Гвоздика.

Они встретились на внешкольных занятиях. Ну, тех, что называют хобби. И встречей это назвать было сложно. Она уже какое-то время ходила туда и каждый раз видела её. Ту, из-за которой все и случилось. Эта девушка бросалась в глаза. Яркая внешность, смелость, которой не хватало первой. Эта девушка была педагогом в ее кружке. Весёлый кружок, веселый педагог и веселая Она, иногда слишком долго смотрящая на Ту, что рассказывала что-то новое или писала какие-то каракули в журнале, как требовали вышестоящие люди. Совсем ненормально было то, что девушке нравятся девушки, но Она была не готова признать подобное. Ей нравилась только Она, а Она совсем не подавала никаких признаков. Это было совершенно нормально и естественно, да хотя бы потому, что они обе девушки, а одна из них педагог. Такое могло быть только в её голове, в мыслях и мечтах, в тех, что посещают каждого перед сном. Каждый день, как предыдущий, только новые шутки и новая печаль после каждого заветного дня в неделе, что предвещал встречу с Ней. Это приносило так много радости и боли. Столько мыслей и соблазна, а каждый раз хочется сказать все о своих чувствах. И один из таких дней выделился из общей массы серых будней и тихих мыслей протеста. На занятии, во время очередного задержанного взгляда, Она встретилась глазами с Ней и ненадолго успела даже рассмотреть их цвет, который казался каким-то слишком любопытным, после — кашель. Перед паникой, что её одолела, девушка попросилась выйти, чтобы попить воды и избавиться от такого жутко навязчивого и до боли неприятного кашля, но вместо того, чтобы выпить воды, она заметила на руке кровь. Кровь, которую выкашляла, вместе с чем-то совсем непонятным. Что и откуда она это взяла, вместе с кровью, девушка не знала так же, как и что теперь делать. В панике она ненадолго закрылась в туалете, с дрожью в ногах, отмывала руки от крови и пыталась обдумать что-то. Мысли роем жужжали в голове, словно всё сейчас и вовсе покинет голову. То, что она выплюнула — лепесток. Красный, как кровь, будто она ее и не смыла вовсе, резной. Это определенно был лепесток какого-то цветка. И она была готова рассматривать это до самой ночи, пока не случился еще один приступ. Еще один лепесток. Конца занятий она так и не дождалась. В страхе сбежала под предлогом плохого самочувствия и до приезда домой собрала еще четыре лепестка. Их можно было собирать в коллекцию, но они были теперь столь отвратительны, что при виде цветов, которые она любила, тянуло рвать. Её горло ужасно болело и она не позволяла себе даже говорить, боясь открыть рот и вновь обнаружить там кровь и лепестки. Ужасно много лепестков. Она боялась. Боялась смерти и того, что происходит. Столь необычно, странно и совсем не то, о чём мечтал бы каждый. Совсем неестественно. Такого в природе быть не должно! Ночью Она не смогла уснуть. Боролась с кашлем, который не проходил. Врачи бессильно пожали бы плечами, будь они у них, но ведь это все такое жестокое и глупое воображение. На следующий день она осталась дома. Она устала. За ночь она потеряла, наверняка, тысячи лепестков, непонятно откуда взявшихся в ее организме. Она даже не знала, что за цветы она выплевывает с ужасной болью и кровью. В ванне боль казалась меньше, хотя на самом деле она не становилась меньше. Скорее всего Она просто прекратила обращать на нее внимание. Уже было совсем не больно, потому что даже без кашля боль была ужасная. Она не могла пить, не могла есть. Столь ужасная и мучительная смерть. Больница? И что они сделают? Она боялась. Не хотела идти туда. Не могла. Стоило только закрыть глаза, и сон быстрыми шагами наступал на самые пятки, а кашель атаковал с новой силой. Вода была розовой. Сейчас смерть казалась сладкой мечтой. А это только первая ночь. Она совсем не заметила наступление второй и третьей, но заметила ужасный зуд, который доводил её до невероятной чесотки. Она чесала бледную кожу, до самой крови, своими маленькими и совсем не острыми, когда-то, коготками. Чесала и чесала. Казалось, на Ней не было ни единого живого места. Теперь Её тело покрывали цветы. Она всё кашляла кровью с отвратительно-красными лепестками и даже не желала на них смотреть, а они были почти везде. Убираться, есть, пить. Теперь это казалось не повседневностью, а недостижимой мечтой. Ей было сложно даже встать с кровати. Зато она знала, какие лепестки приносили ей столько боли, и какие цветы она ненавидела теперь больше боли. Гвоздики. Прекрасно красные гвоздики, которые покрывали ее руки, ноги и пробирались через ребра с самой ужасной болью. Она не знала боли сильнее чем эта, пока эти цветы ни лишили её зрения. Лучше бы это были розы. Она никогда не любила розы. Они казались девушке такими глупыми цветами, которые не заслужили столько восхищения, сколько было им подарено. Высокомерны и уродливы. А теперь её убивают гвоздики. Прекрасно-алые и невинные гвоздики. В ванной ей снова становилось легче. Она будто не чувствовала боли, но боль возвращалась, с прорастанием нового цветка, даже под водой. Она была похожа на живую грядку, которую нужно было бы быстрее закопать в землю, как удобрение. Эти прекрасно алые гвоздики заполоняли ее легкие. Они лишили ее глаз, оставляя боль и красные цветы. Сил, с каждым днем болезни, оставалось меньше, и за последний Она цеплялась все меньше и меньше. Цветы гнили. Они осыпались и приносили новую боль. Каждый лепесток ощущался в легких, и с каждым лепестком кровь всё больше вытекала из тела, покидая хозяйку и окрашивая воду, пол и кровать в красный. Девушка умерла. Она умерла в кровати, с измученной улыбкой и изуродованным телом. Смерть в этот момент её не пугала, она была мечтой. Спасением и избавлением от такой мучительной боли, что приносила любовь. Она умерла на алой простыни, в алых лепестках гвоздики и с засохшими цветами, проросшими на её теле. Они смотрелись красиво, пока были живы, но ведь всё в этом мире умирает. Любви было некуда цвести и она начала медленно умирать, причиняя невыносимую боль, будто мстя за недооценённость.