***
Вода шумит в ванной, а ему кажется, что совсем рядом. Совсем как стена дождя в летнем лесу, когда надо было с визгом бросаться под навес наперегонки с матерью. Потом она наклонялась и озябшими пальцами снимала с его щек и волос капли. — Я всегда думал, что ты сова, — произнес он с закрытыми глазами, когда раздался скрип открывающейся в ванную двери. — Я аритмик, — он опять не услышал ее шагов. Но повеяло прохладой от чужой разгоряченной кожи, рядом на постель упал халат. Белый, тяжеленный, это он знает. Как знает, что вода, капающая с ее волос — ледяная. И зачем так себя истязать? Джин поворачивается на спину и делает глубокий вдох. Просторная комната, выдраенная до такой степени, что в ней даже запахов не осталось. Безликая чистота гостиничного номера, ни единой безделушки, только стопка каких-то бумаг на подоконнике да разбросанная одежда. И ее запах. Джин открывает глаза. Хочется сказать что-то вроде: «Ты пахнешь дождем» или «Не пойдем сегодня никуда». Чушь. — Иди сюда, — хрипло вырывается у него. При всей своей отваге он едва ли найдет больше слов на просьбу. Ему мучительно произносить это каждый раз, даже зная, что она послушается. Или снизойдет. Не ходит, а скользит, под ее телом матрас почти не прогибается, когда Уильямс упирается в него коленом и нависает над его лицом. Когда она целуется, то закрывает глаза. — Ненавижу целоваться, — выдавливает он из себя, опрокидывая женщину вниз. Она знает — потому и целует. Как же чертовски нелепо целоваться — он не дорос до такой степени близости. В голове щелкает таймер — выйти нужно ровно через полчаса, времени принять душ не будет, значит, опять заливать рубашку одеколоном и проклинать ее идиотскую привычку вперед всей одежды надевать чулки, вертясь у окна. Ей нравится любоваться видом с утеса — ему совсем другим видом.***
— Теряешь хватку, — подметил Джин, когда она пропустила удар в среднюю зону. Кто угодно согнулся бы и корчился на полу, но только не участница Турнира Железного Кулака. — Не сбивай дыхание, — парировала она, переходя в наступление. — Сегодня наши охранники разминировали опору здания, — отчиталась она, ударив ногой почти вертикально вверх. Чудом Джин избежал перелома челюсти. И как она умудряется балансировать на таких каблуках? Но зазубриной она царапнула неслабо. — Очередная диверсия в миниатюре? — Похоже на то. Теряешь хватку, — усмехнулась Уильямс, когда Казама пропустил пинок в нижнюю зону. Джин с трудом распрямился, тяжело выдохнув. — Проверка наших возможностей, не более того. Войска проходят тренировку, саперы тоже обязаны это делать. Однако и я, и отец знаем, — Джин коротко крутанулся, сбив Нину с ног, — что все решается только на турнире. — Не забывай про своего деда, — менторским тоном напомнила Нина, резко дернув Казаму за протянутую руку. Через секунду Джин стиснул зубы, чтобы не закричать, оказавшись в каком-то совершенно невообразимом заломе. — Хейхачи исчез в неизвестном направлении, не думаю, что он представляет для нас опасность. У него нет ничего, — процедил он сквозь зубы, попытавшись достать Нину вслепую. — Этому старику хватит одних кулаков, — наставительно произнесла она. — Возможно, но у меня тоже есть козырь в рукаве, — пробормотал Джин. — О, и какой же? — через секунду уже Нина хрипела, придавленная к полу немаленьким весом Казамы. — Отличная боевая команда, — пропыхтел Джин, терпя пинки под ребра.***
В своей жизни он никому не принадлежал, а собственная свобода была для него едва ли не дороже жизни. Посему — в новой жизни слишком многое его раздражало. Назойливое внимание. Если бы можно было полностью от него избавиться, закрыться и руководить через доверенных людей. Таких, вертких, улыбчивых и способных уговорить мать продать собственного ребенка, однако ко многим людям приходилось подбирать свои ключики в личном общении. Например — вот этот профессор был бы им весьма кстати. Какая жалость, что натужная улыбка Джина вызывает в нем ужас. Но хуже всего были эти женщины. Пока «Мишима Зайбатсу» не перешла под его начало, он и не думал, что в светских кругах их столько. Гаже всего, что им не хватает мозгов отличить вежливую гримасу от приветливой улыбки. Виснут на нем, улыбаются ему приторно, трясут накладными волосами и всем остальным — ненастоящим, искусственным, ненатуральным. Чудеса ручной сборки и пластической хирургии. И все туда же — тонкие и не слишком намеки. «Господин Казама, вы так очаровательны». Джин ненавидел, когда его трогали, особенно так — желая заарканить. Чего они добиваются? Ответ был прост и отвратителен. Джина от него коробило. В свое время одна девчонка-китаянка пыталась точно так же все за него решить. Для Казамы вопрос был только один — отчего он ее тогда не убил. — Простите, дамы, я вам не помешала? — еще одно прикосновение, для других покажется интимным, Казама же чувствует, как она упреждающе касается его запястья. «Не заводись», — так она его часто осаживает. Она одна видит дальше его хваленого «хладнокровия». Дамочки досадливо хихикают ее шутке, Нина ослепительно улыбается и примораживает их к полу взглядом. И не в том дело, что они не могут потягаться с ней во внешности — многие могут. Однако толпа красоток откатывается, а он может спокойно вдохнуть. В ту же секунду она его отпускает, с напускной нежностью поправляя его галстук и улыбаясь. Кто-то подумает — обожающе. Он знает — она опять его успокаивает. Хватает толков и слухов, шушукающихся, вот как раз в ту минуту, когда она ласково подтягивает ему эту удавку. Согласно ним Нина телохранитель круглосуточный, а значит… шу-шу-шу. Потом красавицы и красавцы вспоминают ее взгляд и опасливо мягкие движения, передергиваются и сами себя отговаривают — быть того не может, она же ледышка да и он, судя по поведению — все еще девственник. Что же, слухи редко когда оправдывали себя в полной мере.***
После брифинга он еще некоторое время оставался в конференц-зале. Гладил ладонями стол, на котором была расстелена карта. Считал опорные точки, прокладывал мысленные маршруты. Идет война, во главе его армии парень, которому едва перевалило за два десятка. Будь он сторонним наблюдателем, то точно не поставил бы на себя. В глубине души он все еще не уверен в себе и проклинает собственную глупость, позволившую ввязаться в подобную заварушку. Проклинает семью с ее чертовым проклятьем. Проклинает свои рога и крылья, которые удается прятать до поры до времени. Проклинает необходимость постоянно держать лицо. Он кладет голову на скрещенные руки — на секунду. Однако силы поднять ее уже не находит. Вздремнуть бы так, да вот сон не идет даже в постели. Иногда он лежит по несколько часов, бездумно пялясь в потолок, на котором воображение рисует картины будущего, а они — в планах, диспозициях и движениях карате. В будущем ничего нет, ведь как только он разделается со своей семьей… как жутко это звучит — разделаться со своей семьей. В отрыве от личностей, разумеется. Он не слышит ее шагов и проклинает собственную слабость. Одна из причин, по которой он нанял Нину Уильямс — она могла бы убить его, будь на стороне соперников. Если бы он знал хоть одну из причин, по которой она согласилась. Женская рука касается его волос, а он пытается не вздрогнуть и не выдать себя. Он ненавидит, когда его трогают, однако прощает это ей. Возможно, потому, что пока другие пытаются ударить, схватить, сжать, швырнуть, удержать, пленить, стреножить, убить и окольцевать, она просто поглаживает его. Эти руки способны на многое, он сам был свидетелем не один раз. По волосам, по шее, по плечу. Она касается его легко. Наверное, если бы он спал по-настоящему, то и не почувствовал бы ничего. Он чувствует ее дыхание на своей шее, когда она наклоняется и легко целует его. Вздрагивает, когда мужская рука в красной перчатке цепко перехватывает ладонь. Сильную, способную ему все переломать, однако спокойно-покорную. — Я ненавижу целоваться, — почти рычит он в сгиб локтя, яростно выпрямляясь. У него перехватывает дыхание от злобы, однако она замерзает от спокойствия в ее глазах, идет трещинками и раскалывается на хрупкие колкие куски. Опомнившись, он отпускает ладонь. — А где же плед и все положенное по канону? — Оставила на выходе, — иногда она его бесит. Как сейчас — все спускает ему и смотрит, как на малыша, которому многое можно простить. Да, она в два раза старше, но это только по факту. Для нее время уже один раз останавливалось, те двадцать лет не в счет, они выпали из ее жизни. Так что не ей строить умудренную опытом и жизнью… если только опытом. Нина коротко кивает ему и разворачивается, выходя из конференц-зала. Разумеется, она не ждет, что он выйдет вслед за ней — для нее на сегодня еще хватает забот, однако… — И часто ты так делаешь, пока я сплю? — и сколько раз она могла бы сломать ему так шею? Она умеет, прекрасно умеет. Нина не отвечает. Выключает свет, оставляя его наедине с горящей интерактивной картой. Самое время, пора поработать головой и вынести из нее чушь и лишние мысли.***
— Очередное письмо с угрозами? — Джин пьет кофе, разбирая свою половину почты. В основном приглашения, на которые надо либо пылко согласиться, либо вежливо отказаться, еще некоторое число прошений и резюме. — Она все никак не успокоится, — Казама смотрит на нее очень внимательно. Теплая улыбка на ее лице, ну надо же. Сестра Нины Уильямс умудрялась доставать ее даже по почте. Угрозы, проклятья, насмешливые вызовы на бой. Он не удивился бы, прокрадись однажды эта настойчивая шатенка в «Мишима Зайбатсу», чтобы свести какие-то их старые счеты. На месте своей телохранительницы он бы уже давно отправил настырной госпоже Анне письмо с мышьяком или сибирской язвой, однако… В его организации было очень много преданных людей. Неоднократно, пролистывая отчеты о финансовых тратах своих подчиненных, он видел, сколько денег переводит Гордо на счет своей девушки. Знал он и то, что за все время работы на него Эдди ни разу ей не позвонил. Стесняется собственной службы, однако верен просто до сумасшествия. Половина солдат постоянно звонила из казарм собственным невестам, детишкам и мамочкам, думая, что никто их не слышит, даже его секретарь выкраивала время, чтобы сбежать на танцы с каким-то прохиндеем. Организация, захватывающая мир, тоже состоит из самых обычных людей. На их фоне Нина Уильямс казалась какой-то ненормальной без каких-либо слабостей, однако Казама знал, что и у нее была своя привязанность. Джин знал, насколько сильно они с Анной друг друга ненавидят. Иногда он с усмешкой думал, что если бы оставил их вдвоем в одном городе, то и войны не понадобилось бы, чтобы разметать его до основания. Однако имея возможность отправить сестрицу в могилу, она не убила ее. Могла уже трижды, однако предпочитала посмеяться над избитой Анной и гордо удалиться, оставив ту кипеть от гнева. Почему? Ответ очевидный — Нина давно подсела на ненависть к сестре, без нее жизнь Уильямс была бы уже невозможна. Ненависть должна была быть хотя бы фоновой. Приятным напоминанием о постоянстве мира. А потом, отвлекшись от очередной чашки чая с молоком, можно было бы развлечения ради снова накостылять «кровиночке» и вернуться на службу, зная, что все идет по сценарию, никаких сюрпризов. — Постарайся не так ярко выражать свою привязанность, — наморщил он нос. Нина вспыхнула, однако промолчала. Сестра — это единственное, что заставляло ее чувства прорываться наружу. — Надо же, шеф, смотрите, что это у нас тут? — Казама вздрогнул, когда ухоженная рука с розовыми ноготками положила перед ним разрисованное пандами и сердечками письмо. Руки непроизвольно дрожали, когда он рвал конверт, даже не заглядывая внутрь. Уильямс смотрела на него с любопытством, наклонив голову чуть набок. Он уже догадался, что прежде чем попасть на его стол, почта проходила и через ее руки на предмет таких вот «приятных» сюрпризов. — Шеф, — насмешливо окликнула она его, — попытайтесь не так ярко выражать свою привязанность, — снова спокойный взгляд в разъяренный, снова он проигрывает. Что же, хоть в чем-то они похожи.***
— Я давно хотел спросить, — Джин сыто потягивается и забрасывает руки за голову, — почему ты так легко согласилась на меня работать? — М? — неразборчиво проворчала она откуда-то сбоку, обнимаясь с подушкой и довольно потягиваясь. — Ты мужененавистница, — спокойно припечатал он, — у тебя даже прозвище есть. — Беззвучный Убийца? — спросила она, подпирая висок ладонью. — Яйцерезка, — почти безразлично произнес он, поворачиваясь в ней лицом. — О, — вот и вся реакция. Еще минуту назад ему был интересен ответ на вопрос. Он знал даже то, что в Синдикате, на который она работала раньше, одним из ее боссов была именно женщина. Знал он и обо всех травмах, полученных взрослыми мужчинами в схватках с такой на первый взгляд хрупкой девушкой. Всего пятьдесят кило. Сплошная стальная мышца, машина смерти. Восхитительные пятьдесят килограммов, вес которых на своих бедрах он… это ему нравилось, в общем. Но почему? — Ты ответишь или нет? — он первый не выдержал. Было острое желание взять ее за руку, подтянуть к себе поближе, заглянуть в глаза и узнать хотя бы так, если она не хочет говорить вслух. — Хочешь честного ответа? — столкновение взглядом длилось ровно три секунды. Она опять поцеловала его, заставив задохнуться. Влажно и слишком… сногсшибающе. Хорошо, что он лежит. — Не уходи от ответа, — предостерег Казама взглядом. — Как скажешь, — Нина пожала плечами, садясь в постели. — Вариант «большая зарплата» тебя не устроит? — Мой отец предложил бы не меньше. — Тоже верно, — он потерял мгновение, когда она снова оказалась сверху. Пятьдесят смертельно опасных килограммов. — Тогда почему? — она неожиданно прервала движение на середине, заставив его поморщиться от почти боли в пульсирующем паху. — Честный ответ — не знаю, — призналась Уильямс. — Когда придумаю ответ, напишу тебе отчет, — шепнула она в резко пересохшие губы Джина. — Могу поклясться, что это не влюбленность. Ты доволен? — Более чем, — если бы он не был собой, то эту фразу в ответ простонал бы. — Тогда моя очередь, — она снова остановилась, начав совершенно бесстыдно елозить по его животу. — Почему такой очаровательный бойскаут, — Казама предупреждающе заворчал, — пустил в постель такую злую и нехорошую старушку, как я? — больная тема, этот ее возраст, но она умеет издеваться над собой. Очевидный плюс. — Не знаю, — придушенным шепотом ответил Джин. — Могу поклясться, что я не влюбился. Нина хмыкнула. А от следующего ее движения ему пришлось стиснуть зубы и прогнуться в пояснице, удовлетворенно и коротко выдыхая. Однако про себя он мог отметить один факт — она не пыталась его присвоить. Ему же очень приятно было стоять с кем-то на равных.***
— Ты пахнешь дождем, — он не смотрел в ее сторону, однако чувствовал, что Уильямс удивленно обернулась в его сторону. — Мои духи с запахом апельсина, но приятно, что ты обратил внимание, — произнесла девушка, подбирая себе шлем. — Нет, это не то. Ты сама. Ты пахнешь дождем, — Казама завел мотоцикл. — До вертолета примерно десять минут езды, потом нам предстоит визит в одну древнюю гробницу. Советую одеться полегче. Нина хмыкнула, застегивая ремешки шлема под подбородком. Через забрало она подозрительно смерила наследника клана Мишим взглядом, однако ничего не сказала, лихо развернувшись на взревевшем чоппере.