Змеиное кубло

Торговец Чен умный человек, поэтому преуспевает в жизни. Он умеет не задавать вопросов, не интересоваться именами и не запоминать лиц. Ему доводилось сдавать склады в наём и не спрашивать, под какой товар, пускать за плату в комнаты над лавкой и после безропотно отмывать кровь со стен и пола. Но не обратить внимание на этих двоих невозможно. Они появляются нечасто, раз в полтора-два месяца. Платят щедро и берут комнату на всю ночь. Впрочем, и уходят ещё затемно. Один — высоченный детина, красивый красотой молодого здорового животного, с сильно отросшими кудрями. Был бы парень как парень, может, грузчик из порта, может, лихой человек — если бы не талия танцора и мускулы галерного гребца под бродяжьим отрепьем. И ещё походка. Очень такая нехорошая походка, сказал бы торговец Чен, если бы его спросили. Опасная. Грузчики из порта так не ходят. Но его никто не спрашивает. Второй — пониже ростом, поуже в кости, но не слишком. Одет как торговец или наёмник, но даже под шляпой и накидкой не спрячешь такую внешность. Черноволосый, с кожей тёмно-медового оттенка, настоящий образчик классической чосонской красоты. Крупные мягкие черты лица удивительно сочетаются со стройной, подтянутой фигурой. Только вот глаза неприятно цепкие, и походка у него тоже… м-да. Впрочем, любопытствует торговец Чен исключительно тихо и про себя. Он очень, очень умный человек. Чжан Хви стаскивает шляпу, встряхивает волосами. Гиль Дон искоса поглядывает на него. В последнее время оба выбираются в город нечасто: у Чжан Хви — дворец, змеиное кубло, у Гиль Дона — гражданские экзамены и жена. Тоже кубло, если подумать. С танцующими кобрами. Гиль Дон теперь и не Гиль Дон вовсе. В род жены — значит, в род жены, со всем причитающимся. Повезло, что у Второго министра Со Юн Сопа нет сыновей. Хон Гиль Дон должен был погибнуть, сказал Чжан Хви (после, когда прыжок со скалы закончился крепкими объятиями городских стражников, усиленных людьми из Йонмуна). Лучше всего — героически и при свидетелях. Он был хорош, когда на троне сидел прежний король, а теперь, когда к власти пришёл законный государь, благословенный Небесами, какой может быть Хон Гиль Дон и какое такое, скажите на милость, притеснение народа? Гиль Дону тогда всё ещё очень хотелось жить. Теперь он обитает на другом конце Ханьяна, под другим именем, и люди вокруг него тоже другие. Казалось — невозможно, но Чжан Хви был прав: немного времени, немного слухов, и люди на площадях и рынках забудут, как он звался раньше. А кто не забудет, не осмелится даже мысленно опознать в господине зяте Второго министра бывшего разбойника. ...Хочешь — станешь честным чиновником, сказал Чжан Хви. Мечтал же ты всё изменить? Гиль Дон чувствует себя заклинателем с флейтой над закрытой коробкой. Кобра танцует, но прежде ты измучаешь пальцы и изранишь губы, и никогда не будешь знать, когда ей вздумается ужалить. Вот она, ходит туда-сюда по комнате, встряхивает волосами, разминает пальцами шею. Говорит что-то… причём уже довольно давно. — …эти замшелые стариканы, даже не от брата достались, ещё от отца, — и вдруг: — Ты будешь со мной? Этот вопрос не подразумевает «сегодня». Этот вопрос не означает ничего из того, что случится до утра в этой комнате. Чжан Хви мастер задавать посреди будничного разговора такие вопросы… Гиль Дон никак не возьмёт в толк, когда это началось. Когда он впервые позволил Чжан Хви, тогда ещё принцу в бегах, поступить с собой, как с женщиной или евнухом? Когда тот впервые допустил, чтобы он обошёлся с ним так же? Когда они стояли посреди площади, пока с плахи катились головы одна за другой, заливая помост кровью? Надо было бежать, думает Гиль Дон. Когда посреди будничного, чтоб его через колено, разговора, где-то между «а не взорвать ли нам дворец» и «передай-ка соли» принц твоей страны спрашивает «ляжешь со мной?», есть ровно два выхода. Либо прыгать головой в окно и грести вплавь до самого Китая, не оглядываясь. Либо. В Китай он собирался трижды — сорвалось. В четвёртый раз и пробовать глупо, да и поздно. Знать, не судьба. — Буду, — говорит Гиль Дон вслух. Буду твоим человеком среди тех, кто достался от брата и отца. Спасу тех, кого ты спасать не станешь. Сниму груз с твоей совести. Флейта всё ещё не взяла ни одной неверной ноты. Ну и веселится же сейчас, должно быть, на том свете осуждённый государственный изменник, бывший министр Хон. …Либо отвечаешь «от таких предложений не отказываются» бездумно и легко, так в драке отвечают ударом на удар. И только потом понимаешь — от каких. Чжан Хви сегодня засыпает первым, и Гиль Дон выравнивает дыхание и пульс, всматриваясь в умиротворённое во сне лицо короля. Знали бы придворные, ох. Если б знали, причитали бы, что государь не различает мужчин и женщин. Гиль Дон знает, что различает, ещё как. Что Чжан Хви, полжизни прожившему в Китае, прекрасно известно, что полагается за такое по законам Чосона. И что ему плевать на законы, и иногда — на Чосон. Во сне с Чжан Хви сходит привычная бесстрастно-внимательная маска. Выражения его лица меняются так редко, что Гиль Дон помнит их все наперечёт. Его память всё ещё хранит ту картину в их первую ночь: полудетское удивление, изумлённо приоткрытые губы, влажные от испарины виски, брови, изогнутые высоко и мучительно. Не отказываются, верно. Гиль Дон засыпает, баюкая теплом пригревшуюся на груди змею.