***
Просыпаться под инди-рок две тысячи десятых годов и под шорох колес по асфальту – это что-то новенькое. Клаус не уверен, что помнит, когда вообще в последний раз слушал музыку, кроме той, что играет Элайджа. – К... куда мы едем? Попытка приподняться отдает ноющей болью в затылке. В его волосы зарываются чужие пальцы. Он дергается, пальцы исчезают, и головная боль на удивление – тоже. – В Новый Орлеан, разумеется. Клаус резко выпрямляется, выискивая взглядом обладательницу этого голоса. – Мне нужна была только твоя помощь. И все. Только ты, Кэролайн. Она оборачивается, и их лица оказываются друг напротив друга. Клаус вспоминает все мантры, которые он когда-либо слышал, потому что его накрывает духотой и ее свежим запахом. – Извини, Клаус, но это моя семья, – твердо заявляет она. – Мы всегда защищаем друг друга, мы все делаем вместе. Зальцман, не прекращая вести машину, поддакивает: – Майклсонам стоило бы поучиться. – Спасибо. Клаус со стоном падает на сидение. Девочка, сидящая рядом, совершенно не похожа на Кэролайн (что логично) и очень сильно похожа на Рика. Она тепло улыбается ему, будто он не древний гибрид, которого боится весь мир, а плюшевый медвежонок. – Лиззи? – интересуется он. Трудно быть злобным с ребенком, который почти того же возраста, что его собственная дочь, и который только что избавил его от головной боли. – Джози, – представляется девочка и больше ничего не успевает сказать, потому что в кармане Клауса начинает орать мобильник. Причем орать – это точное слово. Каким-то магическим образом он всегда именно орет, когда звонит Ребекка. – Фрея узнала кое-что! – без предисловий выкрикивает сестра. – Кажется, мы поняли, кто похитил Хэйли. – Я просил тебя не лезть в это, – он шепчет, но искренне надеется, что его шепот звучит устрашающе. – Мы не будем пересекаться с тобой, если ты этого боишься, кстати… Где ты, Ник? Он вздыхает, встречается взглядами с Кэролайн, которая, на минуточку, даже не скрывает, что подслушивает. – Меня тут тоже похитили, – сообщает он. – Что? Кто?! – Семья Сальваторе-Зальцман. Я перезвоню.***
Семья Сальваторе-Зальцман – это какое-то наказание. Клаус начинает понимать Стефана, который предпочел умереть, лишь бы эти странные люди-вампиры-ведьмы были от него подальше. Ладно, возможно, Джози милая, но лишь до тех пор, пока не начинает угрожать своей сестре по телефону, отчитывая ее непонятно за что. Рик постоянно подозревает его в чем-то, постоянно угрожает убить, если он навредит Кэролайн, а что касается самой Кэролайн, то ее порывы слишком высоки и великодушны, а это всегда его раздражало. – Почему я вообще обратился к вам? Вы просто приехали побесить меня и посмотреть Новый Орлеан. На самом деле, они трое очень помогают. Пока Клаус пытается выяснить, как не слететь с катушек окончательно и как прекратить падать в обмороки без причины (что даже звучит комично), Кэролайн находит возможность общаться с Ребеккой и Фреей, не используя скайп и не пересекаясь лично. Джози создает что-то вроде ментального канала связи, который работает просто невероятно. Правда, большую часть времени она болтает по этой связи с Хоуп и обсуждает мальчиков (он не подслушивает), но в остальном – это работает. Они находят Хэйли на третий день, а на четвертый все прекращается. Становится тихо и серо, Зальцман дает девочкам полтора часа на сборы и едет заправлять машину, а Клаус осознает, что глаза Джози почти такого же цвета, как глаза Кэролайн, и ему хочется расхохотаться в голос. Его накрывает воспоминаниями. Они избивают его до синих пятен по всему телу, он никогда прежде не чувствовал себя таким слабым и таким одуревшим от накрывающих его чувств. Эти полтора часа на сборы – таймер, который Клаус устанавливает в своей голове и, пока он стоит у стены, не шевелясь, перед ним происходит маленькая жизнь. Прошлая жизнь. Он видит девочку со светлыми волосами – совершенно юную и запутавшуюся, уже вампира, но еще очень-сильно-человека, он видит голубые глаза, от которых голова идет кругом, видит синее платье, видит нагло вздернутый подбородок, от страха размазанную по лицу тушь, видит мольбу во взгляде, видит ответные, но совсем еще слабые чувства, видит тот единственный поцелуй и то-что-было-после. Он видит все это и вздрагивает, слыша собственный голос со стороны: – И что, это все? Ты просто уйдёшь? Она оборачивается и смотрит, будто не понимая, на самом же деле Клаус уверен – она понимает все. Джози переводит взгляд с матери на него и понимающе выходит, прихватив свой розовый рюкзачок. – А что я должна... – Ты снова уйдешь, Кэролайн? Опять? Ее взгляд становится более осмысленным, и он может видеть нерешительность с примесью легкой злости. Она всегда на него злится, в этом вся Кэролайн. – Быть может ты не заметил, но моя семья ждет меня в машине... – Твоя семья – взрослые люди. И ты уже не девочка с выпускного класса, так почему ты продолжаешь убегать? Он не может поверить, что говорит ей это вслух, что наконец-то решается. Ее глаза вспыхивают. – Я никогда не бегала от тебя. – Бегала. От своих чувств ко мне. – Это не так! – Так! – он подходит в три шага, не касается ее плеч руками, как привык, а просто смотрит на то, как вздымается ее грудь, как дрожат от волнения ее ресницы. – Ну давай, скажи мне. Что на этот раз? – У меня семья, – снова слова, которые он уже слышал, просто в другой интерпретации. Это все так смешно. – Школа. Горожане надеются на меня, у меня все под контролем и много пла.... – Планов на будущее? – Клаус и сам не понимает, когда начинает улыбаться. – В которые я не вписываюсь? Она отходит резко к окну, пружинки волос скользят по плечам и шее. Сдерживаться все труднее, теперь ее запах не только в воздухе вокруг него, он уже в подкорке, он в венах – он везде. – Знаешь, Клаус, это нечестно, – она обнимает себя руками. – Я просто согласилась тебе помочь, а ты пытаешься... Сделать что? Залезть ко мне в душу? – Просто останься, Кэролайн, – он не выносит себя, когда говорит это, потому что каждое его слово сейчас – словно мольба. Он бесконечно разбит тем, во что превратилась его жизнь, и видеть ее рядом с собой – будто глотать воду в самом сердце пустыни. – На час. На день. На год. На вечность. Это эгоистично – злиться, что даже Стефан, несмотря на то, что умер, имеет больше моментов с ней. – Видишь?! – она злится, ее губы дрожат, словно она вот-вот сорвется на крик. – Ты даже не думаешь о том, как больно мне слышать твои слова. – Почему? – Потому что я хотела бы этого, но не всем нашим желаниям суждено сбыться! – она делает шаг вперед. Клаус застывает посреди комнаты, глубоко вдыхает и идет к ней навстречу. Метры будто тают между ними, от них ничего не остается, пространство рассасывается, образуя вакуум, в котором они, как две тлеющие спички, загораются в объятиях друг друга. У Кэролайн холодные губы, но теплые руки, которыми она сжимает его плечи изо всех сил. Пружинки ее волос проскальзывают под его пальцами, рассыпаются и совершенно правильно наматываются на руку. Обнимать ее больно, в груди ноет от тоски и счастья, которое просто не может быть долгим, так не бывает… Он торопится брать ее поцелуи, пить ее губы, сталкиваться с ее языком своим. Он спешит впитать в себя каждый выдох и тихий стон, а потом, отстранившись, ласково уткнуться носом в висок. – Это нечестно, Клаус, – повторяет она, задыхаясь. Он мотает головой, не в силах поверить в происходящее. – Всего один год, Кэролайн. Один год только я и ты. Что такое год, когда ты бессмертна? Он может себе представить этот год в красках. Он даже почти уверен, что ему хватит, и он не станет требовать больше, потому что год с Кэролайн – это уже много. Она отстраняется, заглядывает в его лицо. Так трудно прочитать, понять, о чем она думает. Кристальная голубизна глаз не пропускает мысли, она их в голове запечатывает намертво, и Клаусу срочно нужны краска и холст, он уверен, что бросится за ними, как только разговор будет окончен. – Давай начнем с одного часа, – тихо шепчет она и вынимает телефон из кармана. Клаус крепко зажмуривается. «Моя Кэролайн» застывает на языке непроизнесенным выдохом. Час – это хорошее начало.