Мороженое

***

Ноги гудят, а под подошвами тяжелой обуви шуршит опавшая листва, налетевшая за день. Солнце садится за горизонт, просвечивая между высоток, отражаясь яркими рыжими лучами от глянцевых стекол, и Очако жмурится, прикрывая глаза рукой. До дома совсем недалеко, прохладный ветерок приятно щекочет разгоряченную кожу — Очако сама потянула Кацуки пешком после тяжелой миссии, не позволив вызвать такси, и теперь легонько улыбается повисшей между ними уютной тишине. Тот молча топает рядом, и в своих громоздких наручах и потрепанном геройском костюме кажется даже более колючим, чем обычно. Вокруг негромко поют птицы, и после адской беготни по городу, боев и спасения людей, после торопливых преследований и опасных прыжков по крышам раскаленных зданий это кажется почти идиллией. В парке спокойно и тепло, где-то вдалеке гуляют парочки с детьми, но других прохожих почему-то совсем мало — наверное, уже поздно. Из-за широкого дерева внезапно показывается палатка с мороженым, и Очако облизывает губы, ускоряясь — оказывается, ей просто жизненно необходимо съесть его прямо сейчас. Кацуки упрямо кривится и что-то недовольно бурчит себе под нос, когда она пихает ему в руки рожок с тремя гигантскими шоколадными шариками и тянет в сторону стоящей неподалеку симпатичной лавочки. Деревянная поверхность теплая, нагретая за день под безмятежным городским солнцем. Очако щурится на его последние лучи, проникающие через листву, и неторопливо ест клубничное мороженое. — Вкусное, да? — улыбается она. Кацуки не отвечает, и Очако оборачивается — тот кусает мороженое большими кусками, совершенно не заморачиваясь, словно оно и не холодное вовсе. На его плече виднеется длинная ссадина, а щека и шея с одной стороны испачканы полосами темной грязи. Кацуки — пыльный, уставший и недовольный, — выглядит дико неуместно в этом спокойствии, этом парке, на этой теплой летней лавочке. Словно действующий боевой танк посреди красивого ухоженного сада. Очако фыркает своей ассоциации, перекладывает рожок в другую руку и тянется к Кацуки. Осторожно сжимает холодными пальцами его горячую ладонь сквозь ткань перчатки и говорит: — Хорошо, когда так спокойно. И думает, сколько времени ей понадобится провести в героике, чтобы тоже выпасть из «нормальной» жизни. Чтобы перестать выглядеть в ней органично, стать таким же «танком посреди сада». Мимо проходит женщина с коляской, и Очако провожает ее задумчивым взглядом — сколько? Или уже? Кацуки поворачивается, громко раскусывая вафельный рожок, и перехватывает ее за руку — его ладонь большая, рука Очако могла бы поместиться в ней полностью. Стискивает крепко и надежно, будто она может попытаться сбежать, и отвечает: — Мы — залог спокойствия. Очако снова улыбается, глубоко вдыхая тягучий вечерний воздух, тянется и быстро целует его в холодные сладкие губы, отдающие шоколадным мороженым. Кацуки смотрит на нее удивленно, а потом криво усмехается: — Пойдем уже домой, круглолицая. Не нагулялась? До выходных еще пахать и пахать. Очако зажмуривается и вскакивает с лавочки, потягиваясь. Кацуки встает следом. Мимо пробегают двое мальчишек, один из них резко оборачивается, зависая с открытым ртом и рассматривая их. «Смотри, герои!» — шепчет он восторженно им в спину. Просто каждому свое, и кто-то должен защищать все это — парки, ухоженные улочки, палатки с мороженым, женщин с колясками, детей. Людей — их жизни, налаженный быт, и это волшебное, хрупкое спокойствие мира. Очако смотрит на Кацуки, сжимая его горячую руку в ответ, и идет с ним вместе в сторону дома, громко шагая по опавшим листьям. Улыбается. Просто это значит быть героем. Просто больше некому, вот и все.