Einsame Herzen

      Люсиль никогда не давала право выбора. Всегда нужно было делать только то, что она говорила. Возможно потому, что она моя старшая сестра, или быть может, потому что кроме неё у меня больше никого не осталось?       Знаешь, Люсиль, я никогда не думал, что смогу влюбиться. Влюбиться по-настоящему. Не эти чёртовы фикции с браками, и теперь уж точно могу сказать, что я считал любовью по отношению к тебе — не было любовью. Это была привязанность, боязнь остаться одному, но никак не любовь. Хм, какое громкое слово для такого человека, как ты, Люсиль. Ты, помнится, говорила, что любишь меня? Так вот, моя дорогая сестра, я могу с полной уверенностью заявить, что ты не способна любить./i> Меня возвращает в реальность.       Эдит лежит на полу, замёрзшая, а слезинки, что вытекают из глаз, почти что превращаются в льдинки. Возле неё стоит сестра, держащая нож, с которого стекают капли моей всё ещё невысохшей крови. Хочется остановить это всё, чтобы Люсиль убралась куда подальше из этого дома, а ещё лучше, чтобы я и моя милая Эдит уехали из этого проклятого места.       — Ты не имеешь ни малейшего понятия, какой он. Ты не знаешь на что мне пришлось пойти ради него. Голос Люсиль подрагивает, а к тому моменту, как она заканчивает предложение, становится тихим, еле слышимым. Я остановился на полпути, будто бы всё тело сковало необъятными цепями. После появления в моей жизни Эдит, я могу различать, что правильно, а что — нет. Убийство отца, матери, которые, по сути, никогда нас не любили — неправильно. Нехорошо. Мерзко от той одной мысли, что я видел разлагающиеся тела своих родителей хоть и нелюбимых родителей, и не сделал ничего. Все эти девушки… Они не заслуживали той страшной и мучительной смерти, которую мы предоставили им с сестрой. На их месте должен был быть я. Прости меня, Люсиль, но это правильно.       — Ты не знаешь, кто мы. Ты не знаешь, как мы жили. Ты, Эдит, никогда не познаешь его боль. Люсиль бегло осмотрела дрожащее тело моей жены. Её глаза были безжизненные, а убийство за столько лет будто бы стало обыденным делом. Я перевёл взгляд с сестры на Эдит. Напуганный взгляд, будто у котёнка, которого выбросили на улицу, оставили одного против грязного и одинокого мира. Её взгляд напомнил мне свой собственный, который был у меня в детстве. Был у сестры. Безжизненный, испуганный, взгляд, который показывал готовность к своей смерти. Но она не должна так умереть. Только не она.       <i>Прости меня, Люсиль. Моя… Люсиль. Я не должен был предавать тебя. Ты всю жизнь заботилась обо мне, защищала. Делала всё, что в твоих силах. Но ты не понимала, что сделала хуже. Себе, в первую очередь. Ты не можешь остаться без меня, ты не можешь без меня жить. Но если раньше я не мог справиться без тебя, то сейчас уже всё по-другому.       Вдруг я понял, что Эдит стоит с лопатой в руках, а Люсиль, как вкопанная, смотрит в мою сторону. Я от чего-то улыбаюсь, смотря в её полные безумства и отрешённости глаза, наполнявшиеся слезами. Через минуту всё произошло слишком быстро: взмах лопаты, испуганные и безжизненные глаза сестры. Эдит добивала Люсиль до последнего. Даже после того, как последний вздох сошёл с уст сестры, она продолжала бить лопатой по её голове. После, как Эдит осела на пол, из её глаз полились слёзы. Я подошёл ближе к своей ослабевшей жене, пытаясь положить ей руку на плечо. Она вздрогнула, будто бы услышала, как я подошёл.       — Томас… Я грустно улыбнулся, глядя на заплаканное лицо жены. Мне так хотелось обнять её, успокоить, попытаться утешить.       — Я всегда буду помнить тебя, Томас.       Я решил, что надо отпустить её. Она слишком много пережила, чтобы не отпускать её. И я ушёл. Очутился в своём личном аду. В главном холле своего собственного дома. Возле пианино сидела Люсиль, играющая мою с детства любимую мелодию. Она изящно нажимала своими длинными пальчиками на клавиши. Вдруг мелодия прекратилась. Сестра мягко улыбнулась, и продолжила играть. И вдруг я понял: это никогда не закончится. Всё будет продолжаться. Цикличный круг. И это навсегда — будут только Люсиль и я. Как и всегда.