Рамлоу много думает о пользе специфичной забывчивости их отмороженного товарища. Слишком много думает, особенно для человека его характеристик.
Впервые идея сделать Барнса своим исповедальным возникла неожиданно, как это и бывает со всеми хорошими идеями. Спроси его, как он к этому пришел, – не вспомнит.
Начал он издалека: — Знаешь, ты был бы неплохим психологом.
Они вывозят солдата на очередное задание, команда называла такие мероприятия «выгулом». Груженная машина проседает, за окном тьма, Рамлоу сказал бы, что в такой мертвой обстановке ему просто стало скучно, быть может, он и не соврал бы.
— Я имею ввиду то, что ты умеешь слушать.
Внутри их четверо, Барнс сидел в самом располагающем для разговора месте – напротив.
— Вот, например, мой психолог только и делает, что зыркает алчными глазенками из-под уродливой оправы, да дает самые примитивнейшие советы.
Рамлоу придвинулся ближе к краю сидения, становясь практически навесом над искривленной фигурой солдата.
— Все жду, когда он порекомендует мне справляться со стрессом с помощью песен. Только представь: я, весь такой расфуфыренный, в стразах и перьях выхожу на сцену и начинаю орать в голосину сопливую дрянь о любви.
Рассмеявшись от собственной бурной фантазии, Рамлоу почти что пропускает момент, когда по лицу солдата скользит тень ухмылки. Он склоняет голову под неудобным углом, внимательно смотрит на собеседника.
— Ты можешь поинтересоваться: на кой черт мне психолог? Я отвечу – за вредность полагается, — Рамлоу выжидает, но вопросов со стороны солдата не следует, по собственной инициативе, Рамлоу поясняет: — Да-да, мы должны быть безжалостны, работая на долбанных террористов, но при этом оставаться человечными.
Бойцы У.Д.А.Р.а, выдрессированные не хуже самого солдата, имели полезный навык: профессионально притворяться будто их и нет. Что и демонстрировали от случая к случаю.
—Ну, — Рамлоу отклонился назад, небрежно выставляя ноги вперед, соприкасаясь с солдатом. — Тебе не понять, — он медлит, пристально наблюдает за реакцией, забавляется. — Ты-то, у нас, отмороженный, — Рамлоу понижает голос на последнем слове, вкладывая в него иной смысл. Инвертирует понятия и продолжает выжидать.
Барнс неподвижен, предсказать, куда ведет разговор он затрудняется.
— Хоть помнишь, как это – быть человеком? — Рамлоу бесится.
Минутную вспышку злости сопровождает полная тьма в салоне, образовавшаяся от того, что машина въехала в туннель. Рамлоу прикидывает: до места прибытия осталось немного. Решает поторопиться и сменяет гнев на милость. Он не хочет злится на Барнса, изначально в плане был диалог, но Барнс умеет бесить своей отрешенностью.
— Да ладно, — Рамлоу меняет вектор своих мыслей точно так же, как машина сворачивает на крутом повороте, — не ссы, как-нибудь тебя выкраду из склизких лап гидровцев и покажу большой мир, — он решает сделать почву их взаимоотношений более благоприятной, а после уже и посеять свою идею. — Глядишь и вспомнишь что из жизни, — Рамлоу думает, так правильно. Создавать доверительные отношения с Зимним Солдатом – правильно. — Мир-то, Барнс, он изменился, — он задевает старые раны, копается в них, вносит грязь, — небось помнишь его весь в адском пламени? — Рамлоу надавит последний раз, но после – только дружба. — А он изменчив, солдат. Как и все на свете – он изменчив.
xxx
Кто-то решил, что солдату необходимы регулярные тренировки, как на ринге, так и среди гражданских. Кто-то воспротивился этому, уверяя своих коллег в бессмысленности затеи. Рамлоу не был кем-то со своим мнением на этот счет, просто так случилось, что он хотел добыть пропуск в большой мир для солдата, а такая возможность появлялась в связи с новым постановлением, поэтому Рамлоу поддерживал первых.
— Я тут прощупал почву по нашему делу, — большой тренировочный зал, разносящий гул голосов по своему периметру, заговорщицкий голос Рамлоу терялся на их фоне.
Барнс не смог услышать его, если бы не захотел.
Рамлоу уселся на скамье рядом с солдатом, требовательно задвинув плотно сидящих людей подле Барнса: — Ну, я про то, что ты согласился выслушивать мой нудеж, пока мне не полегчает.
Солдат, по классике, игнорировал присутствие капитана.
— Да, Брок, как скажешь, Брок, ты же у нас тут босс, Брок, — Рамлоу, подозревая о позабытым Барнсом соглашение, вопросительно поднял бровь, требовательно пробуждая воспоминания набором реплик. — Не помнишь, не? Оно и не удивительно.
Рамлоу трижды проклял тот момент, когда решил выговариваться тому, кто после и не вспомнит, о чем ты с ним говорил. Он не вспомнит ничего.
— В общем, не суть важно. Перейдем к главному: верхушка считает, что тебе не достает социальной маневренности и поэтому я самоотверженно согласился поднатаскать тебя в этом вопросе. Как тебе такое, а?
Барнс лишь единожды кинул косой взгляд на Рамлоу, а после, продолжил смотреть ни на кого и на всех разом.
— Разрешение на твой выгул уже получено, — Рамлоу пихнул коленом солдата, задевая еще не зажившую гематому.
xxx
Рамлоу сильно ободрал кисть на одном из заданий. Барнс старался фокусироваться на одной определенной мысли, но это было слишком затруднительно, особенно если учесть то, что он идет по парку аттракционов.
У зла есть лицо, и оно слишком человеческое. Сейчас, вот, оно улыбается и щуриться от солнца; окунает руку в фонтан, дабы смыть липкий слой оставленный потекшим мороженным, а после, совсем и не скажешь, что злодей, идет играть с первой встречной собакой.
Барнс оценивает обстановку, пытается сосредоточится на этом, но Рамлоу врывается в его сознание тайфуном: — Дай пять, — у Рамлоу футболка чутка промокла, от брызг фонтана; правое ухо покраснело; на лбу выступила испарина от уличной жары.
У Рамлоу странная натура и специфическая модель поведения. Барнс подмечает детали, фокусируется на чем-то определенном, пусть даже то и Рамлоу.
— Ну же, солдат, это приказ, — у Рамлоу змеиный смех, Барнс к нему привык.
Он смотрит на свою праву руку (левую было решено прятать под импровизированным гипсом) неуверенно шевелит пальцами, будто он в симуляторе и проверяет функциональность систем. Медлит. Рамлоу раздраженном цокает языком, хватает солдата за кисть и сам дает себе пять чужой рукой.
— Первый урок бесплатный, чтобы продолжить обучение, Вам придется заплатить.
Барнс не осознает себя, он ухмыляется и пробует выразить эмоции мимикой. Ему нравится. Он решает зайти дальше – улыбнуться.
— Воу, воу, пацан, полегче, — Рамлоу наигранно хватается за сердце и резко выдыхает. — Не думал я, что на старости лет удостоюсь такой перекошенной гримасы, вместо нормальной человеческой улыбки, — он смотрит на растерянного солдата. — А ну-ка, давай-ка, во все тридцать два, — Рамлоу наглядно демонстрирует голливудскую улыбку, даже немного переусердствует. Барнс повторяет. Выходит отвратно, но Рамлоу нравится.
— То-то же, — он хмыкает, — побольше практики и ты будешь неотразим.
Барнс думает о том, что Рамлоу врун: он дал ему два урока вместо одного.
xxx
Вокруг началась суматоха, все механизмы пришли в действие, Барнс безучастен к этому, но его взгляд невольно цепляется за потрепанное лицо Рамлоу. У него синяки и ссадины, – привычное дело, но Барнсу отчего-то не по себе.
— Интересует, кто это меня так? — Рамлоу незаметно наклонился к уху солдата, шепчет свое предположение. — Скоро ты лично с ним встретишься, Бак, — это был первый раз, когда Рамлоу назвал его так, Барнс был уверен.
— Отомстишь за меня, солдат? — от его ухмылки, больше похожей на звериный оскал, ссадина на губе расходится, кровоточит. Барнс примечает, как красиво животные мотивы переплетаются с дикой натурой Рамлоу.
Он в медпункте: обычный осмотр, перед обычным заданием, но сегодня Барнсу неспокойно. Быть может, именно поэтому, когда медик отлучается, он тянется к Рамлоу рассмотреть ушибы поближе. Проводит живой рукой по ссадине на лбу, а после, непроизвольно тянется к губам. Стирает кровь с перекошенной самодовольной ухмылки. Рамлоу не похож на вампира, но Барнсу хочется принять от него укус.
— Мы это уже проходили, Бак, — Рамлоу преграждает дальнейшую самодеятельность Барса, отстраняя его от себя рукой. — Ты, конечно же, не помнишь.
В глаза Барнса что-то мелькает, Рамлоу кажется, будто извечное стекло в глазах смотрящего дало первую трещину, тронь – и совсем раскрошится.
— Ты просишь ласки, я поддаюсь, ты забываешь, я смирившись смотрю на всю эту злоебучую драму сызнова и снова, и снова, и снова.
Барнс ссутуливается сидя на кушетки, солдат адаптирован к перепадам температуры, но сейчас мелкая дрожь пробирает тело.
xxx
Рамлоу повел его ночью на улицу перед каким-то важным задание, но вот каким, Барнс точно не помнит.
— Время летит, Барнс, и я за ним не поспеваю, — он делает лирическое отступление, Барнс молчит, потупив взор.
— Для человека, у которого вся жизнь свелась к приказ-подчинение ты поразительно живой. Не прячь, — Рамлоу мертвой хваткой вцепился в подбородок солдата, не акт нежности – желание подчинить. — Я же вижу, в твоих глазах горит жертвенный огонь, такое ощущение, что сейчас повыскакивают жрецы с бубнами и начнут делать подношения своим Богам.
Сухие пальцы Рамлоу, на ощупь – чистая наждачка, царапали кожу. Барнс плавно повел головой в сторону, высвобождаясь из импровизированных гарпунов. Большой палец Рамлоу, израненный больше всего, кожа на нем затягивалась отвратно, превращая некогда мягкую подушечку пальца в нечто режущее бумагу, – прикосновения его ощущались болезненнее всего. Барнс, осязая нутром мнимую свободу с Рамлоу, поддаваясь чему-то животному, вначале поцеловал раненую конечность, а после, обхватил кончиками губ и лизнул.
— Как псина, — Рамлоу по-змеиному шипит сквозь ухмылку, — кто-то считает это признаком любви: зализывать друг другу раны.
Барнс не помнит отчего у капитана изувечены пальцы, возможно, он никогда этого и не знал, но солдат четко осознавал, что здесь и сейчас он имеет толику свободы:
— Рамлоу, быть может, ты позабыл, с кем говоришь?
Барнс не помнит, когда в последний раз разговаривал вообще с кем-то, сейчас же он больше язвит, и, будь это их последняя встреча, вряд ли он хотел бы сказать именно это.
Рамлоу вопросительно приподнимает бровь.
Солдат привык мало говорить и много действовать: он самоутверждается, зубами прикусывает свежую корочку на пальце и резко сдирает ее. Рамлоу реагирует тотчас же, отвечая на самовольность солдата легкой пощечиной.
Барнс звонко смеется, Рамлоу вместе с ним, – их дуэт похож на сумасшедших, но судить было некому.
Они с минуту помолчали, Рамлоу и позабыл толком от чего вспышка ярости охватила его, но то было не важно, он притянул Барнса к себе, оставляя меж ними расстояние равное толщине лезвия ножа.
— Бак, — Рамлоу шепчет, — целуй меня, пока мы еще здесь. Ты же этого когда-то хотел, или же захочешь после. С тобой не вызнать времени, я словно храню воспоминания о будущем.
Барнс не думает о том, что делает, у него есть один лишь миг, а после… он будет молчать: никогда, нигде об этом.
xxx
Рамлоу смотрит на него, внимательно изучает. Что-то в солдате переменилось, дало трещину, но пока Рамлоу не знает, что именно. Солдат вернулся с задания иным и это бесспорно.
Пощечина приводит в чувства не только Рамлоу, она ударяется о стены и отрекошечивает по всем присутствующим.
— Но я знал его.
Рамлоу, кажется, перестал дышать. Он спрашивает себя, что только что услышал? А после отговаривает себя, убеждает в том, что послышалось. И снова.
«Он. Его. Знал», — набатом бьет осознание такое простой мысли.
Барнс не реагирует на Пирса, он, как и сам Рамлоу минуту назад, погружен в свои чертоги сознания.
Пирс отдает четкий приказ, Рамлоу провожает его взглядом, внешне он непоколебим, а в голове дебаты с своими же демонами. Он рассуждает, — «Ну, конечно, привязанность к другу явно сильнее всех других чувств».
Рамлоу делает физически шаг к солдату, но ментально – два шага назад.
Ссадины от схватки с суперсолдатом начинают ныть, Рамлоу делает слишком очевидное заключение: он капитану не соперник.
xxx
В присутствии немногословного солдата Рамлоу так привык размышлять. Тишина Барнса создавала для раздумий Рамлоу благоприятную почву, не штиль на море, а солнечная погода: такая подходящая для дальнего выхода.
После процедур разум солдата стерилен, как скальпель перед операцией.
— Он задел твои триггеры, и все: процесс запущен, мы не в силах его прервать. Ты вспомнишь, вспомнишь все. Но только скажи мне прежде, Бак, а меня ты помнишь?
Его одарили глухим взглядом, казалось, он даже своего отражения не смог бы разглядеть в этой серой пустоши.
— У тебя был шанс на новую жизнь, наверное, — Рамлоу сомневается, стоит ли продолжать ничтожный монолог, — столько времени потрачено в пустую, — он сожалеет. — Я, надрываясь, собирал тебя по кускам даже не из обломков, нет, – из пепла. А тут он, все он, наш бравый капитан. Стоило ему сказать одно слово, и ты вновь утянут в его драму.
И вот они вернулись к исходной точке. Будто ничего и не было. Наваждение.
— Когда-то я решил, что делится с тобой тяжестью своих грехов будет хорошей идеей. Ты можешь смело доверить свои секреты двум типам людей: мертвому и чуваку с регулярной промывкой мозгов. Я выбрал тебя. Порой складывалось впечатление, что ты олицетворяешь оба типажа в себе. Но это не так.
Рамлоу стоял поодаль от солдата, он и не думал вызвать в нем эмоции насилием или же иными способами, но здесь и сейчас, предчувствуя скорый финал, он не хотел уходить не попрощавшись, даже несмотря на то, что Барнс все равно бы не вспомнил.
— Вот тебе мой дар на прощанье: я вверяю тебе своих демонов. Мои грехи станут твоими грехами. Как там говорят: мы живы пока жива память о нас? — он ухмыльнулся, солдат так привычно сидел, смотря в пол.
Рамлоу оглядел своего подопечного, провел по отросшим волосам рукой и поцеловал в макушку.
И он ушел, получив в ответ целое ничего.
А после, через время, умирая с именем солдата на устах, Рамлоу думал лишь о том, как это все прозаично.
