Хороший день

Хороший день.  — Баки? — неуверенно спросил Стив, хотя уже давно научился отличать, когда вместо Баки был кто-то другой, кто-то непонятный, страшный, неуправляемый. Не похожий на человека.  — Какой, к черту, Баки? — ответили ему грубым хриплым голосом, и Стив понял, что ночь снова будет бессонной, потому что этот кто-то, кому не было имени, снова уйдет что-то выискивать по улицам Бруклина.  — Какое у тебя задание? — спросил Стив, надеясь подкорректировать его. Иногда ему это удавалось, и этот некто слушался Стива, называя его своим куратором, кто бы это ни был. А иногда он просто срывался в ночь, и тогда Стив проводил ночь в полузабытьи, не способный уснуть, но просто отключающийся от усталости. С тех пор, как Баки комиссовали после плена в Аззано, тот изменился. Этот второй, которому не было имени, а он сам себя никак не называл, будучи больше похожим на какую-то машину, появился не сразу, далеко не сразу. Сначала Баки мучали кошмары, он просыпался в холодном поту, а его крик звенел в комнате. Соседи не стучали им в стену, соседи понимали, что побывавший в плену фронтовик достоин понимания и сочувствия. Не понимал сам Баки. Он стал часто выпадать из реальности, подолгу сидя и глядя в одну точку, покачивался взад-вперед. Стив нашел работу на дому, постоянно что-то рисовал, только бы не выпускать Баки из поля зрения, только бы не оставлять его одного ни днем, ни ночью. И вот сейчас Стив понимал, что не угонится за этим некто по ночным улицам Бруклина, чего бы ему ни втемяшилось в голову.  — Разведка, — коротко ответил безымянный альтер-эго Баки. — Куратору требуются детали?  — Да, — тяжело вздохнул Стив, вытирая вымытую посуду. — Мне нужны детали.  — Квартира триста А, триста двадцать восемь А и четыреста тридцать Б. Возможные наемники-разведчики. Подтвердить. По возможности — уничтожить, — четко, ясно и коротко сказал он.  — Как к тебе обращаются? — вдруг спросил Стив, все еще пытающийся выяснить, как же можно обращаться к альтер-эго Баки.  — Я солдат, — ответили ему.  — Хорошо, — кивнул самому себе Стив. Он очень устал, но не мог отвернуться от своего Баки, особенно, когда тот был в таком состоянии. Он почему-то чувствовал себя виноватым перед ним, потому что его не взяли в армию, потому что Баки взяли в плен, потому что шла война, а он так ничего и не смог сделать, только перестал нарываться на улицах, когда понял, что Баки плохо. Он понял раньше, тогда Баки сам еще этого не понимал. — Значит, Солдат. У тебя два часа, потом я жду тебя здесь для отчета. Никого не устранять. Ясно?  — Ясно, — кивнул тот и, в чем был, выскользнул из квартиры через окно, оставляя Стива в одиночестве. Тот сполз по дверце шкафа, прижимая к груди уже давно сухую тарелку, давя слезы. Он не мог спокойно переживать, когда Баки исчезал и появлялся этот деятельный субъект. Стив не понимал, что происходит с Баки, но чувствовал, что если об этом узнают, то ничего хорошего, кроме лоботомии, его Баки не светит, а Стив никак не мог его потерять, поэтому теперь он защищал Баки, хранил его, как не хранят своих подопечных ангелы-хранители, потому что Баки был единственным, кому он был дорог. Баки-Солдат вернулся бесшумно, откуда только что взялось, и застыл перед сидящим и рисующим, чтобы хоть чем-то занять время и руки, Стивом навытяжку.  — Отчет? — спросил он.  — Не нужно, — попросил Стив, ему было совершенно неинтересно слушать всю ту муть, которую обычно нес Солдат после своих возвращений с «миссий». Ему нужен был Баки. — Мыться и отдыхать. После этого Стив слушал, как Баки-Солдат гремел тазиком, ковшом, а потом, чуть ли не чеканя шаг, совершенно голый ложился в их общую постель и закрывал глаза. Стив всегда надеялся, что откроет их уже Баки, и никогда не знал, на что рассчитывать, но всегда раздевался и ложился рядом, обнимая, укрывая одеялом, чтобы наутро получить поцелуй и веселую улыбку ничего не помнящего Баки. Его Баки. Сначала Стив ничего ему не говорил, радуясь тому, что это снова он, но Баки сам стал что-то замечать, и пришлось рассказать. И про выпадения из реальности, и про Солдата, а про другое уже Баки пришлось рассказать Стиву.  — Доброе утро, мелкий, — улыбнулся Баки, прижимая к себе теплого со сна Стива, приподнял его голову за подбородок, не боясь его разбудить, уверенный, что Стиви уже не спит, а просто лежит рядом и нежится, не желая вылезать из кровати и заниматься делами. Баки поцеловал Стива, чувствуя отклик, а потом нахмурился, понимая, что Стив почувствует это даже с закрытыми глазами.  — Опять приходил он, — зачастил Стив. — Два часа следил за соседями, потом вернулся, вымылся и лег спать. Они не любили говорить о Солдате, не желая уделять ему время еще и тогда, когда его не было, поэтому Стив просто вводил Баки в курс дела, и они радостно забывали об этом до следующего раза.  — Лежи, — Баки улегся на Стива, но опираясь на локти, стараясь не придавить его, — я приготовлю завтрак. Хочешь, принесу сюда? Это тоже было своего рода традицией, когда Баки, словно извиняясь за себя, за свое второе «я», окружал Стива заботой, как мог. Стив кивнул, и Баки ураганом унесся на кухню. Он стоял, жаря яичницу и бекон, и думал о том, что он творит со Стивом, которому приходится работать за двоих, чтобы прокормить их, врет всем, что у Баки все хорошо, и любит его, никчемного психа, который не может принести домой ни цента, одни проблемы. Все началось после плена. Баки пережил там что-то настолько ужасное, что сломался, перестал быть собой, и вместо него появился некто безымянный, чтобы защитить несчастный истерзанный разум и измученное тело. Потом он долго не появлялся, но Баки чувствовал, как его время утекает сквозь пальцы, когда он просто мог сидеть на кухне с газетой за утренним кофе, а очнуться к полудню. Он не знал, что делал он в эти часы, да и делал ли что-то вообще. Но он ощущал, что в его голову кто-то забрался, словно червяк-многоножка, длинный-длинный, опутывающий весь мозг, каждую извилинку, присосавшийся. И теперь этот червячок что-то требовал от Баки, насылал на него видения, приводил людей в белых халатах, и они изучали, изучали и изучали Баки, называя его то Активом, то Солдатом, то еще кем-то. Баки боялся, что однажды его переклинит и он проснется от того, что задушил Стива. Почему именно задушил, он не знал, но был уверен, что это самый тихий способ убийства. Иногда ему было тяжело различить, где его мысли, а где мысли Актива. Радовало то, что тот был всегда собран и без приказа не действовал, а Баки сумел ему объяснить, что Стив — самый главный, и у него надо спрашивать разрешения на все. Но этим попытка контакта и ограничилась, больше Баки не представлял себе, что делает его альтер-эго, только иногда спрашивал у Стива, чтобы просто быть спокойным. Для Стива он и был спокойным, веселым, улыбался ему по утрам, даже если было плохо, очень плохо. Баки улыбался, когда, открывая глаза, не сразу понимал, где он. Он улыбался, когда в голове еще звучали голоса каких-то чужих ему людей, говоривших на незнакомом ему языке. Улыбался, потому что Стив не должен был быть вовлечен во все это больше, чем было необходимо. Врать ему было тяжело, потому что Стив был проницательным, он хорошо знал Баки, наверное, поэтому они так плохо врали друг другу каждое «плохое» утро, и так радовались каждому «хорошему». Баки улыбался, подавая Стиву завтрак в постель, смеялся вместе с ним, в голове билось что-то о задании, о каком-то задании, которое он обязан был выполнить. Но он ничего о нем не знал, это был обрывок мыслей Актива, или Солдата. Баки улыбался, потому что не улыбаться было просто нельзя. Потом они со Стивом занимались каждый своими делами, как и каждый день до этого. Стив, его Стиви что-то сосредоточенно рисовал, перепачкавшись в угольных карандашах и туши, и Баки улыбался, глядя на него, чувствуя, что у него оставалось все меньше времени, что он соскальзывает куда-то в общество людей в белых халатах, которые говорят на чужом ему языке и что-то с ним делают. А сейчас можно было обнимать Стива, целовать его, тоже пачкаясь в угле, и смеяться.  — У тебя сегодня хороший день? — спросил Стив, обнимая Баки со спины.  — Мой день делаешь ты, — улыбнулся Баки, заводя за спину руку, чтобы погладить Стива, который прижимался к его голой спине. — А раз ты рядом, значит, у меня хороший день. Это было еще одним новым между ними: различать «хорошие» и «плохие» дни. В хорошие дни Баки улыбался и радовался жизни, был со Стивом, они даже ходили гулять, по магазинам, готовил, и все было хорошо. В плохие дни Баки мог часами лежать в кровати, глядя в одну точку, и его мысли уплывали далеко-далеко, он вообще терялся, а его ли это мысли, или того, второго. В такие дни Стив все делал сам, прислушиваясь к тому, как Баки что-то бормотал, иногда кричал отчаянно, и этот крик больно резал слух, забираясь в самую душу. Тогда Стив садился рядом с Баки и просто держал его за руку, пока тот хоть немного не приходил в себя, видел Стива и снова улыбался, кривя губы в больной улыбке. Цеплялся за Стива, утыкаясь ему лицом в бедро, плакал, но продолжал улыбаться, словно хотел уверить Стива, что все хорошо. Стив боялся оставлять Баки одного в его «плохие» дни, но сегодня просто не было выбора, у них кончилась совершенно вся еда, и заказчик потребовал наброски именно сегодня. Стив волновался, уходя, спрашивал, как Баки, но тот только качнул головой, стоя в одних пижамных штанах. Стив окинул его взглядом, поражаясь тому, какой Баки красивый.  — Иди, мелкий, — поцеловал его у порога Баки. — Они скоро уйдут, поверь мне.  — Не уходи никуда, пожалуйста, — почти жалобно попросил Стив. — Я же буду искать. Баки, может быть, ты пойдешь со мной? Мне так будет спокойнее. Баки посмотрел на него пустым, нечитаемым взглядом, резко развернулся и ушел в квартиру. Стив понял, что, действительно, ему лучше было посидеть дома. А потом услышал тихий стон и скрип кровати, и понял, что к Баки снова пришли его демоны, которые последнее время все чаще приходили и мучали его, и «хороших» дней практически не было. Стив старался вернуться как можно скорее, чувствовал, что-то не то, не так, но заказчик долго мурыжил его, пытаясь добиться понимания своего видения, и Стив чуть не сорвался, но все же смог взять себя в руки, понимая, что это не поможет ни ему, ни Баки. Он бегом взбежал по лестнице, распахнул дверь, но услышал там только тишину и какое-то шебуршание на кухне. Пакеты с покупками упали на пол, что-то покатилось по полу, но Стиву было совершенно безразлично. Он ворвался на кухню и увидел Баки все в тех же пижамных штанах, что и утром, он сидел за столом и, кривясь от боли, ковырялся ножом в своем левом плече.  — Что ты делаешь? — ужаснулся Стив, подбегая к Баки, не замечая под столом лужу натекшей крови, совершенно позабыв, что сейчас это может быть совсем не Баки, а Солдат, он, откуда только что взялось, вырвал у Баки из руки нож и принялся зажимать рану на плече. — Баки, зачем? Скажи мне, зачем?  — Она не настоящая, — спокойно ответил Баки, словно не пытался только что резать себя по живому. — Они приделали ее мне, пока тебя не было, а я не хочу, чтобы у меня было что-то от них. Я хочу назад свою руку, а не эту железку.  — Но Баки, — Стив закусил губу, безуспешно подбирая хоть какое-то разумное объяснение не пытаться отрезать себе руку, — ты можешь оставить ее для меня? Баки посмотрел на Стива как на глупого ребенка и прижался лбом ко лбу, обхватывая правой ладонью затылок.  — Я нравлюсь тебе такой? — горько улыбнувшись, спросил он. — Искалеченный ими, с промытыми мозгами. Я уверен, они знают о каждом нашем, особенно моем шаге. Но теперь они пошли дальше, они вживили мне протез вместо здоровой руки, и думали, что я этого не замечу.  — Баки? Разве нам есть, что скрывать? — грустно спросил Стив, понимая, что есть. Хотя бы их отношения, болезнь Баки, о которой он сейчас ничего не помнил и не понимал, да много всего по-мелочи, что хотели бы скрыть любые обыватели.  — Я хочу скрыть от них тебя, — горячо проговорил Баки ему в губы. — Если они узнают, что я к тебе чувствую, они заберут тебя, потому что у меня не должно быть ничего своего. Я — солдат, машина. Актив.  — Нет, Баки, нет, — Стив окровавленными руками обхватил щеки Баки, целуя в губы, заглядывая в осеннее небо глаз. — Пожалуйста, только не сейчас, останься со мной, прошу тебя. Нет, не уходи никуда, останься. Я с тобой, меня никто у тебя не отберет, прошу же, очнись!  — Что, ты, Стиви, — Баки словно всплыл из пучины своего безумия, улыбаясь ему светло и тепло, а потом скривился от боли, глянув на левое плечо, неаккуратно раскуроченное неумелой рукой и не самым острым ножом. — Я с тобой. Прости меня. Баки помнил, что он сделал, и сейчас, находясь в шатком, робком, но сознании, он понимал, насколько все это жутко выглядит для Стива. Но он отчетливо помнил, что рука была железная, и он очень хотел избавиться от нее.  — Ничего. Все хорошо, Баки. Все будет хорошо, — Стив пошел за бинтами, ватой и спиртом, совершенно не замечая, что весь перемазался в крови. Баки почему-то подумал, что хорошо, что на улице лето, и тот не испачкал куртку. — Баки, пообещай мне, что ничего больше себе не сделаешь? Мне нравится твоя рука, какой бы она ни была.  — Обещаю, — кивнул Баки, хотя оба понимали, что грош этому обещанию цена. — Я уберу все, Стиви, позволь. Баки видел, что Стив хочет отказать ему, сделать все сам, сославшись на то, что Баки плохо, но понимание, что от этого Баки будет только хуже, остановило его от этого.  — Да, конечно. Мне нужно закончить работу, — неловко вывернулся Стив из полуобъятий Баки, удалившись в комнату, оставив Баки прибирать на кухне, раскладывать продукты и думать. Баки не любил анализировать свои действия во время приступов, прекрасно понимая, что это просто бесполезно, это просто сумасшествие, и поможет ему только лоботомия. Он думал о том, чтобы сдаться психиатрам, ему даже уже было не страшно полностью потерять себя после этой процедуры, которую он себе слабо представлял, но он жалел Стиви, которому бы пришлось заботиться не просто о друге, у которого не в порядке с головой, а о почти недееспособном товарище, которого только что не с ложечки надо было кормить. Он не хотел такой судьбы ни себе, ни Стиву, Стиву особенно, потому что на себе он давно поставил крест. Он боялся себя, боялся своих видений, потому что не отличал, где реальность, а где вымысел. Когда отпускало, когда приходила ясность сознания, Баки понимал, что все меньше осознает себя, свои действия, не понимает, где кончается его реальность и начинается его фантазия. Потому что даже сейчас он видел свою руку металлической, ему не было больно, но Стиву она нравилась, по крайней мере, он так сказал. А еще Баки понимал, что однорукий он точно вообще никому не будет нужен, поэтому решил, что с отрезанием новой конечности поторопился, и с ней можно было жить. Прибрав на кухне, он пришел в комнату к Стиву, обнял его, сидящего за наброской какого-то эскиза, со спины, поцеловав в макушку.  — Плохой день? — спросил Стив, отрываясь от работы и поднимая голову к Баки. Тот снова лишь улыбнулся, почти весело, чмокнул его в губы и уселся на кровать.  — Да, не очень, — отмахнулся Баки. — Иди ко мне. Стив перебрался к нему на кровать, облокотившись спиной на его грудь, а Баки обнял его руками и ногами.  — Как твое плечо? — спросил Стив, устраивая голову на правом плече Баки.  — Нормально, — Баки пожал плечами, пытаясь почувствовать боль, но ничего не чувствовал, только видел свои пальцы металлическими. — Тебе правда нравится, какая она стала?  — Правда, — Стив переплел его пальцы со своими. — Не пугай меня так больше. Пожалуйста.  — Не буду, Стиви, — Баки потерся носом о затылок Стива. — Не буду. С каждым прожитым днем Баки чувствовал, что его становится все меньше, все меньше он был Баки Барнсом, все больше кем-то другим. У Стива залегли черные тени под глазами, и в этом он винил лишь себя, потому что больше было некого. Баки чувствовал, что его время на исходе, что он больше совершенно не принадлежит себе. Солдат, как называл его Стив, появлялся все чаще, тащил Баки куда-то, за кем-то следил, бродил по ночным улицам города, выискивая что-то, известное лишь ему одному. Однажды Баки очнулся, когда Стив обтирал его, перепачканного в какой-то саже.  — Стиви? — обреченно спросил он, не решаясь задать вопрос целиком.  — Просто плохой день, Баки, ничего страшного, — ответил Стив, целуя его, и Баки показалось, что это был не первый поцелуй. Что Стив целовал Солдата. От этого стало горько, больно, зло.  — Я сам, — отобрал он у Стива мочалку резче, грубее, чем требовалось, и тут же виновато уткнулся ему в плечо. — Прости. Стив молча погладил его по голове. «Прости» стало самым частым словом для них двоих, но оно не отражало всего, что хотел сказать Баки. Не отражало и половины того, как ему жаль. Баки сходил с ума не только объективно, но и фигурально, мучая себя, не решаясь уйти от Стива, понимая, что мучает обоих. Но он был так слаб, так не хотел остаться совсем один, наедине со своим безумием, что просто не мог оставить Стива, который льнул к нему, ухаживал за ним, стоически сносил приходы Солдата, никогда ни на что не жалуясь.  — Солдат? — устало спросил Стив, когда Баки в очередной раз выпал из реальности, а потом вернулся, но уже не он. Тот только коротко кивнул, оглядывая помещение, словно оно было ему незнакомо, но потом что-то прикинул себе и посмотрел прямо на Стива. У того от этого взгляда всегда холодело где-то внутри.  — Куратор желает знать задание? — механически спросил Солдат.  — Куратор желает изменить задание, — вздохнул Стив. Он устал оставаться один, когда Баки-Солдат уходил на свои «задания». Устал бояться за него, устал, он просто от всего устал, но не мог опустить руки, потому что любил Баки и хотел сделать все возможное, чтобы тот оставался с ним. Стив понимал, что когда-нибудь Баки больше не очнется, не вернется к нему, как возвращался всегда и отовсюду. Когда-нибудь он останется один на один с Солдатом, и что тогда делать, Стив себе не представлял. От бессильной злобы на весь белый свет Стиву хотелось рвать и метать, порвать все рисунки, разнести их маленькое жилище. Стив даже подумал, что нарваться сейчас на драку было бы манной небесной, но из-за Баки, ради Баки он не собирался этого делать.  — Я слушаю, — ответил Солдат, и Стив решился.  — Сегодня ты остаешься со мной, — он не знал, как должен звучать приказ, но понял, что пора было учить Солдата сидеть дома. Он решил воспринимать его, просто как Баки, который потерял память, и ему нужно все рассказать, показать. Научить жить заново. Стив был уверен, что у него получится. А, может быть, даже, он сможет так достучаться до самого Баки, который был где-то там, где-то внутри, просто ему нужен был лучик света, за которым бы он пошел. И Баки придет, вернется, как всегда возвращался.  — Охрана? — уточнил Солдат, и Стив кивнул. Он снова вернулся к своим наброскам, а Солдат, переставив кресло, чтобы лучше видеть все входы и выходы, уселся в него, погружаясь в себя. Казалось, он просто застыл, выпал из реальности, как выпадал перед тем, как вернется Баки. Стив рванул к нему, бухаясь на колени, схватил за руки, отчаянно заглянул в холодные, мертвые глаза и почти закричал.  — Верни мне его, слышишь! Верни! Баки! Баки, я знаю, ты там. Вернись! Я тебя прошу, — но Солдат продолжал неподвижно сидеть, только, Стиву показалось, едва ощутимо сжал его руки своими. Стив уткнулся Солдату в колени лбом, сдерживая злые слезы отчаяния, медленно поднялся, тяжело дыша, и вернулся к работе, спиной чувствуя тяжелый непонимающий взгляд. Когда Стив ложился спать, Солдат все так же сидел в кресле, глядя куда-то вглубь себя, а проснулся в объятиях Баки, его Баки. Стив повернулся, стараясь его не разбудить, невесомо коснулся щеки губами, и Баки открыл глаза, слегка расфокусированным взглядом посмотрел на Стива и окончательно проснулся.  — Что он делал? — сразу же спросил он, чтобы сразу покончить с обсуждением Солдата.  — Сидел в кресле все время, — пожал плечом Стив. — Охранял меня. Баки подсчитал, когда он снова пришел в себя, выходило, что Солдат занял его тело почти на полдня. Это выводило из себя, бесило, злило, потому что со Стивом должен был быть он, а не кто-то другой, захватывающий его тело. Нужно было успокоиться, не показать Стиву, как он злится непонятно на что, на то, что Стив был не с ним, а с кем-то другим. Пусть этот кто-то другой был он сам. Баки не знал, что хуже — полностью утрачивать контроль или же погружаться наяву в бред, когда вокруг ходят медики в белых халатах, что-то делают с ним, а потом отдают какие-то приказания, или же просто отключаться, отдавая контроль кому-то другом. Хорошо еще, что он слушался Стива. Баки еще полежал, пытаясь привести мысли в порядок, и понял, что ничего не получается.  — Я пройдусь, — сказал он грубее, чем хотел, выпуская Стива из объятий и поднимаясь с кровати.  — Постой, не ходи один, я с тобой, — тут же завозился Стив, но Баки остановил его взглядом.  — Не надо, мелкий. Мне надо подумать, — а потом молча собрался и ушел бесцельно бродить по утренним улицам Бруклина. Баки размышлял, что его так разозлило, и почему он так злится на Стива, словно тот изменил ему, хотя Баки знал, что Стив бы никогда даже не посмотрел ни на кого, кроме него. От этого сердце кольнуло острой ледяной иглой вины перед ним. Стив просто хотел, чтобы Баки был рядом, поэтому нашел способ никуда не отпускать Солдата. Поняв это, Баки бегом бросился домой, понимая, что обидел Стива ни за что, и тот сейчас сидит и не понимает, что произошло, почему он так отреагировал. Баки ворвался домой, быстро скинул ботинки и сграбастал в объятия поднявшегося ему навстречу Стива.  — Прости. Прости меня. Я не должен был, — зачастил Баки. — Просто он и ты. Прости меня, это я, я должен быть с тобой, не он. Я буду, обещаю, я смогу, просто позволь мне.  — Я люблю тебя, Баки Барнс, — тихо ответил ему Стив, прикусывая мочку уха, жарко выдыхая. — Каким бы ты ни был, ты мой, и будешь только моим. Баки целовал Стива в губы, щеки, шею, непослушными пальцами расстегивая его рубашку, шептал какие-то нежности, а Стив позволял делать с собой все, что Баки хочется. Они повалились на кровать, полностью окунувшись друг в друга, растворившись, хоть и ненадолго, друг в друге, отдаваясь и беря, так полно, как только могли быть способны. Мир вокруг них истаял, истончился, схлопнулся, и остались только они двое, сливающиеся в едином порыве страсти. Потом Баки долго лежал, поглаживая Стива по россыпи веснушек на худых плечах, а он выводил какие-то одному ему ведомые узоры на груди Баки. Они лежали, и им было хорошо и спокойно, как не было спокойно уже очень давно. А потом пришел Солдат. Он аккуратно выбрался из-под Стива, не сказав ни слова, и Стив чуть не заплакал от непонятного ощущения предательства, ведь Баки обещал быть рядом с ним, обещал, что всегда будет рядом.  — Миссия — охрана? — спросил Солдат, и Стив, с трудом отдирая себя от постели, собирая из тех ошметков, на которые он разлетелся от этого предательства, только кивнул. Солдат оделся и снова уселся в кресло, уставившись на него. Стив обтерся влажным полотенцем, тоже оделся, ему было неловко под этим взглядом, но он совладал со смущением и снова уселся за стол работать. Работа не клеилась, Стив продолжал испытывать странное иррациональное чувство обиды, ему было неуютно, и он решился заговорить с Солдатом.  — Расскажи о себе, — попросил Стив.  — Я — оружие, — коротко ответил Солдат и снова замолчал.  — Нет, — мягко сказал Стив, подходя к Солдату и беря того за гладко выбритый подбородок, подбородок Баки, — ты не оружие. Ты мой друг Баки Барнс. Ты просто не помнишь этого, но я попытаюсь достучаться до тебя. Пойдем, я тебя накормлю. Пойдем, пожалуйста. Солдат поднялся, прошел в кухню, где устроился на предложенное ему место. Он выглядел озадаченным, но не проронил ни слова, пока Стив разогревал обед. Он поставил перед Солдатом тарелку с едой, мимолетно погладив того по ладони. Солдат посмотрел на Стива удивленно, словно прикосновения были ему в новинку, но снова промолчал. Стив устроился напротив, как они всегда ели с Баки, и принялся за еду. Солдат, посмотрев на него, тоже принялся есть, но через пару минут завис, потом моргнул, и на неподвижном до этого лице солдата проявилось яркое выражение непонимания, принадлежащее его Баки.  — Баки! — радостно воскликнул Стив, но Баки тяжело посмотрел на него. Он очнулся и понял, что они обедают. Баки не представлял, прошла пара часов или несколько дней, что Стив посадил Солдата за ИХ стол, и даже улыбался. От этого было больно, горько, Баки безумно разозлился, и примешалось еще какое-то странное чувство, которое он пока не мог объяснить. Он размахнулся и ударил по тарелке. Та, отброшенная мощным ударом пролетела аж до стены, врезалась в нее и брызнула в разные стороны осколками и остатками еды.  — Баки? — глаза Стива распахнулись от непонимания и страха. Первый раз за все время болезни Баки, первый раз вообще за все время, которое они знали друг друга, Стив испугался Баки. И Баки это увидел. Ему захотелось умереть, только бы никогда больше не видеть это выражение в глазах Стива. Но черное, неясное чувство не давало попросить прощения, заключить в объятия и сказать, что все хорошо, что все будет хорошо, потому что это было неправдой. Ничего хорошо уже не будет, потому что изначально не было. Все рухнуло с первым опытом, который над Баки поставили, или который он сам себе придумал, не важно, все рухнуло именно тогда, и сейчас они пытались склеить осколки, но те отказывались собираться в единое целое.  — Ты уже с ним обедаешь, — прошипел Баки, а потом резко ударил кулаком по столу, так, что на нем подпрыгнуло все, что стояло, жалобно звякнув, а Стив от испуга втянул голову в плечи. Баки понимал, что делает больно, но иррационально хотелось сделать еще больнее, хотелось, чтобы оттолкнул, прогнал, забыл, чтобы больше не мучился.  — Баки, — Стив выпрямил спину, больше совершенно не боясь его, — пусть вы и разные личности, если ты так хочешь, но тело-то у вас одно, и я не собираюсь морить голодом Солдата, потому что он — это ты. И я буду делать с ним то же самое, что и с тобой…  — Что, и трахаться с ним тоже будешь? — зло спросил Баки, стараясь еще сильнее, еще больнее ударить.  — Баки, — Стив вздохнул, подошел к нему и обнял, — не злись, прошу тебя. Я скучаю по тебе, волнуюсь за тебя, я люблю тебя. Тебя, а не то странное существо, которое появляется вместо тебя. Если тебя так задевает то, что я отношусь к нему как к еще одному члену семьи, то прости. Но я не могу иначе, ведь вы делите одно тело. И ты в нем бываешь чаще. «Пока что» — подумал Баки, но вслух не сказал. Он понимал мотивы Стива, но не понимал себя, почему хорошее отношение Стива к Солдату так его задевало, почему вообще ему было дело до того, как Стив обращается с Солдатом. А потом всплыло название того черного, точащего его изнутри чувства: ревность. Баки понял, что банально ревнует Стива к своему альтер-эго, боится, что его забудут, бросят, но Стив и должен был это сделать, оттолкнуть их обоих, чтобы жить дальше, вдохнуть полной грудью и забыть про них, как про страшный сон. Баки снова собирался сказать «прости», но ему показалось, что это слово уже просто не имеет никакого смысла, он постоянно только и делает, что просит прощения, и это «прости» просто бесполезно. Но он понимал, что это нужно Стиву, его Стиви, для которого слова еще имели смысл.  — Прости, — все же сказал Баки, а потом, на пике эмоций попросил, понимая, что сможет сказать это только раз: — Прогони меня, Стив, ради себя, ради своей жизни, прогони меня. И почувствовал, как все одновременно восставало и соглашалось с этим, а по щекам потекли горячие ручейки, потому что от одной мысли, что Стива не будет рядом, в Баки что-то обрывалось, умирало навсегда.  — Что ты такое говоришь? — Стив еще сильнее сжал Баки в объятиях, а потом заглянул ему в глаза. — Ну что ты, не плачь, я никогда от тебя не откажусь. Стив сцеловывал слезы Баки, а тот думал о том, что его Стиви достоин лучшего, чем запретной любви с сумасшедшим другом, который уже не может сам о себе позаботиться. Он отчаянно прижимал его к себе, понимая, что должен сделать единственно верное, принять одно сложное решение, и тогда Стив сможет жить. Жизни для себя Баки уже не видел. Несколько дней были «хорошими», Солдат не появлялся, Баки практически не мучили видения, и все, казалось бы, вошло в свою колею, но Баки понимал, что он наслаждается последними днями рядом со Стивом. Хотел напоследок напиться его тепла, напитаться им всем, чтобы никогда-никогда не забыть. Баки чувствовал, что его время истекает. Стива не было дома, когда он собрался, надев чистый костюм, начистив до блеска туфли, словно собирался на свидание, да так оно и было, на самом деле. Записку, написанную уверенным крупным почерком он оставил на кухонном столе, чтобы Стив мог сразу ее заметить, и вышел в летний вечер. Сегодня был хороший день, Стиви. Я лежал утром и смотрел, как ты спишь. Я наслаждался тобой, обнимая твои хрупкие плечи. Баки шел по ночным улицам Бруклина к мосту, почти бежал, чтобы успеть, пока Стив не вернулся домой. Я целовал тебя в макушку и думал о том, как люблю тебя. Стив вглядывался в слова записки, которую нашел на обеденном столе их маленькой квартирки, не в силах поверить в то, что читает. Я люблю тебя больше жизни, Стиви, знай это. Оказавшись на мосту, Баки забрался на перила, шатко балансируя на них и глядя в холодную воду. Я бы хотел так много тебе сказать. За еще большее попросить прощения. Я хотел бы, чтобы тебе не пришлось прожить этот почти год в том кошмаре, в который я тебя окунул.  — Нет, Баки, пожалуйста, — простонал Стив, падая на колени в кухне. Но все, что я могу сказать, это «прости меня». Я больше не хочу этого для тебя. Баки посмотрел вниз на темные воды и решился. Пусть это будет эгоистично, но я больше так не могу. Будь счастлив без меня.  — НЕТ!!! — закричал Стив, корчась на полу в кухне от сухих рыданий.  — Прости… — прошептал Баки, ударяясь об воду. Навеки твой, Баки.