.
У всех в мире есть своя судьба, своя родственная душа, тот, кто ближе всех. И Изуку таковым для Катсуки не является. И не будет никогда.
А Катсуки злится, прячет руки под черными хлопчатыми напульсниками, говорит, что Изуку роднее, он его не оставит. Лжет.
Изуку знает, что как только соулмейт Кацуки появится, его друг не сможет не замечать его, и они оба утонут друг в друге, влюбятся настолько, что едва смогут дышать и никогда не расстанутся. И все у них будет хорошо, и как бы Катсуки сейчас не упрямился и не клялся, когда он увидит его, то инстинкт сработает, переключатель в голове хлопнет, и он потеряется в своей любви.
Изуку не может его винить за это. Он просто знает.
Года идут, а руки, наверняка издеваясь, становятся еще белее, еще чище. Изуку чувствует. Ничего нет. Ни яркого, жгуче-теплого солнца в груди от осознания того, что где-то тебя ждут и верят в встречу, ни мурлычущего кота, ни даже легкой тяжести. Ничего. Ни-че-го.
Катсуки кричит и избивает кулаки в кровь, пытаясь достучаться до этого идиота. Всегда рядом. Всегда
тут.
С наступлением шестнадцатилетия татуировка пульсирует, и по ощущениям, будто кто-то выжигает ее по острым линиям изнутри. Катсуки больно, как бы он ни скрывал.
Изуку хватает бледные запястья, целует в середину, куда собираются все линии, смотрит снизу вверх своими чертовски привлекательными глазами на Катсуки, и тот не помнит как дышать.
Изуку уверен, боль прошла, либо стала утихать, но все равно ведет языком по черным линиям, когда Катсуки просит.
Но однажды...
В дом напротив переезжает юноша. Какой-то странный, неразговорчивый, заторможенный, и Изуку уверен - тупой.
А еще его волосы двух цветов - слева красные, справа белые- вымораживают его до чертиков. Как и бесящие гетерохромные глаза - как любит Катсуки.
Изуку садится на колени к Катсуки, целует до опухших губ и скусанной кожи, закрывает шторы на окнах, выходящие прямо на окна того придурка, чтобы Катсуки не ушел.
Изуку чувствует - он уйдет.
Но, как бы он ни старался, Катсуки что-то понимает, что-то ощущает, но не понимает что. Мечется порой по дому, ходит из угла в угол, а когда Изуку просит прекратить, садится куда-нибудь и ерзает, будто куда-то спешит.
Вот только куда.
Изуку кусает его в шею, обнимает, целует.
Он мой.
Но все же Катсуки не выдерживает и выходит на улицу прогуляться. Изуку не может его сдержать, потому что сидит у себя дома. Что-то не так. Изуку понимает. Но не останавливает. Значит, судьба.
"Значит, судьба"
"Значит... пора?"
Именно в эту ночь Шото сидит у себя на крыше и смотрит на сияющую луну. Бледный свет окрашивает его волосы призрачным туманом, и Катсуки уверен, что будет совершенно незаконно и несправедливо, если кто-то сейчас отвлечет его.
Но именно он и отвлекает. Шото оборачивается на скрип ботинок по асфальту, потирает запястье и глядит прямо в глаза. Катсуки выдыхает.
Запястье странно покалывает, он хватается за него, но не может отвести взгляд от этого парня.
Тот спрыгивает с крыши прямо на улицу, в двадцати метрах от Катсуки и зовет. Тихо, тихо. "Это ты?"
Катсуки прикусывает губу и порывается уйти, но ноги не слушаются. Будто прирос к земле.
-Зайдешь ко мне?
Шото удивляется, но молча кивает и бесшумно подходит впритык. Люди не должны стоять так близко.
Катсуки сглатывает, и по его мнению, это было неприлично громко, что он краснеет.
Шото подносит руку к его лицу и потирает ладонью щеку. Катсуки замирает. И отвечает, почему-то тоже он.
-Ты красивый.
-Нет, я Шото.
Катсуки не понимает, но спустя мгновение смеется, прикрыв рот рукой. Он хватает
Шото за руку, и по телу проходит электрический разряд, запястье горит огнем, а в животе теплооо.
Они забираются в комнату через незакрытое окно, взобравшись по лестнице, приставленной к стене. Катсуки не расцепляет рук, садит Шото на свою кровать и смотрит пристально-пристально. Прямо в глаза. Взгляд Шото холоднеет, он грубо бросает - "Что?".
"к р а с и в о"
Катсуки кладет свободную руку на бедро Шото, опираясь, и прижимается лоб ко лбу, невесемо трется носом.
Шото прикрывает свои гетерохромные глаза, чуть вытягивает шею навстречу.
Катсуки роняет его на спину и целует.
***
Утро они встречают помятыми и сонными, со встопорщенными волосами и покусанными губами. Впервые Шото что-то чувствует. Например, тепло на животе от обнимающей его руки Катсуки. Или тянуще-приятное внутри, будто съел банку шоколадной пасты.
Шото не хочет отпускать это чувство, поэтому накрывает Катсуки удачно попавшимся под руку одеялом, и чуть тянет губы в стороны. Катсуки (как оказалось, неспящий) рассмеялся от такого, уткнувшись лицом в его грудь, прикрывая лицо одеялом.
"С возвращением, Шото"
И Шото чувствует взрывы фейерверков.
***
Теперь они здороваются по утрам, приветливо улыбаются днем и обязательно встречаются ночью
Изуку знает. З н а е т, ясно?
Катсуки все еще общается с ним, но не так, как до встречи с Шото. Его будто подменили, он больше улыбается, меньше целует Изуку и больше не надевает черные напульсники. И звезда гребанного ауешника переливается огнем, будто наслаждается свободой.
Изуку знает, Изуку понимает. Он н е т у п о й, понятно?
А Шото иногда зовет Катсуки к себе, и тот пропадает на день-два, и черт его знает, что этот придурок там с ним делает.
Но Изуку знает, что соулмейты - самые близкие друг другу. Поэтому вредить он Катсуки точно не будет. Но ведь к т о е г о з н а е т ? ? ?
И он срывается.
Он закрывается в ванной, давит на внутреннюю часть запястья, будто выдавливает что-то изнутри.
Врач сказал ему. Так бывает. Это нормально.
Особая жидкость, при рождении выходящая из своего внутреннего вместилища, окрашивает кожу узорами, еще встречающимися в природе только раз. Один чертов раз, и люди с одинаковыми узорами - судьбы друг друга. Но бывает и так, что жидкость не выходит, сразу выдавливать ее нельзя - сосуды отходящие от нее могут разорваться и попасть в кровь ребенка, а после и в сердце, что ухудшит его работу и принесет смерть. А с годами, когда сосуды уже крепки и можно выдавливать "судьбу", трафарет, встречающийся т о л ь к о р а з, исчезает и выдавить ее просто так, все равно, что перекрыть кислород - судьбу свою не встретишь уже н и к о г д а.
Изуку знает, но трафарет уже готов - четко отпечатан в памяти на века, и он аккуратно подрезает себе руку, взятым на время скальпелем, чуть левее от вены. Черная жидкость выливается, размазывается, но сразу же собирается в контуры звезды. Такой же, как у Бакуго Катсуки. Такой же, как у Шото.
И запястья Катсуки и Шото колет нестерпимой болью. Они, нежавшиеся в объятьях друг друга, резко подскакивают, случайно ударяя друг друга частями тела.
В глазах темнота, и пляшут искры. Шото хватает Катсуки за руку. Тот этого не видит, но чувствует, и сжимает в ответ.
На пороге Изуку. Рукой перетягивает окровавленный бинт, на лице испуганно-безумная улыбка.
А на запястье огненно горит звезда.
-Каччан, кажется... я твоя судьба.
