Между порывами вьюги

За окном тоскливо и жутко завывает вечная метель. Тесное пространство деревянного домика освещается лишь огнем в камине, разожженным при помощи спичек. Полковник сидит перед танцующими яркими язычками, опустив подбородок на сплетенные в замок пальцы, и смотрит в никуда. Перед внутренним взором его снова и снова мелькают болезненные картины прошлого. Ишвар. Во взрывах пламени, пущенного его рукой, гибнут многие люди. Среди тысяч искаженных от боли лиц всплывают лица двух военных врачей, Рокбеллов. Они смотрят на него твердо, без страха, но с упреком. Они не боятся смерти. Но им жаль, что маленькая дочь останется сиротой. И ему тоже жаль. Зажмурившись покрепче, он щелкает пальцами… Полковник устало потер переносицу и подбросил дров в камин. Штаб. После Ишвара прошло несколько месяцев. Боль притупилась. Его назначают полковником. Члены команды с искренними улыбками на лицах поздравляют его все хором, Хавок предлагает выкурить по такому случаю по паре дорогих сигар. А Маес, просто стоя чуть поодаль и легко улыбаясь, аплодирует вместе со всеми, но ничего не говорит. И только когда полковник задерживает на нем долгий вопросительный взгляд, коротко кивает. Мол, «Я тебе обещал и обещание держу. И ты помни, о чем говорил». Между бровями Мустанга залегла глубокая складка, а в уголке здорового глаза блестит прозрачная капля. Кладбище. Парадные похороны Хьюза. Все близкие и друзья подполковника подавленно смотрят, как трижды заряжаются и стреляют холостыми мушкеты, а затем гроб медленно опускают в могилу. Тревожится ничего не понимающая малышка Элисия. Полковник усилием воли сдерживает желание упасть на колени, потому что ноги его больше почти не держат, и захлебнуться душащим его изнутри горем. Боль своей души он позволяет увидеть лишь лейтенанту, зная, что та все поймет. По щеке мужчины протянулась тонкая мокрая дорожка. Подвал в доме Кинга Бредли. Полковник приколот шпагой к каменной стене, он истекает кровью. А гомункул на его глазах без сожаления убивает собственного ребенка, просто душит его, сжимая тонкую шею в широких ладонях, глядя в наполненные ужасом непонимания и страхом темные глаза. Мустангу кажется, что вот сейчас его самого действительно убили. Пытаясь во что бы то ни стало спасти ребенка, он дотягивается до рукоятки шпаги и вытаскивает ее из стены, нападает на фюрера, но уже поздно: тело в руках последнего навсегда останется холодным и неподвижным. Полковник вздрагивает, но не от холода, и все равно плотнее кутается в толстую шубу. Тихая больничная палата. Помещение освещается тонкими лучами, падающими наискосок через высокое окно. Полковнику все еще непривычно ощущать повязку на левом глазу и видеть только правым. В палату заходит лейтенант Хоукай, но в этот раз без легкой улыбки, с опущенной головой и поникшими плечами. Тихо прикрыв за собой дверь, она молча садится рядом с кроватью замершего полковника. Делает глубокий вдох, а затем… Мир полковника рушится. Как тогда, когда стоявший перед ним Арчер нажал на курок. Только в тот момент он готов был расстаться с жизнью, считая, что выполнил свой долг. А в этот его заново обретенная жизнь потеряла всякий смысл. «Эдварда больше нет». В горле встал ком. Рой не мог вымолвить ни слова, да они не были нужны. Риза тоже сидела рядом и молчала. Для них обоих солнечный свет как бы померк, не отражаясь больше от длинных золотистых волос… Мустанг сидел напротив давно потухшего камина и все так же глядел в пустоту. Снова и снова вспоминались яркие мальчишеские глаза, всегда отражавшие все, что творилось в душе молодого алхимика. Он не умел скрывать своих чувств и не стремился этому научиться. Рой запустил пальцы во взлохмаченные волосы и с силой надавил ладонями на виски. Мысли об Элрике-старшем приносили почти физическую боль. Казалось бы, за два года уже можно было пережить и забыть, но все как-то не забывалось. Пришлось оставить работу, Централ и даже Ризу. Ничего не клеилось. За спиной открылась и закрылась дверь. Рой не зал, кого могло принести в такое время в маленькую одинокую хижину, но видеть никого не желал, а потому не обернулся и промолчал. − Ну и далеко же вы забрались, полковник!.. – в голосе не было ни капли недовольства, только улыбка и какая-то странная для ситуации радость. Рой понял, что не может пошевелиться. Это не могло быть правдой. − Я, конечно, знал, что вы терпеть не можете людей, но чтобы настолько… − продолжал тем временем гость. Было слышно, как он скинул тяжелую верхнюю одежду, встряхнул ее, вероятно, от снега, и повесил на крючок у двери. Мужчина медленно встал и обернулся. Из-за слабого света невозможно было различить что-то кроме складной фигуры, которая была ниже мустанга примерно на полголовы. Но полковнику этого было достаточно. Достаточно, чтобы поверить, что не ослышался, не сошел с ума, не видит галлюцинацию. Преодолев расстояние в пять шагов, показавшееся ему невероятно большим, мужчина замер на мгновение перед гостем, которого он так ждал и не ожидал увидеть одновременно, а затем порывисто обнял немало удивленного Эдварда. − Мустанг, я, конечно, знаю, что ты тут живешь один уже черт знает сколько, и заходят к тебе редко, но… − затараторил юноша, но был прерван. Широкая ладонь в теплой перчатке опустилась на макушку и заставила прижаться ближе, уткнуться носом в крепкое плечо, а правая рука сдавила грудную клетку так сильно, что, казалось, вдохнуть будет невозможно. Алхимик сначала попытался было сопротивляться, но затем, кажется, что-то решив или осознав, усмехнулся в плечо мужчины и обнял того в ответ. Рой вздохнул так, будто только что избавился от тяжелейшей ноши, придавливавшей его к земле. Он лишь слегка отстранился, чтобы заглянуть в ничуть не изменившееся лицо, заметить искорки в глазах, обхватить лицо руками, а затем прижаться губами к широкому лбу. Это не был поцелуй, лишь прикосновение, каким обычно проверяют температуру у маленьких детей, но Рой почувствовал, как его шею обдало теплым рваным выдохом. Полковник снова заглянул в золотистые глаза. Сейчас в них не было смеха, но не было и непонимания. Казалось, в них была просьба. Но Рой не решился рискнуть. Усмехнувшись, мужчина выпустил юношу из объятий и направился к стоявшей на столе лампе. По привычке вытащив из кармана коробок и чиркнув спичкой, Рой зажег лампу. А затем увидел растерянное лицо Эдварда. В солнечных глазах плескались страх, волнение, непонимание, вопрос. − Рой, ты… − Эд проглотил комок в горле. − Что случилось? Мустанг улыбнулся и тяжело вздохнул. Переход на «ты» казался вполне естественным и не смутил Мустанга. А вот рассказывать о появившейся фобии было неприятно. − Я не использую алхимию с того дня, когда убил Бредли. Я не могу. Все, кто пал от моей руки, встают передо мной, как живые… − лицо полковника омрачилось тенью страдания. – Но, знаешь, это даже неплохо. Теперь я умею разводить огонь так же, как это делают все остальные. Во время своего монолога полковник успел зажечь маленькую газовую плитку и поставить на нее чайник. Обернувшись, мужчина поймал серьезный взгляд совсем взрослого человека. В этом взгляде не было жалости, в нем сквозило понимание. И вдруг Эдвард широко улыбнулся и произнес: − В таком случае ты, наверное, не будешь против, если я помогу тебе приготовить ужин? И Мустанг не был. Они вместе приготовили макароны на двоих, вместе поужинали, вместе посмеялись над приключениями Эдварда в другом мире, по ту сторону Врат. А затем Рой отправил юношу стелить себе постель, а сам встал у небольшой импровизированной раковины, чтобы вымыть немногочисленную посуду. Когда он ополаскивал последнюю чашку, его крепко обняли сзади, прижавшись щекой к лопаткам. − Я тоже скучал, Рой, − шепот на грани слышимости, но громче и не было нужно. − Я знаю, − произнес мужчина, разворачиваясь лицом к юноше. Холодные, мокрые пальцы полковника очертили все еще непривычный повзрослевший контур лица, коснулись губ, прошлись по бьющейся жилке к воротнику теплого свитера. Золотистые глаза смотрели в один голубой, не отрываясь. Грудь юноши рвано поднималась и опускалась, губы тронула несмелая улыбка. А затем он, прикрыв глаза, придвинулся еще ближе и, потянувшись чуть вверх, накрыл губы Мустанга своими. Губы полковника были сухие, обветренные, искусанные, но такие же чуткие, как юношеские, такие теплые и мягкие. Такие желанные. Рой почувствовал, что впервые в жизни у него от поцелуя кружится голова. Одна его ладонь крепко держала Эдварда за талию, а пальцы второй почти невесомо касались тонкой кожи за ухом, заставляя юношу вздрагивать и стонать в поцелуй. Вдруг, совершенно неожиданно, Стальной оторвался от губ полковника и с сожалением посмотрел ему в глаза. − Рой, я, конечно, постелил постель, но я собирался вернуться в столицу сегодня. Боюсь, мне пора. Меня ждет машина и… Его голос оборвался, когда полковник с нескрываемой нежностью уткнулся носом ему в макушку, перебирая в пальцах мягкие золотистые пряди. От Элрика пахло медом и чем-то солнечным, давно забытым здесь, на севере страны, в вечных метелях. Юноша прикрыл глаза, глубоко вдохнул и крепко обнял полковника, не торопясь покинуть маленькую занесенную снегом хижину. − Мне кажется, твоя машина тебя не дождется… Тихий голос над самым ухом заставил мурашки пробежать по спине, а дыхание снова сбиться. Эдвард поднял удивленный взгляд на Мустанга. − Это еще почему? Рой усмехнулся и, наклонившись к Эду максимально близко, выдохнул в самые губы: − Во первых, за окном разыгралась такая метель, что ты ближайшего холма не найдешь, а во вторых, сегодня ты ночуешь у меня. Это приказ, и он не обсуждается. Эд усмехнулся, осознав, как же ему не хватало этой армейской субординации, и сам сократил оставшиеся миллиметры.

***

Засыпая в обнимку с золотоволосым чудом, Мустанг бросил мимолетный взгляд на камин и, недолго думая, достал из кармана брошенных рядом брюк белую перчатку с алхимическим кругом. Позволить Эду замерзнуть ночью он не мог, а разбудить, вставая, посчитал кощунством. Когда небольшая кучка недогоревших дров вспыхнула теплым огоньком, Рой широко улыбнулся и, зарывшись носом в любимую макушку, прикрыл глаза. Впервые за два года перед мысленным взором не стояли ужасы прожитых лет. На душе было тепло и уютно, когда под боком посапывал любимый алхимик.