Дурочка

В эту комнату И Нок привели, когда солнце уже высоко поднялось над Ханьяном, заливая остроконечные шпили дворца и раскинувшийся внизу город щедрым светом без тепла. При дыхании изо рта шёл пар, за ночь И Нок вся иззябла в темнице — клетушке с пуком соломы на полу и единственной едва тлеющей жаровней. Да и та стояла дальше по коридору, возле стоящего на посту стража. Комната — вовсе не комната никакая, а самые настоящие покои, сплошь в цветных шелках и невесомых тюлях, — была хотя бы тёплой. И Нок свернулась на постели, накрывшись покрывалом. Остальных ребят она не видела два дня, с тех пор, как их поймали, а Гиль Дона — со вчерашнего полудня, когда молодой господин, который был не молодым господином, а королём, прошёл в его темницу мимо неё. Не велел привести опасного преступника к нему в цепях, а спустился сам, оставив у входа охрану. И Нок сидела у решётки своей клетушки, чтобы не пропустить, когда он будет возвращаться, и щипала себя за руку, чтобы не заплакать, когда Гиль Дона поволокут на казнь следом. Вместо этого её привели в эти сладко пахнущие покои и надолго оставили в тёплой воде в большой купальне. Две женщины вымыли ей волосы, размяли спину. Долго ахали над покрытыми мозолями, потрескавшимися ладонями и синяками на боках. Молодой евнух в зелёном придворном одеянии принёс новую одежду, перстни для пальцев и заколки для волос. Двери распахнулись, когда время перевалило за четвёртый час пополудни. Вошёл молодой господин. И Нок в своём покрывале подскочила от испуга. «Я смотрела на тебя тогда, на палубе, потому что ты был красивый. Прости меня, пожалуйста я больше не стану», хотела сказать И Нок, но она была дурочкой, так все говорили, поэтому залопотала от испуга другое. Про комнату, про евнуха и еду. Молодой господин прошёлся из угла в угол, заложив руки за спину. Одет он снова был, как наёмник или торговец, правда, в куда более дорогие ткани. — Тебе не понравился евнух? Я велю его заменить. Не бойся, с твоими друзьями всё хорошо. Хочешь есть? И Нок замотала головой и едва не заплакала. Ей показалось, что он совсем её не слушал. Молодой господин шагнул к постели. И Нок запуталась в непривычно длинном, слишком красивом платье и шлёпнулась назад. Глаза у молодого господина (это И Нок запомнила ещё по давнему морскому путешествию) были цвета дымчатого топаза на просвет, а в тени шляпы — жаркие, как уголь. Эти жгучие глаза вспыхнули при взгляде на неё. И Нок показалось, что молодой господин — король! — сейчас её ударит. Вместо этого он перевернул её на живот. И Нок, застигнутая врасплох, забарахталась, как черепаха, потом замерла, вертя головой и пытаясь хоть что-то разглядеть среди всех этих подушек и шелковых занавесей. Если бы молодой господин попробовал сделать то, что, бывало, пытались проделать парни в ночлежках и харчевнях в те времена, когда они со стариком бродили по стране, она бы давно уже вывернулась и дала обидчику в глаз. Но он не пытался раздеть И Нок или ухватить за грудь, не отпускал солёных шуточек — а кроме того, был намного, намного её сильнее. Новое платье сбилось у неё под животом в комок. И Нок попробовала вспомнить, как они с Гиль Доном охотились на тигров, потому что тогда ничего не боялись, и не смогла. Железная ладонь надавила ей на спину, пальцы другой вошли внутрь. ...После молодой господин ласково погладил её по голове. И Нок лежала, зажмурившись крепко-крепко, и вспоминала их с Гиль Доном ручей, танцующую кобру, тигров, вкусную еду и Магоксу. Утром И Нок подняли спозаранку, целая стайка почтительных служанок нанизывала на неё шелка слой за слоем, ещё одна, больно дёргая гребнем, расчесала и уложила волосы, украсив заколкой — И Нок её узнала. Евнухов было целых два, новых, не тех, что вчера. Подобострастно кланяясь, её подхватили под руки, повлекли из покоев через сад, из сада по галереям, оттуда — в большой зал с возвышением, устланным золотой парчой… — Государыня, дама Рю, — угодливо бормотали евнухи в оба уха. И Нок хотелось зареветь в голос, как бывало в детстве — какая она им государыня, какая дама?.. Но они не были её стариком, и потому И Нок смолчала. Сдержалась. В зале её усадили на помосте рядом с возвышением. И Нок скосила глаза, и внутри у неё ёкнуло — на возвышении сидел молодой господин в алых с золотом одеждах, с изумрудным перстнем на пальце. Король. И Нок еле смогла присесть — у неё всё жгло с ночи, утром она улучила минутку и, стыдясь и маясь, проверила себя. Молодой господин не намеревался быть с ней жестоким, но сидеть всё равно было тяжело. Мысли И Нок испуганно шарахнулись прочь от вчерашних воспоминаний. Гиль Дон её ни разу и пальцем не тронул… — Чжайо, — прошептала она себе под нос. А потом И Нок увидела Гиль Дона, и сердце у неё ухнуло куда-то к пустому желудку. Пару минут она видела только его лицо, бледное и потерянное, и не слышала ничего из того, что говорил король и высокий важный дядечка со свитком в руках рядом с ним. …личное поручение короля… великие заслуги перед Чосоном… королевская милость… учитывая, что семья изменника, бывшего внутренних дел министра Хона, понесла наказание… и, дабы не угас род, последнему отпрыску, искупившему… даровать. Хон Гиль Дон поднялся с колен. Собрание вокруг загудело и умолкло, стоило королю вскинуть взгляд. И Нок спохватилась, что только что тут произошло что-то важное, быть может, страшное, а она, дурочка, всё пропустила. — Десять лет терпели ведь сына наложницы на троне, — тихо, но едко сказал король. — Ничего. Как-нибудь вытерпите и нового господина Хона. Значит, король не соврал, когда сказал, что с остальными всё в порядке, с облегчением поняла И Нок. И отпустил Гиль Дона. Конечно, отпустил, раз все эти люди здесь так злы… Она осмелилась задать вопрос, когда молодой господин выводил её из зала под руку. — А, эти, — рассеянно сказал он. — Ушли на все четыре стороны, помилованы за все преступления, совершённые до сего дня. Если не начнут снова воровать, никто их не тронет. В комнате с шёлковыми занавесями И Нок поймала за рукав одного из давешних евнухов, и, собравшись с мыслями, спросила: — Когда мне можно будет отсюда уйти? — Разумеется, государыня будет присутствовать на церемонии, — непрестанно кланяясь, сказал евнух. Вокруг И Нок суетились придворные портнихи, снимая мерки. — На какой церемонии? — растерянно спросила И Нок. — Бракосочетании, госпожа. Король повелел провести его как можно скорее. Госпожу Со Ын Хе уже вызвали во дворец. Когда И Нок в новом платье привели в дворцовый храм, там опять был Гиль Дон и почему-то молодая госпожа-под-дождём. Та самая, ну конечно, теперь И Нок вспомнила фамилию. На этот раз Ын Хе была одета, накрашена и причёсана, как невеста, нежное лицо под свадебным убором казалось ещё краше. У И Нок закружилась голова. Должно быть, это была такая игра, на которую согласился Гиль Дон, чтобы никого не казнили. Они с бандой не раз устраивали настоящие актёрские представления, изображая то предсказателей, то дворян, то вовсе бродячих монахов, чтобы совершить очередное ограбление. Как она, дурочка, могла сразу не понять этого?! Поэтому И Нок постаралась выпрямиться и выглядеть милостиво, как настоящая государыня из уличных представлений. Ни в коем случае нельзя было портить Гиль Дону игру. Чжайо. Чжайо. Чжайо. И Нок приготовилась терпеть долго, может, целых два или три дня. Игра может затянуться. Вокруг шептались: какая честь для новобрачных, и ещё — ну надо же, жених теперь войдёт в род молодой жены. Но как же теперь Гиль Дон сможет разбойничать, если весь двор знает его в лицо и всем известно, где живёт госпожа Ын Хе?! Кажется, она сказала это вслух, потому что придворный евнух перестал твердить про великую честь и посмотрел как-то странно, с жалостью. Пусть И Нок и была дурочкой, но чувства и эмоции других людей всегда различала хорошо. Так говорил старик, а он не стал бы врать — ведь не врал, что она глупая… Провожал её снова король. Остановился на миг на галерее, глядя на алеющее на западе, на глазах падающее к горизонту солнце: — Красный — значит поражение, — сказал непонятно. По северной дороге из столицы в сторону Магоксы спешила городская стража. — Я предпочёл бы синий, сулящий радость. Когда новобрачные покинули дворец, И Нок заставила себя поесть как следует. Нужно было запастись силами и быть готовой бежать, когда Гиль Дон придёт за ней. И Нок почему-то всё вспоминалось лицо и улыбка короля там, на галерее. Он редко веселился, а улыбка была очень красивая. Вот она сама и Гиль Дон часто смеялись… Ей пришло в голову, что Гиль Дон не знает, где её держат. Во дворце много комнат, он может и не найти нужную. Значит, надо выйти наружу, так, чтобы её было легко отыскать. И Нок выскользнула из покоев, держа обувь в руках. Приставучих евнухов нигде не было видно, а стражи и не пытались её остановить. Она специально потыкала одного в живот, дунула в ухо — нет, стоит почтительным истуканом. И Нок припустила по галерее бегом. Большая часть ночи уже миновала. У очередного поворота она услышала знакомый голос и едва не вскрикнула от радости. Единственный тусклый светильник мерцал едва-едва настолько, чтобы осветить отгороженную ширмами и тканью нишу в тупике. И Нок, разглядев кудрявую макушку и широкие плечи, рванулась вперёд. И только тут поняла, что негромких голоса было два и человека в нише — тоже два. ...Как очутилась у себя в комнате, она не помнила. Должно быть, ноги сами принесли. И Нок села на постель и вдруг поняла, что всё ещё сжимает в руках расшитые бисером туфли. Перед глазами стояла картинка: впившиеся в крепкое плечо пальцы с изумрудным перстнем на указательном, обвившаяся вокруг стройной талии рука, и затуманенные от поцелуя глаза — жгучие в тени шляпы, цвета дымчатого топаза на просвет. И Нок сунула туфли под подушку, легла и закрыла глаза. Луна в окошке начала бледнеть. И Нок задремала, вспоминая кобру, цветные стёклышки, монастырь у ручья, тигров и рисовые булочки. Когда луна истаяла до полупрозрачности, как льдинка, небо на севере окрасилось алым. Там горела Магокса.