Мы несколько лет официально жали друг другу руки

Мы стояли, опершись на перила старого дома отдыха в горах, разглядывая темнеющий лес, что опоясывал горы, окружающие это местечко. Заведение было старое, ещё советских времен, и одним из громадных его плюсов был, несомненно, вид, открывавшийся с его террасы. Удивительным образом на ней редко кто-нибудь бывал. Плитка на полу покрылась мхом, сквозь ее осколки пробивалась местами жидкая травка, перила топорщились краской и трещинами. В лицо пахнуло остывающей хвойной смолой и сумерками, в горах они кажутся мягкими, как кашемир. Окружающая действительность медленно погружается в полумрак и туман, становится синей, как табачный дымок. Было неловко думать о том, как здесь красиво, молча. Я не понимала, как мы тут очутились. Ситуация была страшно глупая. После ужина я просто встала из-за столика и пошла сюда, зная, что ты тронешься за мною следом, оттого шла медленнее, но, в то же время, не настолько, чтобы можно было решить, что я делаю это нарочно. Это здание было обычной для советского времени постройкой: облицованное ракушечником и помутневшими от времени зеркалами. Но оно не захирело от времени: тут была та самая, глухая от мягких ковров на мраморных полах тишина, которая царит в отелях, пахло саше в вазах, светили приглушённым светом бра, поблёскивали натёртые ручки дверей и сверкающие люстры, которые, как мне кажется, никто тут не включал уже очень давно, но добросовестно мыл. Я шла, чувствуя, как подошвы проваливаются в длинный бордовый ворс ковровых дорожек, бессмысленно наблюдая, как проплывают растительные узоры, извиваясь, словно бледные змеи. Мимо бесшумно мелькали двери номеров. Я шла в этом золотистом полумраке, в полной тишине, к лазоревому прямоугольнику двери на террасу, сиявшему в конце коридора. Я не слышала ничего; кажется, не слышала, как сама дышу. Я волновалась, и от этого злилась на себя. Это было глупо. Всё, от первого момента, когда я, чувствуя твой взгляд на своей спине, встала, наблюдая, как гнётся и скатывается с коленей край белой скатерти, до последнего, когда моя рука коснулась хромированной поперечной перекладины дверцы в панорамной стене террасы, и я ворвалась в это синее сумеречное пространство, отряхивая с себя золотой свет коридора. Снаружи было прохладнее, чем днём. Я поёжилась, чувствуя, как холодная ткань блузки на спине лизнула рёбра от лёгкого ветерка. Нет, было не холодно, просто как-то зябко. От этого мне стало совсем неуютно, и я тут же подумала, как это выглядело со стороны, если бы кто-нибудь был в силах залезть в мою голову. Это выглядело не просто глупо, это выглядело жалко. «Хорошо, что никто не может залезть в мою голову», — порадовалась я про себя. Решила, что пройдусь вдоль перил и вернусь. В конце концов, это могла быть просто моя фантазия. И ты вовсе не собирался идти за мною, и я всё себе навыдумывала. Да и с какой стати? Не уверена, но, по-моему, я даже фыркнула при этой мысли. Я сделала несколько рассеянных шагов вдоль старых, изуродованных дождём и солнцем досок ограждения, вглядываясь в растворяющийся в синей дымке горизонт. Достигнув края террасы, там где лапы старой, как мир, сосны почти падали на мою голову, где сухой мох устилал собою почти всю поверхность плиточного покрытия, я хотела развернуться. Что-то хрустнуло. Кто-то точно стоял за моей спиной, буравя взглядом. Или мне почудилось? Не желая проверять этого, я повернулась лицом к кромке гор и глубоко вдохнула налетевший порыв ветра. Волоски на руках встали дыбом, не знаю от чего. Ты подошёл, и я услышала шуршание твоего свитера. Колючее облако легко на мои плечи, в нос ударил запах твоего парфюма. Это не было ошибкой, ты стоял рядом. И ты молчал. Мы облокотились о перила и молча смотрели в пространство перед собой. Мы оба знали, что позади прозрачная стена. Мы оба знали, что говорить нам следует тихо. Но мы не знали, что следует говорить. Кажется, прошло несколько минут. Сумерки наваливались на террасу, свет из-за стеклянной стены начал просачиваться наружу, окатывая наши ноги золотистой пылью. Гигантские сосны, колыхавшиеся под нашими стопами, стали похожи на чёрный шуршащий мрак, скрипящий и вздыхающий. Терраса оставалась пустой. Мы продолжали молчать и дышать. Меня волнами окатывал страх, казалось, что стук моего сердца и дыхание выдают меня с головой. Всё, на чём в тот момент сосредоточилось моё сознание, было посвящено лишь одному — вернуть самообладание. Я приложила огромное усилие воли, чтобы заставить себя успокоиться. — Ты завтра уезжаешь? — как можно более ровно спросил ты. Это было странно, но я поняла, что этот вопрос не имеет на самом деле никакого значения. Я собралась и обернулась, взглянув на тебя, рассчитывая увидеть профиль, но вместо этого столкнулась с твоими глазами. Призвав всё своё самообладание, я спокойно кивнула и слегка пожала плечами. — Я останусь на презентацию, — проговорила я, стараясь не глядеть тебе в глаза. Кажется, это прозвучало не совсем так, как предполагалось. Тут на террасу вышли двое. Кажется, они не видели нас. Стало совсем темно. Но ты обернулся, проследив мой взгляд и махнул рукой. Они ответили. И ты, мельком дав мне знак, позвал с собой. Мы должны были ритуально сделать это. Мы должны были изобразить спокойствие и дружескую беседу. Чиркнула зажигалка, и пришельцы закурили. — Мы тут обсуждали завтрашний день, — ответил ты на какой-то вопрос. Вся эта беседа была полной бессмыслицей: никто не хотел говорить о работе, но словно какие-то незримые силы руководили нами всё это время — мы должны были это делать. Я следила за сверкающими во мраке угольками и молчала, небрежно скрестив руки на груди. Мы почти не видели друг друга в темноте, свет, сочившийся из-за стеклянных витражей, с трудом освещал обрывки рук и лиц, смешиваясь с окончательно воцарившимися тут сумерками. Запели цикады. Ветер стих. Сигаретный запах заполнил собою пространство. Это длилось каких-то три минуты. Словно нечто звенящее, грохочущее и шумное врубилось в наше молчание, хотя и мы, и наши визави говорили тихо, почти не напрягая голосовых связок. Наконец мы распрощались, пожелав друг другу спокойной ночи, и пришельцы исчезли за призрачно блеснувшей дверью. Ты обернулся ко мне. Я видела, как рассеянный свет скользнул по твоей щеке и кудрявому виску. Мы опять умолкли. Этот бессловесный диалог был для нас обоих полной тайной, никто не понимал его. И никто не смел прервать. — Послушай, — неуверенно заговорил ты. Голос у тебя был глухой и тихий, но казалось, что он колоколом бьёт в этой тишине. Ты и сам на мгновение умолк, ощутив, какой эффект это произвело. — Послушай, — повторил ты мягче, словно оправдываясь, — тебе не кажется, что пора поговорить… Это не был вопрос, несмотря на попытку именно таким образом построить фразу. Я сразу поняла, что ты избегаешь клише. Дальше следовало бы сказать: «Так дальше продолжаться не может!» На миг мне почудилось, что ты обвиняешь меня в том, что это происходит, как-будто это всё лишь моя затея. Это заставило меня бессознательно подобраться и сжать губы. Я глубоко вдохнула и сказала самую правильную на тот момент фразу: — Да. Пожалуй, нам надо поговорить. Ты прав. Она была твёрдая, как графит, позволяя нам обоим нащупать почву под ногами. — Я не знаю, с чего начать, — пробормотал ты, ероша волосы. — Ну, мы здесь, — я пожала плечами и подбородком указала в сторону ночного леса, — думаю, это уже хорошее начало. Сумерки сменялись ночью, на сцену вступала луна. Мы начали различать друг друга. Цикады заливались громче. — Я… — вдруг заговорил ты после долгого молчания, подаваясь вперёд. Я отпрянула, с усилием втягивая носом воздух, чувствуя, что ещё немного, и сама двинусь тебе навстречу. — Я не должен был начинать этой игры. Фраза была страшно неуклюжая и какая-то картонная. Ты лгал. Ты хотел начать её. И теперь просто не мог подобрать слов. Ты всегда отлично говорил. Когда ты не знал, что сказать, ты предпочитал молчать. Но сейчас была другая ситуация, необходимо было поднять забрало, ты сам вышел к этому барьеру, ведь дальше отступать было мучительно. — Сейчас бессмысленно искать объяснения, — спокойно ответила я, чувствуя, что обретаю уверенность на твоём фоне. Ты посмотрел на меня с тем самым выражением, которое я никогда не могла понять. Твоя дурацкая привычка глядеть из-под прикрытых век, складывая губы в оттенок слабой улыбки, любого сбивает с толку. И это не была деланная поза, это что-то значило в прямом смысле. — Я ведь поддержала твою игру, — неуклюже заметила я, растерявшись опять. Буквально секунда прошла, и вот я вновь разгромлена. Одним взглядом. Ты грустно улыбнулся и едва покачал головой. В это мгновение я подумала о том, что зря мы сюда пришли, зря позволили себе с головой погрузиться в это. Вероятно в отрицании и борьбе было много мучительного, но в том, что осталось теперь уже позади, было довольно счастья. Сейчас мы стояли перед свершившимся фактом, осязая, что оба заигрались и утомили друг друга. Дальше всё зависело от того, что случится здесь и сейчас. И мы оба боялись той шуршащей холодной пропасти, которая колыхалась совсем рядом. И оба, наверно, уже знали, что мы оба будем вынуждены выбрать именно её. Как самый простой вариант. Мне словно горло перехватило, и я слишком резко обернулась к дощатым перилам, едва не рухнув на них локтями, не в силах больше пропускать сквозь себя происходящее. Я почувствовала, как ты очутился позади меня, в паре сантиметров от моей спины. Я почти осязала тепло исходившее от тебя. Я устало провела ладонями по своему лицу и подняла голову, тут же встретив колючее сияние таких ярких здесь звёзд. Цикады продолжали свою незатейливую песню, ветер волнами накатывал её на нас. И тут ты ткнулся мне в затылок. Под рёбрами пробежал разряд электричества, и сердце больно стукнулось в диафрагму. Что ты, чёрт возьми, делаешь?! Я двинулась. Твои руки с силой обвили меня и сжали. Было, пожалуй, даже больно, но электрический шар, взорвавшийся в груди, просто не оставлял места никаким другим ощущениям. Я с трудом могла вздохнуть, хватая ртом воздух. — Нет, — спокойно сказал ты, ровно дыша мне в затылок. — Нет. Стой. Ты выпрямил меня и прижал мою спину к своей груди, схватив за ключицу. И замер в таком положении. Я не чувствовала дрожи в твоих руках или в твоём дыхании. Лопатки упёрлись в твою грудь, и я чувствовала только твёрдые мышцы под рубашкой и, пожалуй, удары сердца. Я боялась дышать. — Мы должны остановиться, — едва слышно произнесла я. Ты упрямо сжал мою талию, обхватил шею сухой ладонью, запрокидывая мне голову, и зарылся носом в мои волосы на затылке. Я чувствовала как горячо ты дышишь, буквально обжигая кожу. — Нет. — Что значит «нет»? — трясущимися губами произнесла я чуть громче. Ты молчал, придвинувшись ко мне бёдрами, слегка заведя одну ногу, словно подгребая меня под себя, прижимая к парапету. Я закономерно ощутила, как нечто твёрдое ткнулось мне в верхнюю часть ягодицы. Тело предательски завибрировало, вбрасывая в кровь новые и новые порции гормонов, зрение начало туманиться. Я с трудом контролировала то, что делаю, ткнувшись позвоночником тебе в твой плоский и твёрдый живот, сразу вспоминая, как я видела тебя на летнем кроссе в том году, когда ты бежал, весь мокрый от пота, а увидев меня, ты свернул с дороги и подбежал ближе, махнув рукою, и майка приподнялась, обнажая пресс. Уже тогда мне всё было ясно. Я уже тогда знала, что мы безнадёжны. И вот мы здесь. Солнечный день померк в сознании. Ночь, цикады. — Ты серьёзно не понимаешь? — задыхаясь, произнесла я. — Я понимаю, — вздохнул ты, опуская руки на мою талию. Я схватила твою правую руку и подняла её на уровень глаз, слегка встряхнув. Пальцы у меня тряслись, а голос сел. — Ничего не видишь? На твоём безымянном пальце сверкало обручальное кольцо. Перед глазами всё плыло, но я старалась фокусировать взгляд на этом крошечном металлическом кружочке. Цепляясь за него, как за последнее, что способно было остановить меня. Я почувствовала, как ты поднял голову, щекой прижавшись к моим волосам и тоже смотришь на свою руку. Ещё мгновение, и твоя рука задрожала, ты отпустил меня. Тяжело дыша, мы обернулись и уставились друг на друга. — Нам надо остановиться, — пролепетала я, глядя в твои глаза. В ночном мраке они были почти чёрные. Наверно, я с усилием прогнала их образ при дневном свете, когда они синие, как сапфиры. Ты упрямо мотнул головой и растерянно поглядел на меня. Ты не знаешь, что делать. Ты перекладываешь всё на меня. — Мы не в том положении, когда люди делают то, что хотят, — продолжая тяжело дышать, сказала я прыгающим голосом. — Ты же осознаёшь, что будет дальше? Ты смотрел на меня молча. Я опять не могла прочесть выражение твоего лица. Ты снова прикрыл веками глаза, но в этот раз твои губы не улыбались, а сжались в плотную нитку. Я видела, что ты весь подобрался. Ещё чуть-чуть, и ты бросишься вперёд. Воображаю, как я выглядела со стороны, ведь в какой-то момент я одёрнула свои руки, обнаружив, что они собираются отправиться к нему на плечи. Голос говорил одно, а в уме пульсировало лишь одно желание: впиться ему в губы и послать всё к чёрту! Просто ощутить, как он охватывает своими губами мои, как тяжело дышит, постанывая мне в рот. Как мы оба тонем, проваливаясь всё глубже. Я точно знала, что именно так всё и будет. Я чувствовала, что снова задыхаюсь, что вот-вот упаду, ноги подкашивались. — И что же? — невероятно спокойно спросил ты, выпрямляя спину и опуская руки. — Если мы сейчас не остановимся, нас ждёт лишь катастрофа. Грандиозный погром и в твоей, и в моей жизни. Мы сломаем всё. От и до. И я вовсе не уверена, что мы это выдержим. Или. Я умолкла, чувствуя, как подступает омерзение. Я силилась заставить себя сказать это. Я судорожно вздохнула, окидывая взглядом стеклянную стену, убеждаясь, что никто не стоит и не наблюдает за нами. — Что «или»? — ты всерьёз рассчитывал на некий лёгкий исход. Что, однако, неприятно удивило меня, так это то, что ты, как выясняется, совершенно не думал об этом. Ты просто захотел, решил, не смог терпеть, не смог прекратить. Оттого я посмотрела на тебя разочарованно, и это придало мне сил, я взяла себя в руки. — Или, — презрительно вскинула голову я, — мы будем лгать и скрываться. Мне заранее это отвратительно. — О, — безэмоционально выдохнул ты. — Стоп, подожди! — внезапно воскликнула я, выставив руку перед собою, осенённая новой догадкой. Клянусь, если бы ты в тот момент принялся озираться, не услышит ли кто-нибудь этого возгласа, я б и не стала задавать своего дальнейшего вопроса. Но ты лишь с любопытством уставился на меня. — Или ты… Или ты собирался… Как бы это сказать, — я взмахнула поднятою рукою, подбирая слова. — Нет, не собирался я развлекаться, — огрызнулся ты, догадавшись о том, что я было подумала. Кажется, этот вопрос оскорбил тебя. Ты гневно воззрился себе под ноги. — Я, что, по-твоему, из тех, кто планирует такие вещи специально? — с отвращением проговорил ты после молчания. — Что я специально потащился сюда, чтобы с тобой… Пф!.. — ехидно усмехнулся ты, хлопнув себя по ноге. — Меня это всё, с одной стороны, радует, — честно сказала я, стараясь сгладить неловкость. Нам обоим в тот момент было настолько неудобно говорить, насколько это вообще возможно. Мы оба чувствовали стыд и жгучее желание разбить стену, вставшую между нами. И оба понимали, что не пойдём на это. Теперь не пойдём. Это было неправильно. У меня пересохло во рту. Это был конец. Ты вернулся к парапету, тяжело опустив на него локти и, приподняв голову, взглянул на луну. Я видела твой освещённый бледным светом профиль. И мне в то дьявольское мгновение почудилось, что всё возможно. Что все трудности, которые сулил бы нам наш выбор, сущая ерунда. Я сделала шаг к тебе, но через мгновение опомнилась и, стащив твой свитер со своих плеч, водрузила его тебе на спину, проведя на прощание рукой по предплечью. Ты, кажется, вздрогнул. Я развернулась и тронулась к двери, тускло сияющей отражённым лунным светом. — Я, наверно, завтра не останусь, извини, — негромко сказала я через плечо, останавливаясь. — Это, конечно, малодушно и непрофессионально, но я не смогу. Прости. Мне нужно время. Увидимся через месяц на следующей встрече… Мне… Мне надо собраться, — я умолкла. Это было очень глупо. Но мне страшно хотелось сказать всё это. И ещё раз взглянуть на тебя. Ты стоял спиной, не обернувшись, и смотрел вверх. Ты тяжело дышал. Я, понимая, что мучаю тебя, быстро зашагала прочь по террасе . — Прости. Прости меня, — твердила я себе под нос, уходя. Мне хотелось бежать прочь. Мне казалось, что если я преодолею эту стеклянную дверь, то она закроется между нами навсегда. Но вот моя рука толкнулась в неё и легко отворила. Меня тут же обдало ласковым теплом коридора, золотистый свет бра словно принял меня в свои объятия, а ноги утонули в ворсе ковра. Кажется, кто-то вышел из номера, но я не видела, кто это, не могла видеть. Грудь была готова лопнуть от боли. Как это всё глупо! Глупо! Глупо! Во рту совсем пересохло, а живот свело судорогой. Глаза горели так, словно в них набился песок, но я не могла выдавить из них ни капли слёз. Меня мелко трясло, я порывисто двинулась в лобби, к бару. Это был очередной идиотский порыв. Вероятно, я должна была исчерпать лимит таковых на этот вечер, поэтому почему-то решила, что напиться — самый лучший в этой ситуации выход. В лобби было тихо и сумрачно. У стойки сидела пара коллег. Я бегло с ними поздоровалась и, прикинув, что здесь спокойно впасть в беспамятство мне не дадут, ведь каждая прибывшая в последние дни сюда собака знала меня в лицо, попросила бармена продать мне бутылку ледяного белого вина. Ничего приличного здесь отродясь не бывало, поэтому я удовольствовалась каким-то молдавским пойлом. Это было единственное сухое вино в наличии. Что за идиотская любовь баб к сладким винам? Именно из-за их дурновкусия в таких вот глухих местечках хорошего вина днём с огнём не сыщешь. Все эти мысли я насильно гоняла в своём воспалённом мозгу, стараясь как можно дальше оттянуть момент, когда на меня набросятся самые главные мои мучители: боль, сожаление и стыд. Я двинулась к своему номеру, пересекая холл. Сонная консьержка проводила меня каким-то весьма комендантским взглядом. Мне кажется, они в таких вот заведениях не вымрут никогда, хоть сто раз их под европейский отель переделывай! Поворот, ещё один. Лестничный пролёт. Я сжимала в руке горлышко бутылки так крепко, что, кажется, ногти воткнулись мне в ладонь. Я цеплялась за эту стекляшку, как за костыль, чтобы не рухнуть прямо тут: ноги с каждым шагом почему-то становились всё тяжелее. Схлынывали гормоны, уступая место бессилию. Второй этаж. Третий. Я вынырнула на нём и зашагала к своему номеру. Во мраке небольшого холла, где должна бы помещаться кастелянша в прежние времена, я почувствовала, как кто-то немилосердно крепко схватил меня за запястье и дёрнул. Бутылка из другой руки выпала, глухо стукнувшись об пол, но не разбилась. Я почему-то подумала об этом, ожидая звона стекла. Ты. Ты впился пальцами в мои скулы и нижнюю челюсть и рывком притянул к себе, грубо целуя, словно пытаясь этим заглушить все мои попытки сопротивляться. Ты кусал мои губы, толкаясь языком, перехватывая затылок, сжимая шею под челюстью, путая мои волосы. Я упиралась руками в твою грудь, машинально, без злости, чувствуя, как они перестают слушаться меня. Ты дёрнул меня за руку и, подхватив с пола упавшую бутылку, молча потащил за собой. Рывком распахнув дверь, ты толкнул меня внутрь, я безмолвно и ошеломлённо повиновалась. Это было настоящее безумие. Мы больше года только смотрели друг на друга, обмениваясь фразами, в которых старались не выдавать себя, и всё происходящее сейчас казалось чем-то совершенно нереальным, невозможным, чрезмерным. Ты аккуратно закрыл дверь и обернулся. Оглядев бутылку, ты отправил её в корзину для бумаг, а сам уселся напротив, пригласив меня устраиваться. Я опустилась на край дивана рядом и с трудом заставила себя посмотреть тебе в лицо. Если честно, я понятия не имела, что происходит. Но я так же понимала, что это необходимо натурально остановить. Не знаю, сколько продолжалось молчание. Не думаю, что долго. Но я опомнилась, заметив, что руки мои вспотели из-за того, что я впилась пальцами в обивку дивана и сижу так, не двигаясь, полностью замерев. — Слушай, это невыносимо. Чего ты хочешь? — сглотнув, наконец выдавила я. Ты, кажется, сам очнулся от этого вопроса, и взглянул на меня совершенно непроницаемо. — Это бред какой-то, — дрожащим голосом резюмировала я, вставая. Я сделала шаг, вынимая бутылку из корзины. — Мы вроде бы договорились. Это итак невыносимо… — А! — внезапно ты вскочил с места. — К чёрту всё! — Нет! Нельзя! Стой! — успела коротко вскрикнуть я, когда ты опять вцепился в мои губы. Ритмично защёлкали пуговицы на блузке. Это ты рванул её. Они посыпались на пол, как мелкие монетки, глухо барабаня по ворсу ковра. — Ой. Прости, — остановился ты, смущенно оглядывая порванную планку. Это был такой странный перепад, что я невольно растеряла всю свою уверенность, так быстро ты переменился, сбил меня с толку. Я схватила тебя за ворот рубашки и дёрнула, вызвав новый каскад пуговиц. — Теперь мы квиты, — я провела пальцем под твоим подбородком. Ты подхватил меня снизу, усадив себе на колени, и, закинув голову, криво улыбнулся, обнажив только половину зубов, знакомым образом полуприкрыв глаза. Теперь они не были непроницаемыми, теперь в них колыхалась пелена, столь густая, что, готова спорить, ты в эту минуту ничего не видел перед собою, всё расплылось, растворилось и утратило смысл. Я взглянула на тебя сверху вниз, и рука сама собою скользнула по твоему торсу, наслаждаясь каждым его бугорком, каждой мышцей. Я невольно любовалась красотой твоей груди, мышцы были сухие, гладкие. В это мгновение я подумала, что на самом деле очень давно хотела сделать это вот так — провести всей пятернёй по этой груди, почувствовать её тепло и удары сердца. Я видела её под твоими рубашками и майками и каждый раз старалась отвести глаза побыстрее, чувствуя, как подкатывает к горлу лёгкое удушье. Ты стащил с меня остатки блузки, расстегнул лифчик, всё это время я разглядывала твою кудрявую макушку, чувствуя, что всё ещё считаю происходящее чем-то нереальным. Это так странно действовало на меня, словно я была пьяна, хотя ничего не пила. Бутылка снова валялась на полу, поблескивая у подножия дивана, на котором я только что сидела. Ты принялся целовать мою грудь, двигаясь вдоль солнечного сплетения, царапая уже отросшей за сутки щетиной. Твоё дыхание было обжигающе горячим, пульс участился настолько, что я чувствовала под кончиками пальцев, как нагревается толчками твоя кожа на спине. Я стащила с тебя рубашку в тот момент, когда ты наконец выпрямился и обхватил губами выступающий на моей шее бугорок над яремной веной. Это вызвало сладкую судорогу, так что я выгнулась и стон вырвался из моих лёгких. Руки вцепились в твою спину, я почувствовала, как перекатываются под пальцами твои мышцы над рёбрами. Ты слегка вскрикнул от неожиданности. — Нет, стоп, так не пойдёт, — ты подхватил меня за бёдра и в один шаг перетащил на кровать, где тут же разделался с нижней частью моего гардероба, чулком стащив всё то, что было на мне надето, оставив мои ноги спутанными. Ещё через мгновение твоя рука очутилась у меня между ног и, скользнув по внутренней части бедра, достигла промежности. — О, — удовлетворённо констатировал ты, оглядев моё лицо. Я даже думать не хочу, как оно выглядело в тот момент. Я почувствовала, как кровь прилила к щекам и стало жарко. И почему-то стыдно. Мне стало так неловко, что ты с таким удовольствием смотришь на меня, что я не нашла ничего лучше, как схватить тебя за затылок и притянуть к себе. От прикосновения твоей горячей и слегка влажной груди к моей пробежала волна мурашек, и поцелуй вышел прерывистым, как если бы меня окатили холодной водой. Твои пальцы и не думали прекращать двигаться, вызывая всё новые и новые волны пульсирующей энергии, разливающейся от нижней части живота по всему телу, кровь стучала в ушах так, что я не слышала, как стоны вырывались из груди и гибли у тебя во рту. Я схватила пуговицу твоих брюк, дёрнула её. Рванула молнию, стащила брюки с твоих ягодиц, настолько, насколько хватало длины моих рук. Эти манипуляции отвлекли меня от происходящего всего на несколько секунд, но, как только я вновь обратила внимание на свои ощущения, я почувствовала, как настигает оргазм. Тело изогнулось с такой силой, что ты привстал надо мною. Мой рот распахнулся, обнажая верхние зубы, искажая лицо в гримасе. Перед глазами вспыхнули яркие зеленовато-белые круги, взорвавшиеся мириадом искр. Ты сдернул с нас остатки одежды, раздвинул мои ноги, вытащил презерватив из сумки, валявшейся всё это время на кровати рядом с нами, быстро вскрыл его, и без прелюдий вошёл в меня. Так быстро и легко, что я едва сдержалась, чтобы не закричать, стиснув зубы. Ты встал надо мной на вытянутых руках, вперив в меня взгляд своих с поволокой глаз и принялся двигаться, стремительно, с явным нетерпением, заглядывая в моё лицо, то закатывая глаза, то приникая ко мне, касаясь своею грудью моих сосков, то поднимаясь снова. Я чувствовала, как ты напряжён, как быстро взмок твой пах. Вскоре по нашим бёдрам потёк пот, который пропитал собою простыни и одеяла на постели. В этом было что-то одновременно звериное и бесконечно нежное. Вряд ли можно каким-то образом объяснить, какие именно эмоции тогда управляли нами. Это было наваждение, в котором мы утонули, захлебнулись и с упоением ждали своей гибели, когда всё кончится. Ты зажмурился, с силой вбиваясь в меня, в какой-то момент я стукнулась головой в изголовье кровати, шея согнулась, и я почувствовала, как вторая волна оргазма накрывает нас. Ты обхватил меня снизу, за талию и слегка приподнял над постелью, в этот момент моя нога соскользнула с края кровати, и мы следом. Оба мокрые, как после сауны, красные от стыда и прилива крови, мы тяжело дышали, глядя друг на друга. Это было чем-то вроде откровения. — Мы же ни хрена не знаем друг о друге, — засмеялась я, запуская пальцы в свои волосы. Ты облокотился о край постели и посмотрел на меня с какой-то своей добродушной улыбкой, а в зрачках у тебя заплясали дьявольские искорки веселья. — Хорошо, а что ты хочешь знать?.. — Думаешь, это делается вот так просто?.. — Я думаю, что мы знакомы уже несколько лет, вполне можно оставить все эти формальности, их было слишком много между нами, — серьёзно сказал ты, отводя взгляд. — Мы ведь не остановимся, — я откинула голову на кровать, продолжая сидеть на полу. Ты отрицательно промычал и провёл пальцами по моему горлу, от ямочки ключицы к подбородку, вызывая электрические импульсы и волну колючих мурашек. — Тебе холодно, — ты подхватил меня и пересадил на постель. Она была мокрая и холодная. — Блин, — ты потрогал одеяло рукою и усмехнулся. — Думаю, что теперь нам бесполезно разговаривать, — стаскивая промокшее одеяло на пол, констатировала я. — Абсолютно. Ты устроился рядом, положив руку мне на живот. — Ты считаешь, это смешно? — вздохнула я. — Нет, это очень серьёзно, — ухмыльнулся ты, прикрывая веками глаза. Я взглянула в них, и в груди ухнуло с такой силой, что дыхание перехватило. Это было сумасшествие. Что мы натворили? Стало очевидным, что впереди у нас масса проблем. И это никакая не фигура речи. — Что ты смотришь так испуганно? — своим обычным тоном спросил ты, и от звука твоего голоса меня вновь пробила дрожь. Я так часто слышала его, но никогда ещё при таких обстоятельствах. Я сглотнула. — Что? — переспросил ты, оглядываясь в поисках подсказки. Я набрала в лёгкие воздуха, думая, как сказать ему о том, что меня мучило. — Хватит на сегодня, — резюмировал ты, притягивая меня к себе. Всё вновь вмешалось в диком вихре. Было жарко, влажно и совершенно невозможно. Уснули мы на рассвете, не сказав больше друг другу ни слова. Мы устали их тратить. Будильник немилосердно вырвал нас из объятий сна. Мы принялись собираться. Мой номер был через три комнаты, и мне пришлось выйти, чтобы переодеться. Навстречу попалась коллега. — Чёрт! — мелькнуло в голове. — Она ведь живёт в соседнем от него номере… На лице её, когда она проследила взглядом, откуда я вышла, заиграла насмешливая полуулыбка. — Доброе утро! — поздоровалась она, наслаждаясь моим замешательством. — Доброе, — промямлила я. — Как вы спали? Я вот не очень хорошо, — не отставала она. — Гм… — растерялась я. — Вы не слышали шум? — спросила она вышедшую за нею следом ещё одну соседку. — Да! Кто-то грохотал и, кажется, стонал! Точно! — произнесла она. — Но я проснулась лишь раз, решила, что где-то на другом этаже что-то празднуют… — О, я тоже это слышала, и мне это сильно мешало спать… Их разговор удалялся. Сомнений в том, что это слышал весь этаж не оставалось. Я, продолжая комкать разорванную на груди блузку, устремилась в свой номер в полном замешательстве. Так же не оставалось никаких сомнений, что эти женщины смогут сложить два и два. Что ж, мой друг, у нас, кажется, больше нет выхода. Но мне теперь плевать.