Крылья

Превращение феи всегда есть проявление сути. Природа каждой даёт себя знать по-разному — оттого двух одинаковых вы не найдёте, даже действительно задавшись такой безумной целью. И каждое превращение, от самого первого из них и на всю жизнь — шаг навстречу миру, ликующий возглас раскрывшейся души: "это я". Такая, как есть. Превращения, свойственные обладающим магической силой женщинам других рас, как ни странно, неизменно напоминают Палладиуму дом и собственный народ. С его точки зрения, магические перемены облика больше чем естественны, все эльфы знают: каждый меняется, достигая чего-то внутри себя, обнажая суть слой за слоем. Взросление, рискованная откровенность, аккумуляция имеющегося опыта, прожитого, перечувствованного, понятого и понятного иногда не разумом, а только сердцем... Чем всего этого больше, тем они прекрасней. Крылья в особенности, эта причуда сотворившей всё и вся силы, не иначе. Крылья фей — подарок ценнее амулетов и украшений, тоже меняющихся с растущим потоком внутренней силы. Нечто более ценное, чем узоры и образы, драгоценности и затейливые, как цветы, наряды. Нечто более могущественное, чем кольца и посохи магов — если понимать и очень захотеть, конечно. Но самое главное не в этом. Крылья со всей своей изменчивостью — самое явное отражение сути. Их можно обрести, если хватит смелости изменить себя, их можно потерять — если слишком запутаться. Но одно только время их отнять не может. Девочки, впрочем, мало задумываются об этом. Они живут сейчас, они веруют в красоту прежде всего явную, или, в лучшем случае, в силу — тоже явную, которую можно применить прямо сейчас,сотворив чудо, заключив в пассы, энергетические потоки и заклинания — и Палладиум не вправе их винить. В конце концов, научить их обращаться с этим — его прямая обязанность. Они слишком молоды и почти все уверены, что в этом — их несомненное преимущество. И даже самые лучшие где-то очень глубоко убеждены, что так будет всегда. Весна упряма. Они упрямы. Палладиум дорожит ими, даже если порою они его злят и утомляют. Палладиум любит весну, но время жизни — особенно у человеческих рас — имеет гораздо больше одного сезона. Это завораживает. Люди странные. Они стремятся то к постоянству, то к переменам, разнятся друг от друга невероятно — и в чём-то, очень глубоко, похожи, как дети одной матери. Меняют всё вокруг себя и верят, что дорогое им будет неизменно. Это удивительно. Наблюдать за переменами в них невозможно интересно само по себе, но те, что уже пережили и истинно прожили перемены, притягивают его особенно. Как директор. Палладиум не знал её другой, но сила, живущая в ней — как старое вино. Искорки, по временам вспыхивающие в её ярких глазах — как задержавшиеся лучи солнца, отражённые в озере много лет назад, и так и сохранившиеся до сегодняшнего дня. Такими же тёплыми, такими же завораживающими. Волшебство, пережившее время, неумершая юность, переродившаяся во что-то иное, цельное, и такое же могучее, как песня столетних деревьев в середине лета. Она удивительнее всех. Не имеет значения, насколько велика её слава, как члена Команды Света. Это только слова, только история, которую будут рассказывать. Но Фарагонда не была, Фарагонда есть. "Года мои не те", — смеётся она чуть грустно, поднимаясь по ступеням башни в светлую ночь, которую его народ назвал бы ночью Середины Зимы. Вся Алфея спит, укутанная сумраком. Многих нет — разъехались на каникулы. Многие миры теперь неспешно нагоняют друг друга в своём вращении, и год приходит к повороту, и праздник — разный на разных планетах, но имеющий сходную суть — медленно катится по измерениям, как звон бубенцов. Палладиум качает головой и подаёт ей руку. Ему удобнее это сделать, чем Визгитсу, деловито подпрыгивающему позади, но зато именно тот весело отвечает Фарагонде: "Ну это уж, право, ерунда!" Палладиум никогда ничего не говорит. Когда её крылья раскрываются за спиной, ослепительно-светлые даже в мерцаньи звёзд, когда пыльца с них оседает огромными кружевными снежинками на крыше, на тёмных елях, на аккуратных газонах, рождает во рту, на языке, привкус смеха, а в теле — шальное, ребяческое тепло, щекочущее кончики ушей, как после беготни по светлому морозу и игры в снежки — когда Фарагонда, оторвав взгляд от своей школы, поворачивается к ним с Визгитсом с пригоршней снега в руке — фея, а не директор и не героиня — Палладиум может только молчать.