Двое лгут, когда вместе

Гермиона не могла его простить. Только не сейчас. Ей было больно представлять Драко в объятиях Панси, и еще больнее осознавать, что он согласился на это, лишь бы вернуть прежнюю репутацию. Репутацию, которая после всего случившегося не имела смысла. Слова Малфоя еще долго отдавались эхом в ее голове, после того как она прикрыла за собой дверь и ушла. Она пыталась успокоиться, прежде чем вернуться к остальным и объяснить, что все кончено. Она выслушала его молча, сдержанно, без слез и истерик. Она ревновала и была слишком честна, чтобы в этом не признаться. Драко не стоял на коленях, не умолял простить и не цеплялся за подол юбки. Он ждал, когда она скажет хотя бы слово, но все, что выдавила Гермиона, глотая ком в горле, тихое: «Мне нужно время». И он дал ей его. Драко перестал на нее смотреть. Вообще. Начал ходить мимо так, будто не видел, на уроках садился на первую парту с таким видом, словно все происходящее не стоило и капли его ценного внимания. Гермиона предвидела это, ждала, но оказалась совсем не готовой, что ей будет больно настолько. Что дыхание перехватит от колкой и острой боли, и Круциатус будет разрываться в груди. Он остался один. Настолько один, что Гермиона перестала слышать его голос где бы они случайно ни пересекались. Рон говорил, что Малфой часто закрывался в комнате, стал таскать из библиотеки стопки книг и на собраниях старост проявлял больше инициативы, чем за все семь лет учебы. Но не смотрел на нее. Стоило им встретиться взглядом, как он тут же отворачивался, опускал голову и замирал, словно обдумывал те ужасные поступки, которые совершил. Гермиона не раз видела, как однокурсники доставали его, пытались задеть едким словом, оскорбляли, и он вяло, совсем без прежнего энтузиазма переругивался с ними, словно заставлял собственный язык поворачиваться. И терпел. Как-то Драко рассказывал, что натренировал терпение еще в самом детстве, когда отец вызывал его в кабинет на разговор и ему приходилось ждать под дверью час или два, пока Люциус освободится и пригласит войти. На месте Малфоя Гермиона бы уже давно лопнула, как пузырь. Ей осточертело выслушивать морали от Джинни, когда та, сидя в гостиной перед остальными гриффиндорцами, которые только то и делали, что грели уши, отчитывала за безрассудство. Хотелось послать все к чертям и спрятаться, чтобы побыть одной. Она не знала, как справлялся Драко, ведь ей это удавалось откровенно ужасно. С Драко Малфоем, с которым все всегда было сложно, стало сложнее в тысячу раз, потому что Гермиона узнала его настоящего — со слезами на ресницах, с улыбкой на красивых губах, с оскверненным предплечьем, с задумчивым взглядом. Их первый поцелуй был безумием. Непонятным и пугающим. Пугающим оттого, что болезненно хотелось продолжать его целовать и сжимать до сладких судорог в пальцах. Хотелось большего — намного большего, и от того, что все это было нельзя. Которого хотелось вобрать в свою жизнь целиком, потому что без него теперь было нечем дышать. Она до сих пор помнила, какие были твердые и уверенные у Малфоя губы — с привкусом дождя. И теперь все запуталось так, что уже и не расплести. Гермиона зажмурилась и потрясла головой, стараясь вытряхнуть из нее тяжелые мысли. Несколько раз Теодор Нотт пытался подловить ее после уроков и завести в укромное место, чтобы извиниться, но стоило ему открыть рот, как перед глазами возникло разъяренное от злости и ярости лицо Малфоя и летящий в лицо кулак. Несмотря на все, она бы в жизни не позволила Малфою видеть, как налаживаются ее отношения с Ноттом, потому что это причинит ему боль, какую он причинил ей, когда она узнала о Панси. За подготовкой к Ж.А.Б.А. Гермиона потеряла счет времени, но иногда казалось, что секунды текли как вечность. Холодный ветер хлестал деревья, поднимал в воздух последние остатки снега. Зиму сменила весна. Драко читал книгу и как раз обдумывал подходящие варианты для дальнейшей жизни, когда в дверь настойчиво постучали. Сначала он решил не отвечать, ведь часто бывало, что идиот Уизли беспокоил по пустякам, но особенно сегодня у Драко не было настроения выслушивать его претензии по поводу потерянного носка или жидкости для полировки метлы. Как Грейнджер только терпела его? При упоминании ее имени у Драко болезненно сжалось сердце, и он прикрыл глаза, делая глубокий вдох. Он провел рукой по волосам и попытался вникнуть в прочитанное. Усилием воли он остановил этот калейдоскоп картинок в голове. Бесполезно: он не мог не думать о Грейнджер. Когда в дверь постучали во второй раз, еще громче, Драко вздохнул. — Не сегодня, Уизли, у меня умер семейный филин, и мне нужно время, чтобы прийти в себя. Это очень тяжело, знаешь ли. — Нужно поговорить, Малфой, — услышал он голос Поттера за дверью. Какого черта ему нужно? Драко притворился, что его в комнате нет и это не он секунду назад отвечал шрамоголовому, и вернулся к чтению, но Поттер продолжал беспрерывно стучать, действуя на нервы. — Не будь идиотом, Малфой! Открой чертову дверь! — У меня нет времени нянчиться с тобой, Поттер. Проваливай! Но звук становился все громче и громче, словно Поттер решил выбить последние остатки мозгов из головы. Драко ненавидел, когда кто-то нарушал его личное пространство, а единственная, кому он позволил это, — Грейнджер. — Я не шучу, Поттер! — Неужели ты думаешь, что я настолько тупой, чтобы прийти к тебе просто поболтать за чашечкой чая? — рявкнул он за дверью. Как бы сильно они ни недолюбливали друг друга, Поттер бы никогда в жизни не пришел к нему просто так. Драко неохотно отодвинулся на стуле и с недовольным лицом направился к двери, надеясь покончить с этим как можно скорее. — Серьезно, Поттер, мать прислала письмо. Я в трауре и желаю, чтобы меня никто не беспокоил. Имей хотя бы каплю сострадания, — сказал он, открывая дверь. Поттер смотрел с недоверием и полнейшим скептицизмом, но что-то новое мелькнуло в его взгляде, когда он быстро пробежался по нему с ног до головы и поправил очки на переносице. Сочувствие? Жалость? — Я знаю тебя семь лет, Малфой, и выучил наизусть все шуточки, но такую чушь слышу впервые. — Что ж, с почином, — бесцветно ответил Драко. — Пустишь? — Поттер кивнул в сторону комнаты, но Драко не сдвинулся ни на шаг. Еще чего. Только очкариков не было в его комнате. — Чего тебе? Если это какая-то чушь, то можешь проваливать и не тратить ни свое, ни мое время. — Это касается Гермионы, — коротко сказал Поттер. Драко старался сохранять спокойствие, но сердце его бешено забилось. Он не говорил с Гарри с той самой вечеринки, куда Гермиона затащила его против воли, и не был уверен до этого момента, что должен поговорить с ним. В конце концов, это не дело ее дружков. За все время Уизли ни разу не затронул тему Гермионы и обращался к нему только по делам старост или за какой-то глупостью, как, например, пропажа второго носка. — Мне не о чем с тобой говорить, — сухо бросил Драко и закрыл дверь. Но будь проклят Поттер со своими длинными ногами и скоростью ловца. Он подставил ногу в проем двери, толкнул Драко в грудь и без приглашения вошел внутрь, осматриваясь по сторонам. Впервые вошедший в комнату школьного врага, Поттер без особой увлеченности осмотрел помещение, пока не наткнулся посредине комнаты на ожидающего объяснения Малфоя. — Ты выслушаешь меня, хочешь этого или нет, — яростно выпалил Поттер. — Мне надоело видеть ваши кислые лица и то, как вы шарахаетесь друг от друга, словно прокаженные. Это глупо и смешно! Тебе нужно с ней поговорить. Неужели ты настолько бессердечный, что ничего не чувствуешь? — Я не собираюсь исповедоваться перед тобой, Поттер, — раздраженно бросил Драко, пряча руки в карманах брюк. — На месте Гермионы я бы уже врезал тебе. Ты ведешь себя как кретин! — Прекрати, Поттер, ты не моя мамочка, чтобы врываться ко мне в комнату и читать морали. — Но она ждет тебя! — Она просила дать ей время, и я любезно исполняю ее просьбу! — сердце Драко билось слишком быстро, и он поджал губы, не найдя ничего лучше, чем сверлить взглядом лежащую на столе книгу, подаренную матерью. — Ты поступил как свинья, Малфой, а теперь имеешь наглость говорить, что ей нужно время. — Слушай, Поттер, если ты пришел напоминать мне о моих проступках, то сейчас не лучшее время. Если ты не заметил, то я и так… — Поговори с ней и избавь меня наконец от этого разговора. — Тебя за уши никто не тянул! Проклятье, ей будет лучше с чертовым Теодором Ноттом! — твердо сказал он, почувствовав, как возвращается прежняя уверенность. Гарри демонстративно фыркнул. — Как благородно с твоей стороны. Никогда бы не подумал, что ты способен на такие поступки. — Заткнись, Поттер. — Она выбрала тебя, Малфой, — с напором сказал Гарри. — Не Рона, не Нотта, а тебя, и я до сих пор не понимаю ее выбор, но готов смириться с ним, ведь она мне доказала, что ты изменился и перестал быть придурком. Не заставляй меня пожалеть о своих словах. Гарри смотрел на него несколько секунд, после чего развернулся на каблуках и вышел из комнаты. — Святой Поттер, — выругался Драко. Он подошел к двери и прислонился пылающим лбом к тому самому месту, где Гермиона впервые осталась с ним в комнате. Как он любил ее! Как сильно любил… Еще никто в жизни не заставлял его чувствовать себя таким несчастным и одновременно до беспамятства влюбленным. Он рос в семье, где любовь считалась запретным плодом, а публичное проявление чувств — восьмым непростительным грехом, и, только приехав в Хогвартс, Драко увидел, что его представление о любви кардинально отличалось от общественного мнения. Все оказалось не таким пугающе-ужасным, как рассказывал отец, и не таким смертельным, как считала мать. Он запустил влажные ладони в волосы и с силой сжал их. Было ненавистно думать, что Поттер прав, и провалиться ему сквозь землю, если бы другие узнали, что Малфой признал это. У их отношений не было будущего. Собственно, и настоящего у них тоже не было. Все, что они позволяли себе, — слабость. Мимолетное увлечение. И все сказанные слова Поттеру — ложь. Драко предпочел бы выколоть себе глаза, чем видеть Гермиону с кем-то другим. В частности с Теодором Ноттом. Судя по всему, она испытывала нечто подобное, потому что после того, как Панси пару раз с просьбой простить заглянула к нему в комнату, Гермиона несколько дней буквально испепеляла его своей ненавистью. Между ними была та самая химия, о которой она так часто любила говорить, сидя вечерами у камина. Он видел ее лицо каждый день и даже не представлял, что будет так тосковать. Драко спустился вниз и пробежался взглядом по гостиной. С приездом Уизли тут все поменялось, и даже аромат любимых духов Гермионы стал постепенно ослабевать. Казалось, еще пару тройку дней, и от ее пребывания в Башне старост останется только воспоминание. Драко внезапно подумалось, что если бы волей случая Гермиона была сейчас рядом, он обязательно попросил бы ее позаниматься с ним. Чтобы можно было посмотреть на то, как приоткрываются влажные губы. Следить за ее сосредоточенным взглядом. Чертить контур от кудрявой макушки до ровной линии скулы. И чтобы ловить губами улыбку, а взглядом — взгляд. Драко раздраженно нахмурился. Что с ним такое творится, если всего месяц прошел, а он бы полжизни отдал, лишь бы она сейчас была рядом с ним? Все его мысли заполняла только Грейнджер, и Драко начинал сходить с ума. Словно в мире больше не осталось ничего, о чем он мог думать. Стукнув кулаком по столу, он выругался себе под нос и быстрым шагом направился в библиотеку, чтобы отвлечь себя бесполезным чтивом. Должно же в мире остаться хоть что-то, что бы не будоражило мысли о Гермионе, ведь даже квиддич, черт возьми, напоминал о том, как он спас ее задницу. Драко бесполезно шастал мимо рядов в спортивном отделе, пока не заметил в конце зала до боли знакомую каштановую макушку, и прежде, чем мозг успел отреагировать, он схватил первую попавшуюся под руку книгу и двинулся в сторону Гермионы. Она сидела в окружении стопок книг, одной рукой подпирала голову, а другую уронила на колени. Для безнадежного книжного червя вид у нее был весьма недовольный. Драко каждый раз вспоминал, как ему приходилось отдергивать себя, глядя на ее сосредоточенное лицо, теперь же такие будничные вещи могли сделать его счастливым. Драко постарался не издавать ни звука и, тихо сев напротив, развернул книгу. Впервые за долгое время он чувствовал себя так мучительно неловко в ее компании. Возможно, если бы она произнесла при нем хоть одну фразу, не извергая гнев и злость, он бы смог спокойно выдохнуть. Находиться рядом с ней и сидеть как на иголках — худшее из всего. Сплетенные руки, прогулки, разговоры, поцелуи — насколько потрясающе все это было! — Где ты ходил, Гарри? Я уже подумала, что нам с Роном опять придется… Оу… Гермиона медленно подняла голову и встретилась с задумчивым взглядом серых глаз. Воздух в легких внезапно закончился. Она не ожидала встретить его здесь. Только не сейчас. — Готовишься к Ж.А.Б.А.? — малфоевский голос был глухим и несчастным настолько, что Гермиона даже не узнала его. — Да, — кратко ответила она надтреснутым тихим голосом, пробежавшись по Драко взглядом. Красивый, как изваяние из белого мрамора, выточенное умелой рукой. И холодный как камень. При взгляде на Малфоя просто не верилось, что в его жизни существовали такие понятия, как любовь или страсть. — Ты ведь готовишься, не так ли? — сурово спросила она. — Да, занимаюсь днем и ночью, не смыкая глаз, — Малфой, пристально изучающий ее лицо, самодовольно откинулся на спинку стула. — Что же, тогда это объясняет, почему ты держишь книгу вверх ногами. От его родной кривоватой усмешки у нее защемило сердце. Она сама хотела получить время для раздумий, но каждую минуту отгоняла от себя как можно дальше любую мысль о Малфое. Гермиона прекрасно понимала, что не было радости от этих отношений, так очевидно необходимых обоим. Но отказаться от них она просто не могла. Малфой — слизеринский наркотик, ее личный яд, текущий по венам, — пускай он убивал душу, но после него Гермиона больше не хотела ничего и ни с кем. — Так значит, ты встречаешься здесь с Поттером? — Я обещала помочь ему перед экзаменом. — Как предсказуемо, — хмыкнул Драко, возвращая книгу в правильное положение. — Твоя благотворительная акция еще работает? Губы Гермионы расплылись в улыбке при воспоминании о репетиторстве в начале учебного года. — Думаю, мне не стоит напоминать, как ты отлично пересдал историю магии. — Да, но сейчас речь идет не только о ней. Она порывисто вздохнула, словно ей не хватало воздуха, и опустила голову вниз. Каштановые пряди закрыли лицо, щекотали нос и губы, но она словно не заметила их, лишь изредка отодвигала длинные волоски. — Не получится, Малфой, — отчеканила она с необычайным высокомерием. — Я с Гарри уже договорилась, к тому же Рон переживает, что не сдаст астрономию, зельеварение, заклинания и… — Все оставшиеся предметы, — закончил Драко. — Не глумись. Это низко, — сердито бросила Гермиона. — Не всем дано иметь такую память, как у… — Меня? Ты сегодня сама щедрость на комплименты, — с довольной ухмылкой он откинул пряди волос назад, но они вновь упали ему на глаза, и Гермиона едва удержалась, чтобы не потянуться через стол и не убрать непослушные локоны. — Сам себя не похвалишь — не похвалит никто, — фыркнула Гермиона, пожимая плечами, и вернулась к чтению. — Ладно, — он закинул ногу на ногу и уткнулся носом в страницы. — Тогда я посижу здесь и побуду невольным слушателем. Гермиона вновь безразлично пожала плечами. Со стороны она выглядела спокойно, словно и вправду изучала состав ингредиентов для дурманящего зелья, но внутри сердце стучало так громко, что заглушало все посторонние звуки. Барабаня пальцами по столу, она словно придумывала себе хоть какое-то занятие, стараясь удержаться от того, чтобы не поправить упавшие ему на глаза светлые пряди. Пристальный взгляд Малфоя сделал свое дело. Гермиона перечитала одну и ту же строку уже в сотый раз и не поняла ровным счетом ничего. Она на мгновение прикрыла глаза, глубоко вздохнула и уронила голову на стол с таким стоном, что все сидящие вокруг ученики заинтересованно обернулись. — У тебя проблемы, Грейнджер? — холодно спросил Драко. — Я не могу сосредоточиться, пока ты сидишь напротив. Она могла поклясться, что слышала, как растягивались его губы в победной улыбке. Гермиона ненавидела себя за слабость, которая проявлялась каждый раз, когда Малфой находился от нее на расстоянии вытянутой руки. Стул заскрипел, и она почувствовала рядом с собой его горячее дыхание: — Наверное, это ужасно сложно, и у тебя появились проблемы с самоконтролем, да? — Я так усердно старалась о тебе не думать, что забрала у Рона всю работу старосты. Но ты все равно не хочешь уходить из моей головы, — растерянно пробормотала Гермиона. Под его пристальным взором щеки и уши горели, но ей не было стыдно. Она боялась взглянуть на Малфоя и увидеть насмешку в глазах, и он, будто почувствовал это, осторожно приподнял ее подбородок — и их взгляды встретились. Малфой молча смотрел на нее, и было в его взгляде столько надежды, что Гермиона боялась дышать, лишь бы только ничего не испортить. Не отодвигаясь, он продолжал смотреть на нее во все глаза, и сама она жадно разглядывала его лицо. — Нужно быть очень сильной, чтобы простить все, и, как оказалось, я не такая, Малфой. Вчера Панси выходила из Башни старост, а я и подумать не могла, что будет так больно. Но я не хочу быть сильной… Драко сократил расстояние между ними всего на сантиметр, но этого хватило, чтобы перехватило дыхание. — Драко, не надо… — тихо позвала она. Тот смотрел так нахально, ни на секунду не отводя глаза в сторону, изучая лицо, словно впервые, каждую черточку, каждую выбившуюся прядку волос. И что означало это «не надо»? Не надо целовать? Не надо отношений? — Она извинялась, просила помириться и все забыть, но я послал ее к черту, Грейнджер, — успокаивающе начал он, но не выдержал и неожиданно ухмыльнулся: — Ты такая ревнивая, да? — в голосе прозвучало неприкрытое самодовольство, и он торжествующе взглянул на Гермиону. — С ней все кончено раз и навсегда. Мне так жаль, что я причинил тебе столько боли. Я недостоин тебя. Гермиона смотрела на него во все глаза. Такого Драко она видела редко — потерянного, ранимого, с уставшими глазами и болью от неразделенной любви. И ей нравилось. Она протянула к нему руку, словно желая удержать настоящего Драко, пока он не сбежал и не спрятался под очередной маской хладнокровия. Она буквально пила его боль, наслаждаясь ею. И поцелуи, и объятия, прогулки, крепко сплетенные руки, тела и его… любовь. Все было настоящим! Гермиона поспешно отвела глаза, чтобы не выдать свое ликование. — Мы говорили, что нужно время. Будет сложно, Грейнджер, забыла? Она легко кивнула и опустила голову ему на ладонь. — Очень сложно, — Малфой неожиданно улыбнулся горькой, нежной улыбкой, и Гермиона ответила ему тем же. — Иди ко мне, глупая, — он притянул ее к себе и с какой-то болезненной жадностью разглядывал лицо, отводил со лба упавшие пряди, водил пальцем по щеке, очерчивая скулы, словно проверяя, все ли ему теперь можно. Гермиона блаженно замерла под прикосновениями и позволила ему изучать тело, подтверждая полные права на себя. Малфой с самого детства любил, когда все находится под его четким контролем. Но Гермиона и все, что было с ней связано, — было совершенно неуправляемым с тех самых пор, как он попросил ее стать его репетитором. Драко пробежался пальцами по каштановым кудрям и медленно зарылся в них, продолжая жадно смотреть, словно впитывал недостающую близость за бесконечный месяц разлуки. Глаза у Гермионы сами зажмурились от удовольствия, и она, прислонившись к нему еще ближе, потянулась навстречу, принимая ласку. Дыхание Драко — единственное, что она слышала, кроме чечетки собственного сердца. Теряясь в ощущениях, наслаждаясь прикосновениями, Гермиона прижималась ухом к его груди, слушая, как внутри часто и гулко колотится сердце, и чувствуя, как пальцы Драко бьет легкая дрожь. — Я выгляжу как полная дура, — честно призналась Гермиона. Малфой усмехнулся и бросил на нее горький взгляд, наполненный нежностью. — Все это не важно, Грейнджер. Даже несмотря на твоих тупоголовых дружков, я хочу быть с тобой. Этот взгляд. Эти слова. У Гермионы перехватило дыхание, и все тело отозвалось сладким трепетом. Замерев на мгновение, она потянулась к нему и поцеловала, прорываясь в жар его рта, глубже, как можно глубже, увязая в ощущениях, захлебываясь в своей любви. Драко впускал ее внутрь, стараясь раскрыться как можно шире, умирая от желания отдать ей все, что она посмеет попросить. Драко уже почти не понимал, где они и что с ними творится, он знал и хотел знать одно: Гермиона целовала его, так жадно, так глубоко и так исступленно прижимая к себе, что буквально топила в силе желания. Драко снова и снова целовал — сначала неторопливо, покусывая, скользя языком и вздыхая в чужой рот, потом грубо, проникая как можно глубже. Когда воздух в легких закончился и в ушах зашумело так, что стало не слышно собственного дыхания, Драко с трудом отстранился и посмотрел на возбужденную Гермиону. — Хочу, чтобы ты была только моей, — буркнул он, понимая, что ведет себя как девчонка, но не мог справиться с зашкаливающими эмоциями, которые будила Гермиона. Хрупкие руки обвились вокруг его груди, притягивая к теплому телу. Он потянулся за новой порцией поцелуев, как кто-то позади них кашлянул, и этот звук прозвучал словно выстрел в тихом помещении. Позади, сложив руки на груди, стояла мадам Пинс и пристально разглядывала их поверх очков. — Молодые люди… — неловко и слегка заикаясь начала библиотекарша. Неуклюже отпрянув друг от друга, они поднялись из-за стола, глядя перед собой рассеянными, непонимающими взглядами и наскоро поправляя одежду. — Вы только что нарушили главное правило нахождения в библиотеке — никаких поцелуев, я уже не говорю о десятке других правил. — Никаких поцелуев? — удивленно переспросила Гермиона. Драко мельком успел удивиться, что в этом мире есть нечто, о чем Гермиона не знает. — Все верно, мисс Грейнджер. Такого я от вас не ожидала, — мадам Пинс тоже казалась изумленной оттого, что ей приходилось что-то объяснять Гермионе. — А как же главное правило — никакого шума? Мадам Пинс сурово взглянула на нее. В ее маленьких цепких глазах явно отражалось все, что она думает о грейнджеровском интеллекте: — Это другой свод правил. Гермиона уже было набрала как можно больше воздуха, чтобы оспорить нововведение библиотекаря, как Малфой одернул ее за рукав: — Неужели ты серьезно хочешь поспорить с ней об этом прямо сейчас? Она неуверенно согласилась, наверняка делая в голове пометку, что, как только он ее отпустит, она побежит искать свод новых правил, чтобы оспорить замечание. — Пойдем, — скомандовал Драко и демонстративно вцепился в ее руку, но Гермиона на удивление не только не попыталась ее вырвать, но и переплела пальцы с его. Быстро миновав пустые коридоры, они взбежали по крутой лестнице, пока не оказались перед дверью в Башню старост. — Нам нужно поговорить, — объяснил Драко, поймав ее удивленный взгляд. Стоило им войти внутрь, как он внезапно резко притянул ее к себе, зарылся пальцами в кудрявые волосы, отчаянно потерся щекой о ее щеку. — Всего месяц прошел, как ты со мной не разговаривала, а я не знал, куда деться. Глупости какие-то. Совсем без тебя не могу. — Как по мне, ты отлично справлялся. — Шутишь, Грейнджер? Я собрал все вещи, которые хотя бы малость напоминали о тебе и чуть не сделал свою комнату местом поклонения. Гермиона тихо засмеялась. Драко говорил все это, не смея поднять головы, и понимал, насколько жалко это звучит. Любовь вперемешку с отчаянием. — Родители говорили, что наш род не должен оборваться. Что я тот, кто получит все наследие Малфоя и обязан хранить и передавать традиции и артефакты следующему поколению. В прошлом году они окончательно допекли меня женитьбой, ведь мать даже семейные кольца сложила в Хогвартс с надеждой, что я приведу в семью невесту. Гермиона отстранилась от груди Драко и замерла. — Я совсем не романтик, — тихо выдохнул он, — я не умею это делать красиво. Но если ты за меня выйдешь, я тебе обещаю, что ты никогда об этом не пожа… — Глупый! — Гермиона рывком дернула его на себя, и только тут Драко увидел, как сияют ее глаза. — Я и забыла, каким слепым ты можешь быть! Просто замолчи и не отравляй больше воздух своей глупой болтовней! Можешь считать, я согласна! В противовес своим словам она так быстро и жадно впечатала Драко в себя, так нежно провела по скуле губами, что сердце у Драко запрыгало вспугнутым зайцем. Толком не понимая, что происходит, он с жадностью ловил всеми чувствами мягкость ее кожи, волос, теплое дыхание и быстрые волнующие прикосновения. Только сейчас до него начало медленно доходить: Гермиона и правда согласна. Кажется, именно сейчас он впервые по-настоящему понял, что такое любовь. Когда в сердце так пронзительно-больно и сладко и до одури страшно все потерять. — Как ты вообще мог сомневаться? — Еще вчера ты старалась не думать обо мне, — напомнил ей Драко. Гермиона отстранилась и заглянула ему в лицо. Она испугалась, что это мог быть только сон, стоило ей отойти от него хотя бы на шаг. Она собственноручно спалила проклятую закладку и могла с уверенностью сказать, что чувства ее настоящие и она верила всем его словам. Видимо, эти мысли отразились у нее на лице, потому что Малфой фыркнул, но как-то ласково и совсем не обидно. — Грейнджер, можешь не напрягать свои извилины. Это все по-настоящему, — он расслабленно улыбнулся и притянул Гермиону к себе за очередным поцелуем, проникая в нее языком как-то очень глубоко и интимно. Она обнимала, прижимала к себе до одури, до боли в груди, до побелевших костяшек и нехватки воздуха. Прижимала так близко, что кружилась голова. Гермиона боялась возвращаться в реальность и опять оказаться на расстоянии, где будет искать его глазами в надежде встретиться взглядом. И Драко прижимал к себе так крепко, что слезы наворачивались на глаза. Его нежность будто била в грудь — Драко ошарашенно посмотрел на нее, задыхаясь от счастья. — Идиот ты, Малфой… — она обхватила в ладони его лицо и начала покрывать щеки и скулы жадными исступленными поцелуями, а Драко, откровенно наслаждаясь каждым ее касанием, тихо пробормотал: — Не отпущу тебя больше, Грейнджер. Даже не надейся. Я не смогу, — ее рука, лежащая на затылке, стиснула его еще крепче, так, что не вырваться. — Я просто не смогу тебя отпустить.