Стоит всего.

      Глаза слипались и заснуть хотелось прямо на месте. Лёгкий полумрак лишь сильнее располагал к данному действию. Стянув наушники и бросив их на приборную панель, Гущин немного сполз в кресле и закрыл глаза. Грубые от штурвала пальцы коснулись напряженных висков и стали мягко разминать. Застонав от сего действия, Леша сильнее зажмурился. После напряженного дня голова казалась свинцовой. Провалившись в легкую дремоту Гущин не заметил как удобно устроился в кресле второго пилота. Опомнившись, парень резко распахнул глаза и встретился взглядом с командиром.       Зинченко сидел напротив него, и кажется уже достаточно долго. Все это время мужчина рассматривал расслабленное лицо стажёра. Казалось, что со сном уходила отпечатавшаяся на лице усталость, даже напряженная линия скул становилась мягче. Сам Леонид Саввич тоже был расслаблен, но поза все равно была не самой удачной. — Леонид Саввич, простите. Я устал просто и немного задремал. — потирая заспанные глаза, Гущин торопливо извинялся. — Ничего страшного. — голос Зинченко был мягким. — Шестаков вызывал меня к себе. Сказал, что я налетал норму и могу искать себе второго пилота. Вы тоже. — Лёша говорит опустив голову, словно провинившийся. — Поздравляю, теперь ты настоящий пилот. — Зинченко поздравил его, натянув улыбку. — Я отказался. — Лёша неожиданно резко уставился на командира. — Зачем? Ты же именно этого всегда и хотел. — в голосе Леонида Саввич читалось неподдельное удивление. — Теперь я хочу совершенно другого. — в кабине тренажера повисла минутная тишина, после чего Гущин стал торопливо собираться. — Извините.       Машинально погасив свет и оставив лишь приборную панель, Лёша вскочил с места и направился к выходу. Хотелось поскорее уйти, чтобы Зинченко не увидел его покрасневшего лица. — Подожди. — Леонид Саввич остановил его в самой двери и развернул лицом к себе. — Ты о чем? — теперь его голос был грубым. — Я не могу. — Гущин был благодарен самому себе, что погасил свет.       Стоять прижатым собственным командиром к стене было невыносимо. Хотелось провалиться сквозь землю, и только спасительная темнота была ему на руку. — Ты же пилот от бога. Ради чего ты отказываешься от будущего? Объясни мне. — руки КВС были непозволительно близко от его лица, упираясь в стену с обеих сторон. — Ради вас… — произнёс это Лёша непозволительно тихо и подался вперёд.       Губы парня встретились с чужими, такими желанными и до одури сладкими. Гущин даже не сразу понял, что его не отвергли. Это осознание пришло лишь тогда, когда парень ощутил мужские руки на собственной спине, чужие губы ласкающие его собственные. Несдержанно застонав, Лёша запустил пальцы в темные волосы командира, не желая отпускать его. — Простите. — все что смог произнести Алексей, когда Зинченко наконец отстранился. — Это не стоит твоего будущего. — даже при таком скудном освещении от приборной панели, Леонид Саввич смотрел парню прямо в глаза. — Один этот поцелуй стоит всего. — отчаянно прошептал Гущин. — Ты устал. Тебе нужно отдохнуть и все обдумать. — мужчина потянулся к ручке, но массивная дверь не поддалась. — Вы чего? — ошарашенно поинтересовался Лёша. — Дверь заклинило. Здесь иногда такое бывает.       Леонид Саввич устроился в кресле пилота, а Гущин расположился сзади, на небольшом диване для комиссии. Зажечь Зинченко свет он не позволил. Так они и сидели. Молча и в темноте. Молчать вдвоём всегда было комфортно. Не весь полёт же им трепаться в пустоту. Они привыкли быть рядом почти все своё время. Это не вызывало никакого дискомфорта. А теперь, обоим хотелось поскорее отсюда выбраться, лишь бы больше не находится один на один.       Мысли о произошедшем никак не хотели отступать. Лёша бранил себя за то, что проявил слабость и открыл свои чувства. Но в тоже самое время было легче, из-за того, что он все рассказал. Ему больше нечего было скрывать, а дальше будь что будет. Только вот Зинченко не был столь позитивно настроен. Уже тысячу раз он успел проклясть себя за то, что поджался на провокацию бывшего стажёра. Ответил на его поцелуй и явно убедил в собственной заинтересованности. — Подвинься. — одно слово произнесенное Леонидом Саввичем в мрачной тишине казалось оглушающим.       Лёша быстро сдвинулся в сторону, уступая место на диване командиру. — Вы ведь мне ответили. На поцелуй. — Гущин старался говорить тише. — Не отрицаю. Просто не хочу чтобы ты себе жизнь ломал. — Зинченко аккуратно сжал руку парня в ладони. — Я уже сломал. Когда с Канву вернулся. — Лёша лишь закрыл глаза. — Ох, горе ты моё. Иди сюда. — даже в темноте Гущин увидел, как командир протянул к нему руки.       Подавшись вперёд, парень оказался в крепких объятиях, плотно сжимающих его в кольце рук. И было так комфортно, в полутьме прижиматься к груди Зинченко, хвататься пальцами за его рубашку и утыкаться носом в шею. Через мгновение Лёша почувствовал на своей макушке касания губ, плавно спускающиеся к шее. — Мальчик мой. И что мне с тобой делать? — продолжая прижимать парня к себе, Зинченко задал вопрос в темноту. — Не отталкивайте меня, пожалуйста. Я не смогу без вас. — отстранившись, Лёша по щенячьи уставился на командира. — Куда я от тебя денусь-то. — улыбнувшись, Зинченко коснулся подрагивающих губ парня мягким поцелуем. — Люблю тебя, дурака такого.