Revival

      Эйгон бродил под дверями покоев своей жены словно дикий зверь, посаженный в клетку. Из-за дверей доносились стоны боли. Каждый подобный звук рвал его душу на мириады кусочков, а самое главное, он ничего не мог с этим поделать. Его жена рожала, а его выгнали из покоев Хэлдон и Эшара, сказали, что ему нельзя при этом присутствовать. Беременность Арьи протекала крайне тяжело: возможно, сказались старые травмы, полученные в передрягах, совместных и нет, возможно из-за того, что Старк была очень миниатюрной, а возможно ее упрямство. Даже будучи на восьмом месяце беременности, Арья отказывалась беречь себя, продолжала ездить на лошадях и выбираться на охоту в Королевский Лес, хорошо хоть тренироваться с мечом перестала, и то только из-за того, что выросший живот мешал.       Она мучалась уже больше двух суток, а король из-за этого не мог сосредоточиться ни на чем. Он не мог заслушивать отчеты членов Малого Совета, не мог выслушивать жалобы подданных, не мог изматывать себя тренировками, все его мысли занимала лишь жена. Некстати в голове постоянно всплывала история ее тетки Лианны, погибшей при родах. Воображение подкидывало не самые радужные картины, а разум, подкрепленный криками девушки, начинал в них верить. Видя состояние короля, Коннингтон взял управление страной в свои руки, а Эйгону предложил попить Сладкий Сон или Маковое молоко, но Таргариен упорно отказывался. Он был благодарен своему приемному отцу, понимая, что в таком состоянии может наделать ошибок, но пить успокоительное отказывался. Хотя, если Арья не выживет, мысли принять Сладкий Сон, но гораздо в большой дозе, в голову приходили, но он понимал, что она подобного не одобрит. В случае самоубийства в ее глазах он станет плохим правителем, бросившим королевство на произвол судьбы, а разочаровать ее он боялся почти так же, как потерять. Он был зависим от ее мнения.       Пару раз он пытался зайти в покои рожающей жены, но каждый раз останавливался в шаге от двери. Он боялся увидеть бледную Арью, лежащую на постели залитой кровью. Он пытался отвлечься, пытался почитать, но не мог разобрать слов, пытался пройтись, но не мог себя заставить выйти за пределы Красного Замка. В конце концов, поняв, что ноги его уже не держат, Эйгон уселся рядом с дверью, оперившись спиной о стену и обхватив склоненную голову руками. Ему хотелось, чтобы все мысли вылетели из головы и оставили там звенящую пустоту, чтобы он не любил свою жену так сильно, чтобы сердце было из железа и ничего не чувствовало, но это было не так. За последние часы он вымотал себя и эмоционально, и физически, но мысли все равно роились в голове, причем неприятные и весьма красочные. Это сводило с ума. Почувствовав на себе чей-то взгляд, он поднял голову. Над ним стоял Утка, смотрящий на него с сочувствием. Сил Эйгону хватило только на кивок, Дакфилд присел рядом, а король уставился невидящим взглядом в противоположную стену. Из покоев вновь послышался крик, а Эйг вздрогнул и зажмурился, будто бы сам чувствовал всю эту боль. — Она справится, — подал голос Ролли, — она сильная. Не даст подобному пустяку погубить себя. Если она смогла со своим тонким мечиком выжить без какого-либо покровительства, то каким-то родам ее не сломать. Она еще всех нас переживет.       Эйгон горько усмехнулся. Все-таки Ролли знал, как его развеселить. Утка не меньше него самого волновался о королеве, у них были особые отношения, построенные на обоюдных подколках, издевках и спорах. Если Арья что-то замышляла, а замышляла она почти всегда в силу своего характера, то о планах знали только Эйгон и Дакфилд. Если Старк инкогнито выбиралась в город, чтобы пообщаться с народом или просто проветриться, то с ней из Королевской Гвардии мог пойти только Утка, что всегда выводило Старого Грифа из себя. Из всех приближенных к королевской семье людей она вела себя наиболее открыто с ним, если не считать самого Эйга. — Если с ней что-то случится, я себе не прощу, — признался Таргариен. — Ты не будешь виноват в этом. — Буду. Если бы я не разрешал ей тренироваться с мечом, если бы смог защитить хотя бы при штурме гавани, если бы не позволял ездить верхом… — То она бы тебя убила, — перебивая, рассмеялся Ролли. — Проткнула своей тонкой Иголочкой и оставила умирать.       Эйгон хотел было ответить, но из-за дверей раздался особенно громкий крик, а за ним сердитое детское хныканье. Король встрепенулся и подскочил на ноги. В комнате послышались суета и голоса. Кряхтя, Утка тоже поднялся на ноги. Таргариен снова начал нарезать круги возле входа. Спустя минут двадцать дверь открылась. На пороге появилась уставшая Эшара с вымученной улыбкой. Эйгон открыл было рот для вопроса, но из покоев начали выходить служанки с перепачканной кровью тканью в руках, увидев короля они склонили головы, произнесли: «Ваша Светлость» и удалились по коридору. — Девочка, — ответила Эшара на невысказанный вопрос. — Можете зайти.       Борясь со страхом увидеть бездыханную Арью и успокаивая себя тем, что Лемора спокойна, он сделал шаг в комнату. На кровати, укрытая несколькими одеялами, полусидела королева, в руках у нее был сверток с ребенком. Под глазами залегли тени усталости, волосы были растрепанными и влажными от пота и метаний, по бокам она была обложена подушками, но все ее внимание занимала малышка. Немного успокоившись, Эйгон начал приближаться к жене. Обернувшись, он заметил, как Эшара и Хэлдон вышли из комнаты, оставив их наедине. — У нее твои глаза, — сказала Арья.       Эйгон преодолел оставшееся расстояние и присел на кровать рядом с ней. Девочка была совсем маленькой, казалось, что даже легкий ветерок может ее унести. Темные, почти черные, волосы достались ей явно от Старков. Малышка самозабвенно сосала грудь матери. Арья оторвала взгляд от ребенка и перевела на мужа. — Знаешь, — сказала она, заставляя короля отвлечься от дочери, — за последние две недели я наслушалась речей придворных Леди о том, что роды — это самая страшная и сильная боль, которую можно испытать. Они говорили столь серьезно, что я даже поверила. И что ты думаешь? Сейчас, пережив это сама, могу с уверенностью сказать — это очень долго и нудно, а также жутко скучно и раздражающе, все вокруг тебя бегают, суетятся, советы какие-то дают. Но сказать, что это самая страшная боль за мою жизнь, уж поверь, не могу. Когда я была слепой — палкой получать было куда больнее.       После этих слов Эйгон позволил себе рассмеяться. Если Старк шутит подобным образом — значит с ней все в порядке. Их дочь меж тем закончила есть и начала ворочаться. — Хочешь ее подержать? — спросила девушка.       Арья ухмыльнулась, увидев, как муж, сглотнув комок в горле, кивнул, и передала малышку, придерживая головку, мужу. — Не знаю, нянчился ли ты с младенцами, вроде ты мне такого не рассказывал, но я нянчилась, как бы странно это не звучало. Маленького Брана я почти не помню, а вот Рикона помню хорошо. Хочу сказать, что он мне казался гораздо больше нее, — кивнув на дочь сказала королева. — То ли так и было, то ли я подросла, — засмеялась девушка.       Эйгон сидел чуть оцепеневший, боясь сделать неверное движение. Его дочь была совсем маленькой, даже меньше, чем показалось сначала. Темные волосы как у ее матери и такой же нос, а вот цвет глаз, и правда, в точности как у него. Ребенок смотрел на отца внимательно, изучающе… — Арья… — тихо позвал Таргариен. — Что? — Чувствую, покоя она нам не даст. Хоть цвет глаз у нее мой, но вот хитрость в них явно твоя. — Если она пойдет в меня, то вся Королевская Гвардия будет заниматься не твоей защитой, а поисками принцессы по всему замку и городу, а Коннигтон будет постоянно держаться за сердце, — захохотала Старк. — Думаешь, все будет настолько плохо? — Уверена. Джон и Робб говорили, что я была маленьким демоном и, знаешь, я склонна в это верить, — ухмыльнулась она.