Пока тает шоколад

      — «Наблюдения показали, что шоколад вызывает более интенсивные и продолжительные ощущения, чем поцелуи, а сердцебиение ускоряется в два раза», — Отабек не слушал бубнеж гламурных журналов в озвучке имени Юры уже с пятнадцать минут, но почему-то именно этот отрывок заставляет поднять голову. — Бе-е-ек?       Поверх глянцевых страниц блестят зеленые глаза. Выразительно-кошачьи, томные, мутные — не то от целого дня безделья, не то от недавнего секса.       — Это правда? — Юра трясет журнальчиком с таким видом, от которого у Отабека складывается впечатление, что достоверность «наблюдений» зависит от него, как от последней инстанции.       — Не знаю. Скорее всего? — но он не знает и решает отложить этот вопрос на потом, когда тренировка не будет прямо на носу, и он сможет спокойно, без посторонних и любопытных, спросить у интернета или справочника все то, что так интересует Плисецкого и что Юра любит слушать «в переводе на человеческий» от Алтына.       Джинсы натягиваются с треском на все еще влажное после душа тело под заинтересованным взглядом Юры, после чего тот отстраненно буркает: «Ясно» — и, деланно встряхнув журналом, как-то обычно делают пафосные секретарши в не менее пафосных фильмах, вновь утыкается в статью.       Отабек застегивает ширинку и оглядывается в поиске футболки.       — Они просто не целовались с тобой, — видимо, прочитав еще пару строк и найдя статью бесповоротно глупой, Плисецкий раздраженно откидывает глянец в сторону и заранее надувается за них обоих.       В обзор попадает широкая спина Алтына, крича длинными царапинами как итогом бурной ночи и не менее бессонного утра. Отабек в пол-оборота приподнимает вопросительно бровь, заставляя бледную кожу обжечься смущением.       — С тобой гормонов вырабатывается куда больше, — поясняет Плисецкий, чувствуя, как краска заползает куда-то под воротник безразмерной футболки. — Но почем им знать? Они ж с тобой никогда не целовались!       Хмурой складкой меж бровей ложится презрительный итог и клеймо автора статьи, как особо обделенного. Плисецкий открывает заново журнал, пренебрежительно-демонстративно двумя пальцами перелистывая. Фыркает, шуршит страницами, но даже когда спихивает его на пол ногой, Отабек видит, мысль не заканчивается. Юра весь уходит в себя, обмозговывая, развивая, дополняя; он вальяжно закидывает ногу на ногу, забывая, что сидит в одной футболке и трусах, и накручивает прядь волос на палец.       Отабек вздыхает — Юра так может просидеть хоть целый день, стихший, загнанный, а потом внезапно вылить весь фонтан идей, что родила светлая по всем меркам голова. Как тогда, когда Плисецкий заприметил у Юри на костюме веревочные эполеты, завис, откатал произвольную, поужинал, а уже дома — спустя шесть часов после — как бы невзначай выдал, что хочет попробовать шибари.       Вот и сейчас Алтын думает, что вполне успеет сходить на тренировку, позвонить родителям как обещал на прошлой неделе, заказать столик в ресторане на четверг, зайти в магазин купить молока и вернуться домой. К тому времени Юра как раз оклемается, сгенерирует все предложения по теме…       — Бек? — но его имя, повисшее в воздухе скромным вопросом, останавливает от разворота в коридор. Он поворачивается, удивленный. Неужели все? — Я тут подумал…       «Свяжи меня», — стынет в ушах эхом. Этот тон, не предвещающий ничего приличного, эти глаза, скошенные вправо, как у ребенка, который отважился выпросить у родителей щенка, но боится гнева. Мало кто видел Юру таким, а уж тем более — после воплощенной просьбы.       — А ведь наверняка никто не целовался с шоколадом во рту, — тянет гласные в надежде, что до Отабека дойдет самостоятельно.       — Юр…       — Давай попробуем? — внезапный вопрос, не успевающий остыть, как Юра растворяется между гостиной и кухней и через секунду возвращается с упаковкой киндер-шоколада, коих пряталось в свое время от Якова бесчисленное множество.       — Юр, я на тренировку опаздываю, — глянув бегло на настенные часы, Отабек хочет, чтобы его голос звучал увереннее, но стоит Юре с заманчивым шуршанием достать одну молочную палочку, развернуть и надкусить, зажав лакомый кусочек между губ, как тренировка в голове переносится на полчаса попозже. Нет, он должен держаться. — Меня ждут.       — Не растают! — отмахивается Плисецкий, вспоминая, как сегодня сам отмазался несуществующим отравлением и то, что привычного тренера Отабека сменил смазливый паренек, вечно клеящий к нему ласты. Последнее заставляет сморщиться и едва ли не сплюнуть, но Юра сдерживается — или тому способствует исчезнувший во рту шоколад? — Давай! Один поцелуй, а там пойдешь к своему я-мечтаю-вставить-своему-подопечному-по-самые-яйца.       Отабек собирается спросить, с чего это вдруг Плисецкий такой добрый и называет его тренера по фамилии, которую сам ему и придумал, но пальцы Юры ловко перехватывают его собственные и отвлекают ровно настолько, чтобы Юра успел оттолкнуть его к дивану и оседлать.       Меж губ его — кусочек нежного и молочного, а взгляд — четкий, зеленый, как у кошки, готовящейся съесть палку колбасы, обваленной в сметане.       — Всего разок попробуем, — весело пропевает под нос, слизывая шоколадку в глубь рта и припадая своими влажными губами к его сухим и тонким.       «Необычно», — первая мысль Алтына, когда нечто вязкое, уже успевшее подтаять и прилипнуть к языку Плисецкого, скользит по его языку. Сладкий вкус разливается во рту, обостряемый непривычно нежными, аккуратными движениями Юры.       Юра приобнимает Отабека за шею, придвигается сам весь ближе к нему, почти вплотную, выразительно сглатывает, и Отабек повторяет этот глоток. Хочется пить, но язык Юры быстро убивает это желание на корню. Мягкий, гладкий, он овивает его собственный, щекочет, скользит по небу, отдавая сладостью шоколада и перемешиваясь с горечью от недавно выпитого кофе, выливаясь в нечто невероятное, сносящее крышу и вырывающееся с хрипотцой дыхания обоих.       — Воу, — Юра отлипает от него с приоткрытым ртом, по краям которого стекает слюна, а взгляд — одурманенный, шальной, как и мысли, как и пальцы, что дрожат то у основания шеи Отабека, то на шелестящей упаковке еще-не-закончившейся палочки-киндер.       — Еще? — опережая его мысли, Отабек спрашивает, переводя дух, облизывая губы и наблюдая, как дергается кадык при попытке смочить засахаренное горло. На вопросе Юра весь встряхивается, будто кот, которому предлагают новую порцию сливок, и ответ, такой же взъерошенный, не заставляет себя долго ждать.       — Думал, не предложишь, — словно пьяный, он закидывает к себе в рот кусочек побольше и впивается жадным, неаккуратным, смазанным поцелуем, уже не боясь ни за чистую футболку Отабека, ни за то, что собственная оттопыривается стояком.       Юра наклоняет голову на бок, хватает кислорода и водоворот из ощущений, эмоций и какого-то неконтролируемого безумия накрывает с головой обоих.       Шоколадно-молочный привкус, нежность, которую обещают детишкам рекламные ролики, и все это — разливается между ними, тает, обжигает нервные окончания и вкусовые рецепторы, заставляет теряться от прилива эйфории, которая становится только сильнее, острее, стоит Юре подключить зубы, пальцы и собственное тело, которое извивается, елозит.       Он рычит, хрипит и дергается, когда за ягодицы Отабек притягивает его к себе ближе, заваливается спиной на диван и гладит по спине нежно, медленно — в противовес тому, как болезненно прикусывает губу Юры, доводя ее до болезненно-алого цвета, припухлости.       Отабек пытается впитать всю сладость с языка Юры, вылизывает его, посасывает, собирает шоколадно-молочные нотки и кружит вокруг него, обхватывает, пока не понимает позже, что дело не в шоколаде, который проглотил почти в самом начале кто-то из них, а в самом Юре — его рот сладкий сам по себе, и никакой заслуги шоколада тут нет.       Жадно и гулко глотая воздух, Юра отрывается от Алтына, касается влажным лбом до такого же влажного лба и с кривой усмешкой наблюдает собственный стояк, чувствует, как в задницу упирается налитый кровью член Отабека. Прикидывает, как, должно быть, саднит головку твердая джинса, вес, с которым Плисецкий давит на него, и совсем слабо, по своей натуре гадский-блядский, двигает бедрами, выбивая хрип.       — Знаешь, что еще прочитал в этом журнале? — и снова эти нотки попробуем-все-на-свете. Алтын восстанавливает дыхание медленно, думает, хватит ли у него времени стереть эту ухмылочку повторным набегом на пол-кровать-пол, при этом не вызвав у тренера желание придушить его, и вскидывает густую бровь под мутным взглядом.       — М? — Плисецкий вновь давит на член, трется, будто инстинктивно, и горячо выдыхает в губы.       — Что минет с мятной конфеткой — просто закачаешься, — Отабек хмыкает, вспоминая, спрятаны ли у них где леденцы, а Юра, ободрительно похлопав его по груди, встает, сверкая стояком, покрепче самого Алтына. — В общем, ты знаешь, что купить после тренировки. А там — ух! — попробуем.       Отабек кивает. Кивает, мысленно отмечая, что купит не «одну-две пачки», как просит позже в телефон Юра, а сразу коробку, и в придачу — шоколадок, сколько позволяет сахарный порог в крови. Ведь так просто отказывать урагану, поднявшемуся от одного поцелуя, да и авантюрной душе Юры, в целом, он не намерен.