Надрывно

      Не понимаю, что происходит. Решительно не понимаю.       Этого просто не может быть. Э т о н е п р а в д а.       Это происходит не с нами. Я сплю. Мне это снится. Это кошмар. Самый страшный кошмар из всех, что я когда-либо видела. Но если это кошмар, то я смогу проснуться и все будет хорошо.       Но это не сон. И я не могу ничего сделать.       У Егора — горящие глаза.       У Егора — прерывистое, частое дыхание.       У Егора — красные пятна на щеках       У Егора — взъерошенные волосы.       Но самое главное: у Егора — пустота во взгляде. Такое чувство, что его мир разрушился и сейчас он застрял в пространстве, не зная, что делать.       У него дрожит голос, в котором звенит обида, которая бьет по моим накаленным нервам. Он то и дело сжимает кулаки, двигается резко и дерганно, мечется из стороны в сторону. И боится смотреть мне в глаза.       Это страшно. Это не мы. С нами так быть не может.       Его обвинения — порезы по моей коже.       Его слова — новый шрам на моих внутренностях.       Его боль — остановка моего сердца.       Нравится ли он мне? Пожалуй, слово «нравится» слишком простое для того, чтобы описать то, что я испытываю к нему. Он н р а в и т с я мне. Я боюсь говорить о любви, потому что это слишком серьезно и требует ответственности, а я не хочу просто разбрасываться этим словом.       Но я близка к этому.       Егор — это… это другое. Он всегда был другим для меня. И я знаю, что многие мне не поверят. Я знаю, что обо мне будут говорить люди, узнав, что я вернулась на проект после случившегося в прошлом сезоне, но… Меня тянуло к нему. Всегда тянуло. Поэтому я пришла.       И не жалею. Ни секунды не жалею.       Но я не могу сейчас уйти. Только не сейчас. Только не так. Только не тогда, когда я поняла, что Егор куда более важен для меня. И мне страшно. Я не боюсь говорить об этом. Я боюсь, что будет больно.       Но куда больше я боюсь этой боли в его глазах.       Это н е п р а в и л ь н о. Так не должно быть. Он смотрит на меня с таким разочарованием, что я не могу нормально дышать. Лепечу какой-то бред, пытаюсь оправдываться, а потом понимаю — это бессмысленно. Я виновата. Я обманула его. Пусть только один раз и по глупости, но все равно. Он просил меня, он заботится обо мне, а я сорвалась.       Не знаю, почему я не плачу. Наверное, шок настолько силен, что все остальные эмоции просто блокируются. Где-то внутри какая-то часть меня хочет схватить его за плечи и орать, бить кулаками в грудь, срывать голос в вопле, но я могу только снова и снова бормотать что-то, не до конца понимая, что за слова формируют мои губы.       Но потом…       Егор просто отступает и открывает машину. Смотрит на меня — всего секунду — и отводит взгляд. Ему больно. Я знаю, что ему больно, но мне еще больнее. Все вокруг словно становится черно-белым, и я не помню, как сажусь в машину.       Несколько секунд я еще надеюсь на то, что он одумается, сядет рядом и мы уедем вместе, но этого не происходит. Лишь мгновение он стоит, а потом мир рушится, когда он закрывает дверь автомобиля.       И я вместе с ним.       Не обращаю внимания на камеру, смотрящую прямо на меня и жаждущую моих эмоций. Не обращаю внимания на удаляющийся дом. Не обращаю внимания на свои дрожащие губы и пустоту, образовавшуюся в груди. Могу думать только о том, что сейчас Егор стоит на дороге и смотрит мне вслед.       Какой жестокий урок… Уверена, найдутся те, кто скажет, что я заслужила это. Что бумеранг вернулся мне. Может, это и так, но… Не могу плакать. Мучительно хочу, но не могу. Словно комок стоит в горле и не дает боли прорваться. Я знаю, что чуть позже меня порвет и я сломаюсь, но сейчас… Только пустота и нежелание признать реальность.       Мы выезжаем на проезжую часть, и я, наконец, понимаю — это реально. Он правда выгнал меня. Он правда отпустил меня. Он правда решил, что я предала его. И это р в е т н а ч а с т и. Я могла бы пережить все, что угодно, — все сплетни за спиной, все угрозы. Но только не его боль.       Мне противно. Я сама себе противна. Я ведь знала, как это важно для него, и все равно сорвалась. Пусть только один раз, но я сделала это. Я не думала в тот момент и теперь поплатилась за это. Глупая, глупая, глупая…       Вдруг машина останавливается, и я замираю, не понимая, что происходит. Сижу в углу на пассажирском сидении, прижав колени к груди, сжавшись в комок. Я чувствую себя настолько одинокой, что хочу спрятаться от всего мира, остаться в своем коконе. Но что-то не дает мне это сделать.       Или кто-то.       Дверь открывается, и я вижу Егора. Глаза бешеные, мечут молнии, волосы всклокочены, грудь тяжело вздымается. Боюсь смотреть на него, пялюсь в пустоту перед собой, не понимая, что происходит.       — Выходи из машины.       Звучит, как п р и к а з.       Если бы это был кто-то другой, я бы не вышла. Я бы высказала все. Я бы выплеснула всю боль, что у меня сидит внутри. Я бы истерила, я бы кричала, я бы плакала в голос, не боясь, что это может кто-то увидеть.       Но это не кто-то другой. Это Егор. Мой Егор.       Поэтому я выхожу из машины, вижу машину Егора и, думая, что должна пересесть в нее, направляюсь в ее сторону, но Егор вдруг резко хватает меня за руку, довольно грубо разворачивает к себе и целует.       Я не сразу понимаю, что это — реально. Столько раз я думала о нашем первом поцелуе, мечтала о том, чтобы я была первой, с кем бы он поцеловался на проекте. Но реальность совершенно другая. Он грубый, жадный, требовательный, он прижимает к себе так сильно, что мне больно. Но эту боль я готова терпеть всю жизнь.       Его руки на моей спине, а сердце бьется у моей груди. И я сама тянусь к нему. И плачу. Понимаю, что слезы текут по щекам, что меня прорвало, что я сдалась. И я обнимаю его и просто таю, таю, таю, когда он снова целует меня. Еще более н а д р ы в н о.       Не знаю, сколько мы так стоим. Может, минуту, а, может, час. Мимо летят машины, светит ветер, за нами наблюдают звезды, но мы не видим ничего — я думаю только о его дыхании, о том, что оно синхронно моему.       Наконец, отстранившись, Егор отрывается от моих губ и касается лбом моего лба, глядя мне в глаза. Улыбается, сначала смущенно, потом шире и как-то очень с ч а с т л и в о, и мой пульс снова ускоряется.       — Поехали?       — Да.       Мне не нужно время, чтобы подумать. Я не балансирую на грани, с ним я уверена. С ним — хоть в горы, хоть в заброшенное здание, хоть под воду. С ним — куда угодно. Лишь бы рука об руку и видеть улыбку, от которой все снова становится цветным.       И я знаю, что это проект, что есть другие девушки, что снова найдутся недовольные, но… Мне плевать. Для кого-то это шоу, но для меня — д л я н а с — это жизнь. И я не хочу ждать. Поэтому сейчас есть только Егор, я и звезды.