хуже некуда

      Урие не умеет отступать, но, когда речь заходит о Гинши, тормоза срабатывают автоматически, и хочется сдать назад. Куки напрочь забывает, что собирался сделать и какие слова произнести, чтобы наконец-то внести ясность в их дурацкую, попросту дурацкую ситуацию. Ему становится не по себе, и кончики пальцев начинает гадко покалывать, и чёрт разберёшь — то ли из-за того, что прикоснуться к Гинши отчаянно тянет, то ли из-за банально расшатанных нервов.       А Гинши расплывается в улыбке, тянет напевом своё извечное "Урие-кун", и Куки кажется, что хуже некуда.       Хотя тут он, конечно, сразу одёргивает себя. Вселенная полна загадок. И точно так же она полна идиотских (не)совпадений. Только скажи, что всё самое плохое уже случилось, и начнётся новый круг безумной карусели.       Так они поцеловались с Гинши впервые. Урие был уверен, что после долгого дня пережидать проливной дождь в тёмном переулке, заказав такси целых тридцать минут назад и всё ещё не получив сообщение о его прибытии, — хреново, и хреновее будет лишь в том случае, если какой-нибудь проклятый гуль выползет из своей норы в поисках позднего ужина.       Урие был катастрофически не прав. Такси задержалось ещё на десять минут. Гуль не появился. Никто не пострадал. А хреновее всё равно стало. И стало потому, что Ширазу, промокший насквозь, измаявшийся от скуки, отправивший уже седьмое голосовое грёбаному Сасаки, захотел допечь Урие окончательно.       Так и стояли, держась друг за друга, и методично проверяли на прочность собственную выдержку. Куки больно кусался. Гинши настойчиво тянул руки туда, куда строго-настрого запретили. Закончилось ярким светом фар, ударившим в глаза, и мерзопакостным чувством стыда, волной вздувшегося под быстро-быстро бившимся сердцем.       Как подростки. Как тупые подростки, сбежавшие от строгих родителей и решившие попробовать всё и сразу. В роли родителя, пусть и не очень строгого, — Хайсе, который не забыл между делом бросить удивлённое «Как-то поздно вы сегодня...» и буквально через пару минут спросить, что за красное пятно на шее у Гинши, не болит ли, и не аллергия ли это на препараты. Куки думал, что провалится сквозь землю сию же минуту. Ширазу нахально улыбался. Хайсе кивал, принимая откровенную ложь, и говорил, что, наверное, стоило бы посетить врача.       — Ты бы видел своё лицо, Урие-кун.       — Захлопнись, чудище.       С тех пор Куки предельно осторожен. И если он раньше с подозрением смотрел на тёмные переулки, то теперь и всё, связанное с Гинши, отошло в категорию опасного. Ещё не хватало вляпаться в то, что люди называют отношениями. Это нелепо.       А Ширазу всё равно вяжется, как бы Куки ни старался прикинуться занятым, листая толстую папку с делом годичной давности. Сукин сын.       — Поужинаем где-нибудь вечером?       — Поужинай с Сасаки и Муцуки. Если повезёт, сможешь вытащить Йонебаяши на свет.       — Не хочу Сасаки и Муцуки. Йонебаяши — тоже. Тебя хочу.       — Ширазу, — цедит Куки сквозь плотно сжатые зубы и выразительно смотрит на Гинши, наконец-то оторвавшись от исписанных страниц. — Проваливай. Потом поговорим.       — Потом — это вечером, ага? Примерно в половину седьмого, если никаких форс-мажоров? В той милой кафешке на углу? Идёт. Так бы сразу и сказал, что хочешь на свидание позвать. Урие-ку-ун.       Куки давится возмущённым возгласом, застрявшим в горле. Ему кажется, что он сейчас убьёт Ширазу. А если не убьёт, то хотя бы покалечит. Останавливает лишь то, что с судимостью Урие следователем не быть, тем более — следователем из S3.       Гинши зовёт это форменное безобразие конфетно-букетным периодом. У его Урие-куна сложный характер. Хуже… ах, да.       Ширазу вообще-то плевать, где ужинать, но по пятницам он выбирает новое место, надеясь, что хоть одно из них по-настоящему понравится Урие.       Куки каждый раз клянётся не приходить, а потом, из вредности опоздав минут на десять, всё равно приходит. Садится напротив Гинши, скрещивает руки на груди, смотрит скучающим взглядом, мол, и дальше что?       Господи, как же хочется врезать ему. А потом — поцеловать.       И можно без первого.       Куда уж хуже?       Как только Гинши заходит в гостиную, Куки сматывается. Гинши — за ним. Куки — обратно в гостиную. Число повторений — по настроению. Можно остановиться на двух и наконец-то наорать на Ширазу, а можно продолжать до тех пор, пока не покажется, что сидеть рядом с ним не так уж и плохо.       Сегодня нелепая беготня по комнатам начинает действовать на нервы не только Урие, но и Хайсе. Последний хмурится, откладывает в сторону одолженную у Аримы книгу, задумчиво трёт подбородок, а потом говорит Гинши:       — Разве нельзя сесть уже и поговорить нормально?       — Урие-кун не станет. Вы же знаете, он добровольно ничего не делает. Только приказы…       Хайсе прочищает горло, осторожно выглядывает в коридор, убеждаясь, что Куки всё слышит, и громко, отчётливо произносит:       — Это приказ, следователь третьего класса Ширазу Гинши!       Ширазу смеётся. Ей-богу, Хайсе — лучший. Иногда, конечно, грузит самой скучной работой, но в этот момент Гинши прощает ему всё. Сасаки прячет плутоватую улыбку ладонью и вновь принимается за чтение. Он знает, что прямо сейчас Куки желает ему самой мучительной смерти, но наблюдать за этими двумя — бесценно. Оно того стоит — и проклятий от Урие, и вечерних перепалок за столом, потому что в последнее время в этих самых перепалках нет ни капли настоящей злости.       Куки давит вымученную улыбку, больше напоминающую оскал, и думает, что Сасаки не жить. Всё равно ментор из него херовый. Максимум, на что сумеет настроить и вдохновить, — прыжок из окна. Но к тому же самому способна подтолкнуть и Акира, если где-нибудь проколоться, так что присутствие Хайсе в качестве ментора всё ещё не оправдано.       Гинши садится напротив, буквально светясь изнутри неподдельным счастьем, от которого у Куки начинает остро колоть под рёбрами.       — Урие-ку-ун.       Хуже некуда.       Урие понятия не имеет, куда подевался отчёт, оставленный им на столе Сасаки, но он точно помнит, что грёбаные бумажки были положены им поверх других грёбаных бумажек. А теперь их нет. И вся прочая макулатура на месте. Ну, надо же.       Куки не уверен, что виноват именно Ширазу. Вероятность его виновности крайне низка, потому что Гинши плевал с высокой колокольни на отчётные формы. Он даже не знает, кому и куда нужно приносить свои труды. Но ему просто не повезло оказаться в кабинете Сасаки в тот самый момент, когда Урие врывается туда с намерением отыскать на рабочем столе нужные документы, после чего швырнуть их в лицо Хайсе и победно назвать его клиническим идиотом.       — Отчёт брал? — раздражённо выпаливает Урие, столкнувшись лицом к лицу с Гинши. Он наступает на Ширазу решительно, закрывает за собой дверь, щёлкает замком и явно намеревается придушить любого, кто станет ему перечить. Увы, здесь нет никого больше, кроме Гинши.       — Чего?       — Отчёт, — нетерпеливо объясняет Урие, продолжая надвигаться на Гинши. — Папка. Чёрная. С бумажками. Ну, знаешь. Белые листы с какими-то непонятными каракулями.       — Это ты к тому, что я читать не умею, или к тому, что почерк у тебя ужасный?       Драться прямо в кабинете начальника — плохая идея. А Ширазу быстро придумывает кое-что более дурацкое. Он резко останавливается, переставая пятиться назад (некуда ведь), и Куки, увлечённый мыслями о мести за пропавший отчёт, влетает в него. Стол, в который Ширазу по инерции врезается, опасно грохает. Качнувшись, чудом остаётся на месте какая-то дико уродливая статуэтка. Только ручки падают на пол.       Вечером Хайсе, всё же нашедший отчёт, собирает их и думает, как бы избежать бурного негодования Урие, когда придётся признаться тому в допущенной ошибке. Куки это просто так не оставит. Будет плеваться ядом до тех пор, пока Сасаки сам не назовёт себя кретином. А Сасаки этого не сделает. Так что вся следующая неделя будет безнадёжно испорчена стычками с Урие.       Но странное дело — Урие спрашивает об отчёте лишь на следующий день. Хайсе нехотя говорит, что это его вина, и что с отчётом всё в порядке. И когда он же, набрав побольше воздуха в лёгкие, готовится каяться и одновременно с этим парировать особенно едкие упрёки Куки, ничего не происходит. Куки коротко кивает и выходит из лифта. Сонный, уставший, бредёт дальше. А на шее у него, там, где не спрячешь воротом рубашки, красуются тёмно-фиолетовые следы.       Хайсе вспоминает, что вообще-то вчера отправлял Ширазу в свой кабинет за документами по одному старому делу. Документы пришлось забирать самому, потому что Ширазу куда-то запропастился. Ничего удивительного. Исполнительность Гинши — крайне сомнительное явление. Тогда ведь и значения этому не придал. А теперь вот прояснилось.       Наверное, Сасаки даже немного завидует этим двоим. Урие оборачивается и ловит на себе его взгляд. Ехидный такой. Довольный. Сука.       И кто знал, что Хайсе вообще способен смотреть вот так?       Хуже некуда.       Куки приходится признать, что он на Ширазу запал. Надёжно так. Крепко. Чёрт бы знал, почему именно он, такой бестолковый и весь неправильный.       Разумеется, признание не идёт дальше самого Куки. Он ограничивается тяжёлым вздохом и утомлённым взглядом в сторону Гинши, который сидит рядом и пялится в телик.       Браво, Урие. Ты облажался.       Проблема Куки заключается в том, что он вернулся домой раньше Ширазу и не успел свалить в свою комнату до того, как тот плюхнулся на диван и начал болтать. Потом болтовня затихла. Но Ширазу-то остался. И рука его, лежащая на спинке дивана, стала медленно двигаться к Урие.       Ситуация патовая.        Хайсе предупредил, что задержится на работе. Тоору — с ним. А Сайко — просто Сайко. Что-то вроде домового. Все знают, что она здесь, но никто не может утверждать, что действительно видел её.       В общем, Урие некем и нечем прикрыться от Гинши.       — Урие-кун, — тянет Гинши довольно. — Мы тут одни.       — Не одни, — чеканит Куки, недовольно скосив глаза на Ширазу. — Йонебаяши наверху.       — Да ладно. Позавчера ты говорил, что если бы жил с ней, то узнал бы об этом только через пару-тройку месяцев. И то — когда её разлагающееся тело пришлось бы доставать из-под одеял и всякого хлама.       Справедливо. Куки хотел бы не согласиться, но Гинши всё запомнил, причём слово в слово. Тогда какого хрена он обычно косит под человека, не способного запомнить, какие документы нужно отдать Хайсе, а какие — Акире?       Куки собирается возмутиться, уже приоткрывает рот, вдыхает глубоко, но, как оказывается, лишь затем, чтобы ответить на совершенно нахальный поцелуй. Так долго и так горячо, что голова кругом, и никакого дела до Сайко больше нет, и…       — Что на ужин? Акира отпустила нас раньше, чем планировалось! — радостно голосит невесть откуда взявшийся Хайсе, а потом сдавленно ойкает и спешит ретироваться, утаскивая за собой Тоору.       Ширазу смеётся, уткнувшись лицом в плечо Куки. Куки едва ли не рычит от злости. Его утешает лишь то, что Хайсе застал их в более-менее приличном виде, потому что как раз в тот момент, когда раздался его вопль, Гинши тянулся к пряжке чужого ремня и обещал, что это будет круто.       У Куки теперь есть на одну причину больше не любить Хайсе, по вине которого он лишился минета.       — Хуже, блядь, некуда, — недовольно бурчит Урие, отстраняя от себя Гинши и готовясь к прямому столкновению с Хайсе и его любопытством.       После операции Урие чувствует себя ужасно. Кажется, будто тело перестало принадлежать ему. Оно слабо. Стоит подняться с больничной койки, сделать пару шагов, и перед глазами всё начинает плыть. Куки мучает страшная жажда, от которой он не может избавиться. В левой глазнице, где-то глубоко внутри, пульсирует острая боль. Словно кто-то насквозь пробил череп раскалённой спицей.       Остро пахнет кровью.       — Тебе ещё рано, — твердит Ширазу непривычно спокойно и мягко, подавая Урие стакан воды. — Ты не восстановился. Врачи запретили вставать.       Урие вжимается лицом в подушку, пальцами комкает одеяло. Руку Ширазу, держащую стакан, хочется оттолкнуть. Куки не беспомощен, чтобы за ним присматривали. Куки не… только не Гинши, пожалуйста. Медсёстры. Хоть, блядь, Сасаки. Только не Гинши.       Ширазу не должен видеть Урие таким слабым.       Потому что именно ради Гинши он старается, так отчаянно старается быть сильнее всех.       Каждую пятницу — новое заведение. Куки взял это за правило. Не то чтобы смена обстановки была так важна, но Ширазу делал так, и это последнее, в чём Куки может последовать за ним. Стать хоть немного ближе. Поймать отголосок присутствия. Пройти испытание памятью.       Жить тошно.       Урие не умеет отступать. Но ему не с кем больше идти вперёд.