Утром

« Понимаю людей, которые предпочитают жить одни»,— такие или примерно такие мысли бродили в голове у невыспавшегося, больного с похмелья Юкке, когда он очумело смотрел на Татсуро, носившегося по квартире, как маленький торнадо, закидывая в спортивную сумку различные мелочи. « Куда это он в такую рань»,— мысль тянулась пресно, как потерявшая вкус жевательная резинка.«Репетиция… А, репетиция, точно».И басист, которому предстояла эта самая репетиция, причем уже через полчаса,преспокойно перевернулся на другой бочок и накрыл гудящую голову одеялом. — Так…плейер…бумажник… Юкке, подъем!!!..Куртка…ключи… — Тат-тян, зачем ключи?.. Я же дома,— тяжело вздохнул из-под одеяла Юкке, явно не собираясь оттуда выползать. — А кто тебя от репетиции освобождал?,— грозно надвинулся нанего Татсу. — Но ведь Мийя-кун вчера… -Мийя-кун после вчерашнего вообще ничего не помнит,наверное, так что давай, собирайся! Татсуро безжалостно (и откуда у него столько энергии с утра после вечеринки) сгреб басиста в охапку, стаскивая его с дивана, попутно захватывая и простыню. — В ванную, быстро! – скомандовал он, подкрепляя команду легким пинком подзад. Юкке, пробурчав под нос что-то невразумительное и явно нецензурное,скрылся в ванной и включил воду. -Татсу!... Ну сколько можно повторять, закрывай пасту, когда чистишь зубы!,— он высунулся через минуту из-за двери, мокрый и взлохмаченный,возмущенно потрясая тюбиком зубной пасты. — Аха… Может, еще и сиденье унитаза поднимать? – в невозмутимом голосе – язвительная ирония. – Юкке, не раскрывай так широко ротик,— зубы видно. Вот это уже удар «ниже пояса». Кривые зубы всегда смущали своего владельца, и Тат-тян не упускал случая проехаться по этому поводу. — Ах, ты!... – в Татсуро летит какая-то деталь чьего-то нижнего белья,не глядя прихваченная с сушилки, за бельем отправляется в полет полотенце и пушистый мягкий тапок с огромными «анимешными»глазами, который хлопает Татсу по короткому нахальному носу. — Ну, мелкий, держись!,— Юкке едва успевает увернуться от пущенной «крученым мячом» маленькой, но жесткой диванной подушки, на которую в спокойные вечера Тат обычно выкладывает свои изящные ступни. Одна из них сейчас придерживает дверь ванной, не давая ей закрыться, а длинная худая, но сильная рука выволакивает«мелкого» на середину комнаты… Через десять минут квартира напоминает поле битвы. Пол усеян крупными и мелкими фрагментами одежды, обуви и постельных принадлежностей, где-то в кармане брошенных как попало джинсов Татсуро звонит и звонит телефон,на который он не обращает никакого внимания, потому что утешает несчастного Юкке, приложившегося во время возни больной головой об пол. Утешает самозабвенно и нежно, губы его горячи, руки чутки и ласковы, шальные кошачьи глаза полуприкрыты и сумасшедшинкой проблескивают из-под трепещущих ресниц…Юкке, глядя на этот бесспорный кавай,чувствует, что даже если Татсу двадцать пять раз подряд треснет его башкой об пол, да что там, даже о дверной косяк, он все простит ему за один такой вот взгляд, за одно прикосновение. А поскольку взглядами и прикосновениями дело не ограничивается, то и похмелье, и злополучная шишка на затылке растворяютсягде-то в жарком, полном вздохов и стонов, тумане, там же, где и звонящий в 259раз телефон. ( Лидер-сан горит вполне справедливым желанием знать, куда же,черт его дери, подевалась больная на голову половина группы). А посреди всего этого яойного безобразия истекает пастой так и не закрытый, забытый всеми тюбик.))))