***
Импульс — горячий, болезненный и мощный — пронесся совсем рядом с панцирем, едва не опрокинув его, а от огласившего весь макрокосмос пронзительного и отчаянного вопля по прочной поверхности пробежала пара-другая трещин. Матурин проснулся мгновенно. Никогда еще он не пробуждался с такой скоростью, и с такой проворностью не шевелился. Как правило, Черепаха любил годик-другой просто полежать внутри своего панциря, потом медленно показаться из него, еще пару десятилетий разминать затекшее тело, а затем, свершив какой-нибудь акт творения, тут же снова спрятаться и уснуть. Перемещался с места на место он крайне редко и неохотно. Но теперь Матурин, не раздумывая ни минуты, начал разворачиваться. Что-то было не так. Стало неправильным, непривычным, искаженным. Оно попало в беду. Впервые за многие и многие тысячелетия — а возможно даже больше миллиона лет минуло, он не слишком-то обращал внимания на такую мелочь, как время — Матурин сдвинулся с места. Влекомый желанием узнать, что произошло и неким внутренним волнением, все сильнее о себе заявляющим, Черепаха подплыл к самой границе своих владений и заглянул в прореху мироздания. Там, в черноте ему недоступной, вне метавселенной, простиралось запределье вне всяких пределов. Обитель Мертвых Огней. То, что открылось его взору, заставило Матурина замереть в оцепенении и неверии. Мертвые Огни гасли. Один за другим маленькие сгустки яркой, сияющей, но чуждой всему живому энергии тускнели, а потом чернота вечности поглощала их, крупица за крупицей, оставляя после себя едва различимые серые облачка, которые неуклонно развеивались пылью. За всю свою жизнь Черепаха не видел зрелища более непостижимого и… ужасающего. Он не знал, и даже не допускал мысли, что можно уничтожить нечто, являющееся самой вечностью. И теперь видел яркое подтверждение обратного. Похоже, совсем не зря Оно называло его все это время старым дураком. Самый крупный сгусток энергии, намного больше остальных, средоточие ее, целая плеяда Мертвых Огней — мерцал словно лампочка в сети со скачущим напряжением. И все вокруг было буквально пропитано эмоциями, что само по себе было невероятным. Страх, боль, отчаяние, тоска и совсем немного, словно бы на излете, ярости. Черепаха моргнул, а затем еще раз, но сомнений в том, что он чувствует не было — Оно, ранее не испытывавшее никаких эмоций, теперь буквально тонуло в них. Матурин очень осторожно потянулся к созданию Мертвых Огней, пытаясь привлечь к себе внимание, но не дождался никакой реакции. Оно полностью замкнулось на своих боли и страхе, не реагируя ни на что иное и медленно угасая вслед за собственным потомством. Осознание этого потрясло Черепаху, равно как и понимание причин произошедшего. Кто-то бросил Оно вызов, постигнув природу этого существа и точно зная, что нужно делать — и победил. И, кажется, Черепаха начал припоминать одного мальца, которому сам же по неосторожности дал парочку полезных советов. Дело в том, что этот ребенок был далеко не первым, кто пытался победить Мертвые Огни, таких на памяти Матурина, пролетавших мимо и вопящих, было превеликое множество. Кто-то боролся, кто-то покорно принимал свою участь. Некоторые даже возвращались обратно, правда в сильно искаженном виде. Черепаха вполне охотно раздавал советы и напутствия тем, кто в них нуждался, ему это было не сложно, а просящим его помощи в большинстве случаев подобное дарило некое успокоение. Так почему бы и не сделать доброе дело? И никогда за всю свою крайне долгую жизнь Матурин не испытывал сомнений, что эти невинные советы, равно как и эти маленькие, отважно сражающиеся за свою жизнь существа, сумеют на самом деле навредить Оно. Подобное казалось немыслимым, но тем не менее именно это и произошло. И в том, судя по всему, была и его, Черепахи, вина. Быть может, потому Оно в последнее время так злилось на него? Думало, что Черепаха желает навредить Мертвым Огням, и именно поэтому пытается помочь жалким людишкам, которых, якобы, так сильно любит? Но дело было вовсе не в людях как таковых. Да, Матурин любил людей и пытался подарить им некое успокоение в последние мгновения, но точно так же он любил все сущее, все им сотворенное и все, что было сотворено Другим. И даже Оно. И уж точно он не желал вреда существу, которое дольше всех существовало рядом с ним и делало пребывание в вечности чуть менее тоскливым. По правде говоря, Оно порой, особенно когда только-только зародилось и активно познавало мир, бывало крайне несносным и надоедливым. Сущность, гордо нарекшая себя Пожирательницей Миров, не имея никакого иного собеседника во всем макрокосмосе, буквально забрасывала Матурина вопросами, то и дело подкалывала и высмеивала, оттачивая на нем свое остроумие. Черепаха всегда отвечал сдержано, стараясь не раскрыть слишком многого. Они существовали в этом спокойном уголке макрокосмоса практически в полной изоляции, и Пожирательница Миров искренне считала себя уникальным и единственным в своем роде созданием. Даже собственный пол — женский — Оно воспринимало исключительно как физиологическую особенность, и он не играл для существа никакой самоидентификационной роли. Матурин решил, что лишняя информация может слишком сильно пошатнуть психическое состояние Пожирательницы и потому старательно скрывал большую часть своих знаний. Кажется, это тоже было ошибкой. И когда активность Оно сошла на нет, а все внимание Мертвых Огней сосредоточилось на создаваемых и пригодных в пищу мирах, Матурин поначалу обрадовался. Но после пары-тройки миллиардов лет полного молчания понял, что откровенно скучает по былым разговорам и перепалкам. Вот только первым заговорить с Оно Черепаха так и не решился, чувствуя все нарастающую злобу существа и не желая усугублять тот хрупкий нейтралитет, который установился между ними. Потому что напади Оно на него, и Матурину пришлось бы сражаться за свою жизнь и, возможно, уничтожить Мертвые Огни. Чего Черепаха отчаянно не желал делать. Зато пожелали люди. И то, что происходило, сам факт того, что какие-то смертные человечки, чья жизнь не более чем короткая вспышка на полотне вечности, сумели нанести столь величественному существу настолько фатальные увечья — сумели нанести хотя бы какие-то увечья — ощущался практически кощунством. Матурин покрепче стиснул челюсти и усилил нажим на барьер между метавселенной и обителью Мертвых Огней. Проломить его он, конечно же, не мог, но вот дотянуться до Пожирательницы Миров, коснуться ее — вполне. Ту его часть, которая оказалась в запредельной черноте, тут же скрутило болью, но Матурин старался не обращать на подобные мелочи внимания. Вместо этого он попытался передать часть своей энергии Оно, чтобы остановить процесс угасания. И сразу же осознал свою ошибку. Мертвые Огни замерцали сильнее от соприкосновения с созидательной энергией, живой энергией, по ним пошла рябь, и до разума Матурина донесся мучительный стон Пожирательницы. [Больно… Не трогай… Так больно…] Матурин поспешно отпрянул, понимая, что если чернота запределья мучительна для него, то точно так же его свет мучителен для Оно. И, вместо помощи, он лишь усугубляет ситуацию. Во время краткого соприкосновения Черепаха прекрасно ощутил, сколь мало сил осталось у создания Мертвых Огней. И все же маленький, крохотный шанс оставался. У Оно было и иное тело, физическое тело, позволявшее существовать в микрокосмосе и питаться там. И теперь это тело было уничтожено. Пережить собственную смерть, ощутить гибель своего разума, и продолжать ощущать боль погибающей плоти — вот с чем никак не могли справиться Мертвые Огни. И все же та связь, которая существовала между воплощениями Оно, еще сохранялась. Черепаха почувствовал ее, словно тонкую и до предела натянутую нить, готовую вот-вот лопнуть. Матурин обратился к Пожирательнице, не уверенный, что Она вообще в состоянии сейчас его услышать: [Ты чувствуешь связь? Не разрывай ее, держись за нее изо всех сил. Я, конечно, черепаха, но в этот раз постараюсь поспешить] А затем Матурин собрал все свои силы, всю мощь, которая была ему доступна, и мысленно устремился вдоль ощущаемой им связи. Быстрее, дальше, глубже. Абсолютная чернота сменилась тоннелем, со стен которого, выложенных древней и потрескавшейся плиткой, капала вода, а на пути то и дело встречались груды костей, как человеческих, так и иных. Кое-где путь подсвечивался зеленовато-желтым, идущим прямо из стен сиянием, где-то были привязаны воздушные шарики, наполненные белым светом, а иные участки его тонули в кромешной темноте. Наконец, путь подошел к концу, и Матурин очутился в темной пещере. Создавать с нуля физическое тело Черепаха не имел ни времени, ни возможности — чтобы полноценно вырастить его требовалось много лет — а потому он ограничится материальной проекцией собственной сущности. Такая проекция могла просуществовать крайне ограниченное время, и имела очень малый — по сравнению с его истинными возможностями — запас сил и умений, но лучшего варианта у Матурина попросту не было. Черепаха встал на ноги, привыкая к новым и необычным ощущениям — все же на двух ногах он передвигался впервые. Он не выбирал обличие специально, всего лишь воспользовался отголосками образов тех событий, которые совсем недавно произошли тут. Но не мог не признать, что человеческое тело — экономно-маленькое, компактное, подвижное и с довольно удобными хватательными конечностями — было очень хорошим вариантом. Матурин поспешил вглубь пещеры, туда, где тоннель сужался. Света не было, но Черепахе он и не требовался, мир он воспринимал в ином спектре видения. Проходя мимо вереницы раздавленных яиц, Матурин ощутил глубокую внутреннюю скорбь, но не замедлился. Жизнь в неокрепших искуроченных тельцах угасла, и он лично видел, как их Мертвые Огни потухли. Тут он уже ничего не мог поделать. Но для их матери еще не все было кончено. Дойдя до скорчившегося у самой дальней стены, лежащего на боку гигантского паучьего тела, Черепаха коснулся все еще остававшейся горячей плоти и замер, сосредоточившись. Конечно, Матурин знал, что истинный облик Оно тут, на Земле, вовсе не настоящий паук. Он мог прекрасно его рассмотреть во всех подробностях, если бы захотел. Но именно в облике паука видели Оно Неудачники, именно этот облик был изувечен ими, а значит на него и требовалось воздействовать. Да, созидательная энергия Черепахи была чужда Мертвым Огням, и лишь вредила. Но Паучиха принадлежала микрокосмосу, была материальной и живой. И, как и все сущее, подчинялась законам своей формы и того мира в котором обитала. А значит, энергия Матурина была для Нее безопасна. Черепаха стоял, чувствуя, как его сила окутывает недвижимое тело Паучихи, как обращаются вспять только-только начавшиеся, едва ощутимые процессы распада, как плоть медленно срастается, а соки начинают вновь омывать органы. К несчастью, у Матурина не было достаточно энергии в этой форме, чтобы исцелить все увечья без следа, но этого для сохранения жизни и не требовалось. Черепаха сосредоточился на внутренних повреждениях, наиболее тяжелых и опасных, а так же прирастил на место практически оторванную лапу и восстановил выжженный кислотой глаз. Все остальные травмы остались в первозданном виде, впрочем, организм Оно, даже сильно ослабленный, должен был справиться с ними без особых проблем. Бум… Бум… Бум… Медленно, словно не веря самому себе, вновь забилось не так давно бывшее раздавленным сердце. А затем Паучиха судорожно втянула в себя воздух, забившись на полу тоннеля, охваченная болью, не понимающая, что происходит, сбитая с толку и оглушенная. Живая. Она перевернулась, шипя и скуля, и попыталась подняться. Однако конечности ее разъехались, не имея сил удерживать тело на весу, и Паучиха распласталась на полу пещеры, беспомощно скребя его лапами, отчаянно и болезненно мяукая. Матурин, благоразумно отошедший подальше, медленно приблизился, встав напротив морды Оно. Как и Черепахе, Паучихе в собственных владениях свет не требовался. [Ты… ты… как посмел? После всего… явился. Все же не подох… Доволен теперь?] [Нет. Не моя энергия объединила их. Не я вел их, укрепив и направив. Если бы желал тебе гибели — убил бы сам. Попытался бы.] Матурин приблизился вплотную, опустился на колени и осторожно положил руки на морду Паучихи по обе стороны от ее жутких челюстей, одновременно ощущая сотрясающую все тело существа лихорадочную дрожь. Оно глубоко втянуло воздух, словно бы пробуя на вкус энергию того, кто находился сейчас перед ней. [Да… не ты. Это был не ты] — впервые в жизни Черепаха засомневался в своих ощущениях, ведь в голосе Паучихи прозвучало… облегчение? — [Теперь я понимаю.] [Но мой совет помог им. Я желал подарить мальчику покой перед гибелью, но невольно дал ключ к победе. Это моя вина. С этим телом ты вольна сделать, что пожелаешь. Энергии у меня осталось немного, но она все равно послужит тебе хорошей пищей.] Голос Черепахи звучал спокойно и безмятежно, но сам он прекрасно понимал, что при столь сильной связи гибель даже этого временного тела может серьезно навредить его истинной форме. Так же, как гибель Паучихи едва не уничтожила Мертвые Огни. Оно аккуратно обхватило Матурина педипальпами, притягивая к себе, прижимаясь мордой. Но боли вслед за этим не последовало, и вместо того, чтобы вцепиться челюстями в податливую — пускай и ненастоящую, но вполне материальную — плоть, Паучиха лишь потерлась мордой о грудь Черепахи. [Дурак… дурак-дурак-дурак…] Матурин крепче обхватил голову Оно, отвечая на эти неожиданные объятия и понимая, как же на самом деле его угнетало то непонимание, которое установилось между ними в последние несколько миллиардов лет. [Они убивали их одного за другим… я все чувствовала. Смерть каждого, как свою собственную. У меня не осталось сил защитить их…] — Дрожь Оно усилилась, голос перешел в лихорадочный шепот, — [а потом они пришли за мной. И все эти эмоции… я никогда не чувствовала ничего подобного… все такое новое… что мне с ними делать? Они разрывают меня на куски! Почему они не проходят? Почему-почему-почему?] [Потому что ты сдерживаешь их. Борешься и отрицаешь. Прими их. Прими и отпусти, пока они не уничтожили тебя. И… о твоем потомстве я скорблю вместе с тобой.] Слова Матурина словно бы сорвали некий невидимый барьер, и Оно, умолкнув ненадолго, подняло морду к безмолвному потолку пещеры и завыло. Отчаянно, громко, неудержимо. Всю свою боль, весь страх, все отчаяние и тоску, горе по погибшим детям, осознание собственной смертности и ужас перед тем новым, которое непременно должно вскоре открыться, Оно вкладывало в этот вой. Одновременно принимало то, что ощущает и примирялось с этим. Прошло много времени, прежде чем Паучиха затихла, окончательно обессилев. Повинуясь внутреннему порыву, Матурин сдвинул руки и принялся осторожно поглаживать Оно по тем местам, где педипальпы крепилась к телу. И, услышав тихое урчание, понял, что все сделал правильно. [Легче?] [Легче. Намного.] [Тебе нужно поесть. И прямо сейчас.] [Да. Там, дальше в пещере есть еще зал. Коконы разбились, но мясо в них пусть и развалилось на куски, но осталось пригодным в пищу. И еще… ты не мог бы…] [Я все сделаю. Жди и постарайся не напрягаться.] Матурин отстранился от Паучихи и отметил, что выпустили его с явной неохотой. Раньше никто и никогда не дарил существу ласку, и, судя по всему, это новое явно пришлось Оно по душе. Черепаха поспешил прочь. Оказавшись рядом с уничтоженными яйцами, он замер, концентрируя остатки сил и направляя их на тела погибших детенышей. Они тут же вспыхнули ослепительно-ярким белым пламенем, за несколько секунд прогорев и не оставив после себя ни дыма, ни пепла. Лишние разговоры и объяснения были ни к чему. Матурин прекрасно ощутил желание Паучихи, и то отвращение, что существо испытало только лишь от мысли вкусить плоти своих собственных детей. Быть может, маленькие тела и были отличным источником питательных веществ, однако, не всем инстинктам Оно позволяло главенствовать над разумом. Оказавшись в более просторном зале, Черепаха принялся методично обследовать пол, находя столь необходимое мясо, собирая его и относя Паучихе. Света ему не требовалось, обоняние в этой форме отсутствовало, а все слабые всполохи отвращения были безжалостно подавлены. Закончив исследовать пол, Черепаха подошел к маленькой и неприметной дверце. И ощутил за ней что-то крайне важное. Он попытался открыть ее, однако замок, судя по всему, заклинило. Нахмурившись, Матурин принялся уговаривать непослушную дверь отвориться. После десяти минут уговоров (и доброй сотни пинков) замок все же поддался, и, жалобно хрустнув, дверца открылась, повиснув, правда, на одной петле. Бросив смущенный и слегка виноватый взгляд на испорченную чужую собственность, Черепаха выглянул наружу, осмотрелся и почти сразу же заметил искомое — аккуратно уложенный около стены труп мужчины. Смерть, судя по всему, наступила всего несколько часов назад, и мясо не успело протухнуть. Пожалуй, от такой пищи пользы будет куда больше, чем от той законсервированной паучьим ядом плоти, которую ему удалось найти ранее. Покрепче ухватив тело, Матурин мысленно извинился перед его покойным обладателем и его друзьями, которые, без сомнения, совсем не желали своему спутнику подобной участи. Впрочем, если уж они наворотили тут дел, то пусть искупят свою вину хотя бы таким вот нехитрым образом. Находке Черепахи Оно обрадовалось, набросившись на тело, разорвав его на куски с каким-то даже остервенением и принявшись жадно пожирать. Судя по активности, Паучихе стало гораздо лучше. Матурин улыбнулся, чувствуя, как иссякают последние крохи его энергии. Ему пора было возвращаться. Когда Оно закончило свою трапезу, Черепаха снова устроился около паучьей морды, положив на нее руки. [А теперь спи.] [Есть ведь не только ты и я, да? Еще кто-то? Их много?] [Не думай об этом сейчас. Мы поговорим потом, когда ты проснешься. Я все расскажу тебе, обещаю. И я покажу тебе Башню.] [Башню? Интересно звучит.] [Выглядит еще интереснее, поверь мне.] [Приходи еще. Сюда. На людей посмотришь вблизи… увидишь, чего насоздавать умудрился] — голос Оно звучал все тише и размереннее. Существо засыпало, — [только надо подобрать тебе тело получше… ты похож на питекантропа. И на хиппи. Одновременно. Глядя на тебя люди будут умирать от смеха, ты отнимешь все лавры моей человеческой формы.] [Всенепременно] — Матурин рассмеялся, а потом его проекция истончилась, не имея более возможности удерживать материальность, а вскоре истаяла вовсе.***
На самой границе метавселенной Черепаха вздрогнул и открыл глаза. Он ощутил, как по всему телу то тут, то там жгучими уколами вспыхивает боль. Он потратил слишком много энергии и теперь расплачивался за это. Но Матурин ни о чем не жалел. Боль имеет свойство проходить, а энергия восстанавливаться. Это непременно вскоре произойдет, и Черепаха, как никто иной, умел ждать. Взглянув в черноту запределья, Матурин удовлетворенно вздохнул. Мертвые Огни сияли мерно и ровно. Сама Пожирательница Миров спала глубоко и крепко — гораздо глубже и крепче, чем обычно — но жизни Ее более ничего не угрожало. Не спеша, Черепаха развернулся боком к границе и замер, недвижимый и непоколебимый. В таком ослабленном и беспомощном состоянии Мертвые Огни были легкой добычей для любого желающего. Конечно, не факт, что такие желающие вообще найдутся, но все же крохотный шанс этого сохранялся. И Матурин намеревался остановить любого, кто осмелится посягнуть на покой Пожирательницы Миров. Засыпать он, несмотря на большую любовь к подобному времяпрепровождению, конечно же не собирался. Двадцать семь земных лет — не такой уж и большой срок. И, к тому же, Черепахе было не привыкать быть Хранителем.