***
Весеннее небо, предвосхищающее новые школьные и университетские семестры, нависало над аэропортом надутым жвачным куполом. Облака были плоскими и рваными, солнце заливало бетонные и стальные поверхности ещё прохладным светом. Аояма стоял на выходе из терминала, покупая кофе в баночках и два пончика невероятных вкусовых качеств, которые он открыл для себя совсем недавно, и хотел теперь поделиться находкой с другом. Внутри терминала Юги прождал совсем недолго, около 15-ти минут, с лихвой окупившихся при виде улыбающегося лица с веснушками. Блондин помахал ему рукой, направляя тем самым к себе. Изуку быстрым шагом преодолел ограждение из лент и обнял друга двумя руками, отпустив тележку с багажом. — Сколько лет, Мидория! Чудесно выглядишь! Изуку засмеялся, поправив взъерошенные волосы и легкий плащ. Какая-то женщина закричала парням на ухо, чтобы они убрали свои задницы с прохода, и они подчинились. — Ты выдумываешь, мы же только недавно общались по скайпу, — Мидория был почти такого же роста как и Юги, то есть достаточно высоким для японца 22-х лет. Принц нес на плече спортивную сумку с вещами Изуку и его портфель, а Мидория тащил огромный чемодан, похожий на перекормленного блестящего жука. Они вышли к парковке, где стояла машина Аоямы. Черный корейский Genesis подмигнул лукавыми фарами и сразу открыл багажник. Мидория присвистнул. — Престиж. Аояма ухмыльнулся. — Дракон появляется из ручейка. Изуку с легкостью закинул чемодан на черную подкладку багажника и уместил его у правого края, оставив место для сумки и портфеля. Юги поставил их на свободный пространственный квадрат. — И что это значит? Снова ты с этими корейскими поговорками. — Из грязи в князи, дорогой мой. Мидория деланно схватился рукой за сердце и постучал открытой ладошкой по груди. — Герой нашего времени, современный принц Аояма-сама, поборник справедливости, моды и стильных причесок. Блондин дал щелбан улыбающемуся Изуку, поджав губы. — Понабирался в своей Америке гадостей, фу! Раскрепостили нравы. Они сели в машину. Пока Мидория пристегивался, Юги протер зеркало заднего вида и отрегулировал его удобным для себя образом. После второго щелчка пояса безопасности, они тронулись, мягко и плавно, точно поехали по льду. — Ты хорошо водишь машину. — У нас сегодня день перебрасывания комплиментами, Изуку? — Юги, — Мидория снова улыбнулся, но прикрыл улыбку, словно бы застеснялся, что она уползет за пределы его лица и расскажет о его радости возвращения в Японию всему миру. Просто назвать друга по имени, пока он сидит так близко, было очень приятно. Казалось, что четыре года бакалавриата прошли как один день. Они немного изменились в росте, в выразительности черт лица, в глубине взгляда, но все остальное осталось прежним. Непринужденная атмосфера разговора медленно, но верно заполнила пространство между ними и они уже смеялись вовсю над рассказами друг друга про учебу, жизнь, поездки, планы на будущее. Мидория проучился 4 курса на медицинском по специальности педиатрии в Калифорнийском государственном университете и планировал теперь проходить практику в Японии. Практику, магистратуру, что бы там ему не предложили бюрократические формы, отмахивался Мидория на более детальные расспросы. Аояма, поступивший на магистратуру в Токийский университет на факультет права, готов был помочь Мидории всеми средствами максимально быстро закончить с ненужными формальностями. Как минимум Юги уже успел утрясти все вопросы с поселением его в общежитие и достать необходимые контакты «что-где-куда» по поводу продолжения учебы. Изуку удивлялся, как только ему уже можно жить с друзьями в общежитии Токийского, если он еще там не учится, но у Юги были свои связи. Дьявольские, темные, невероятно эффективные. — Изу, возьми-ка там в бардачке кофе и пончик, перекуси, а чуть позже уже нормально поедим. Или ты хочешь сначала завезти вещи? Увидеть Кацуки и Шото? Мидория отвернуся к окну, избежав пристального взгляда глаза в глаза. Юги тоже вернулся к бдению дороги. Машины, деревья, собачки, кафе, кафе. Мидория вздохнул. — Боишься? — Блондин был аккуратен с тоном. Раньше они не подымали темы его разорванных отношений. — Чего мне бояться? — Ты всегда можешь согласиться на предложение снимать со мной квартиру, или я опять перетасую карты и будем жить в двушке общаги. — Нет, ты и так похлопотал, да и я сам тогда попросил об этой услуге. Спасибо. Я всего-то немного нервничаю, ничего страшного. Считай, что это эмоциональная акклиматизация. Ао свернул направо, заезжая на листочек моста. — А я бы на твоем месте с двумя сразу замутил. — Юги! Тем не менее, Мидория снова расцвел в улыбчивом выражении, как весна, которая уже не может остановить тающий снег.***
Тодороки аккуратно нажал на скрипящую ручку подвала и открыл дверь. Черные с красным стены, завешанные постерами и вырезками из газет, подсвечивались желтыми лампами, только у крохотной сцены, хрупкой на вид и совсем низкой, висела победным знаменем крутизны бра с красным плафоном, добавляя настроения. На этом педженте, как иногда говорил Тодороки, стояла барабанная установка и подставка для микрофона. Усилители стояли на полу, обращенные к нескольким диванчикам и стульям. Бакуго стоял спиной к вошедшему, копаясь возле электрощитовой. Тодороки постарался максимально тихо закрыть дверь, зная, что она любит визжать в непередаваемой тональности, и у него даже получилось. Кацуки повернулся к гостю, цыкнув. — Ты рано сегодня, — бросил он через плечо. Красный свет лежал на волосах Бакуго как огни загробного мира на вечернем поле. Тодороки подошел ближе к сцене, огибая стулья. — Привет. Сегодня у нас самоподготовку поставили вместо лекции, я и улизнул. Ты же не обедал, бьюсь об заклад. Парень протянул Бакуго бэнто, завязанный черным платком в красные полоски. Блондин положил на сцену инструменты, вытер ладони о серые джинсы и потянул руку к красно-белой шевелюре. — Что там у тебя? Что здесь? Как недоверчивая собака Кацуки обнюхал коробку, задержав свою ладонь на пальцах Тодороки. — Онигири, говядина в соусе терияки, немного овощей. Блондин сел на край сцены, кивнув рядом с собой. Шото принял предложение. — А сам-то что-то взял? — Кацуки уже начал бороться с упаковкой, ощутив запах подношения. Тодороки хлопнул по своей сумке-почтальонке, открыв её замок. — Я с радостью составлю тебе компанию, у меня в запасе почти такой же бэнто. Репетиция сегодня была? — Студент вытащил белую коробочку с едой, открыл её и немного встряхнул, расправив рис равномерным квадратом. Бакуго уже уплетал за обе щеки, коротко и быстро пережевывая каждый кусок мяса и каждую несчастную помидорку. Он сейчас сильно напоминал окультуренное животное в сидячем положении, умеющее орудовать палочками, но не забывающее демонстрировать силу своих зубов. В противовес ему Шото двигался плавно и аккуратно, как чтец эротического ракуго. — Была-была. Киришима пошел за новыми струнами, его уже износились. Я ему говорил, что перед концертом лучше такого не делать, но его не убедить. Говорит, трудности улучшают качество пения. Кусок идиота… Шото взял небольшую горстку пряного риса и отправил её в рот, прожевал и повернулся к Бакуго, как по алгоритму. — Менять струны — плохая примета? Кацуки, работая над едой как пылесос, стрельнул в Тодороки колким взглядом. — Угадал, умник. — У меня новости, — Шото как будто и не услышал последней фразы. Кацуки замер, словно бы двумордый (так он ласково называл своего друга из-за гетерохромии) должен был ему сообщить результаты теста на беременность. — Мидория вернулся из Штатов. Будет жить с нами в одном блоке. Кацуки сунул в рот кусок мяса, впившись взглядом в лицо Тодороки, выискивая в его выражении какие-то подсказки. Это хорошо, плохо? Стоит ли удивляться? Может, разозлиться? Зарыться в одеяло ревности? Куча вопросов расцвели улыбкой ровного ряда зубов. Правильнее было бы назвать это явление оскалом, но Тодороки подумал, что Кацуки выглядел очень мило. — И что же? Боишься травмировать его чувства тем, что теперь я тебя трахаю, а не ты его? Повисла тишина, но не такая уж и напряженная, как могло показаться на первый взгляд. Тодороки накрыл своей рукой беспокойную ладонь Кацуки и притянул её к себе на колени. — Мы только начинаем жить вместе «легально», не перебежками, я бы не хотел, чтобы у нас возникали какие-то недопонимания на почве того, что Мидория тоже будет жить рядом. Трезвые слова со стороны вышколенной логики горошком забарабанили по мозгу блондина, заставляя его вспоминать веснущатую морду Деку. Вот Деку ходит, вот Деку ревёт, вот он падает, вот Бакуго над ним издевается, вот они вместе покупают ему барабанную установку, вот они знакомятся на подготовительных курсах с Тодороки, вот Тодороки переводится в их старшую школу, вот ебучий Деку голый в душе, вот он целует Тодороки, вот он смотрит на Кацуки с легкой ухмылкой. Кацуки сломал палочки для еды, со злобой сжав захваченную ладонь в кулак. — Я приложу все усилия. Шото улыбнулся, наклонившись к шее блондина, на которой было видно галоп пульса. — Не ври.***
Шото учился на педагогическом отделении, выбрав это направление вопреки невероятному давлению со стороны отца. Бакуго шутил, что слова «ты поступишь на бизнес-администрирование» — будут вытекать из уха двумордого, пока он будет спать, нашиваясь сами собой на наволочку. Бакуго же бросил учебу на втором курсе, плюнув в морду всему медицинскому факультету, на котором продолжали учиться Урарака, Цую, Хомура, Минета. Многие задавались вопросом, как вообще Тодороки и Бакуго сошлись, да еще и не скрывали своих отношений. Вероятно, о их союзе не знал только ленивый, хотя они никогда не целовались на публике. Да что там, они вообще не прикасались друг к другу. Абсурдное сочетание огня и пламени. Когда Бакуго хотел бросить университет, он закатил вместе с Киришимой концерт с двумя знакомыми группами. После него была большая вечеринка с гекталитрами алкоголя, на которой мишура казалась пятым элементом мироздания, а три черепахи: танцы, болтовня и пьяные игры — обрели особенное ритуальное значение. Тодороки тоже пошёл туда, но не по причине любви к такому времяпровождению, но для разъяснительного разговора. Бек-стейдж открылся Шото во всей красе. Киришима трогательно сопел на диване, пока Кацуки буянил в компании незнакомых ребят. Дождавшись в стороне, пока большая часть расползется кто куда или же просто выключится, он словил Кацуки под локоть. — Нам нужно поговорить. Блондин даже не спросил очевидного и приемлемого для такой ситуации вопроса «ты уверен, что сейчас время для этого?», он просто позволил себя уволочь куда-то вправо, как самолёт на автопилоте. Поскольку гулянка была в концертном зале недалеко от университета, место было ребятам знакомое, и они без труда нашли пустующую гримерку, отданную под склад хранения провианта сотрудников. — Ты уверен в том, что бросать университет хорошая идея? Родители вложили в тебя деньги и надежды. Бакуго фыркнул, вырвав руку из хватки. Тодороки был холодным на ощупь, на характер и на слова. Кацуки плюхнулся на свободный край бежевого дивана, вторая половина которого была завалена какими-то коробками. — Ты мне за родителей не впаривай. Почему, Тодороки? Это твоего ума дело? Шото не собирался реагировать на эти провокации. Он должен был услышать либо связный ответ, объясняющий причины, либо переубедить Бакуго бросать учебу. Он решил пойти по тактике наводящих вопросов. — Ты хочешь посвятить себя музыке? Видно, он частично попал. Нестабильное занятие, но в его стиле, а потому можно было бы махнуть на эту ситуацию рукой и уйти со спокойной душой, но Шото знал, что Кацуки сам хотел идти на медицинский, что он выбрал этот путь сознательно. Тодороки встал поближе к смеси человека и нитроглицерина, уперев руку в старомодный комод возле дивана, где с расставленными ногами почти лежал подвыпивший студент. Он не собирался объясняться, хоть его и крутил изнутри озвученный вопрос. Может быть, он даже хотел рассказать, но это было бы как-то сопряжено со стыдом или с банальностью причины, которые Бакуго не хотел демонстрировать. Шото словил себя на мысли о том, что вмешивается в жизнь Кацуки точно так же, как это было в привычках Мидории. Дурной пример заразен. — Если дело в денежном вопросе, то я мог бы помочь. — Тодороки, что это за неделя доброты? — Бакуго осмотрелся, явно выискивая выпивку. Его поддетые алкоголем глаза были влажными и от этого особенно выразительными. Лицо не было грозным, только лишь немного притрушенным бесячими искрами. — Я не приму подачек. Успокой свои волнения, пиявка, а не то я подумаю, что ты жаждешь в своих друзьях и знакомых, да что там мелочиться, среди всего твоего круга общения, включая животных, видеть только достойных. Типа… Ебучие достойные каланхоэ, которые послушно цветут, достойные врачи, юристы… А это уже пунктиком попахивает, двумордый, подумай об этом. — Бакуго двумя пальцами постучал по виску. — Если хочешь мне помочь, то у меня есть серьезное предложение. Шото от нетерпения наклонился ближе к блондину, почти перекидываясь через подлокотник дивана к его лицу. — Приходи ко мне в общежитие завтра вечером. Часов в девять. — Заче… — Тодороки не договорил, запнувшись о что-то во всей позе блондина. — Если дрейфишь, то скатертью дорожка.***
«Он был пьян.» Навязчивый попутчик, мысль, сопровождала Тодороки к самому серо-белому новенькому корпусу общежития. «Может, я не так понял его слова?» Звук шагов по ступенькам эхом шуршал по стенкам без единой трещины. «Пятый этаж. А если он не один? Наверняка, он просто хочет поговорить, наконец-то. Мы не первый год знакомы. Все будет в порядке. Мне просто показалось.» Дверь комнаты Кацуки открылась без звука. Он стоял на пороге голым, явно только что вышел из душа — в руке у него красовалось только что использованное белое полотенце. По коридору прошёл Денки с Аоямой, прикрыв рты, норовившие отвалиться. Шото невольно опустил взгляд немного вниз, к ногам, потом снова поднял его вверх. Белый ковёр и светло-серые стены коридора на фоне обрамляли фигуру Кацуки как рама значимого художественного произведения. «Нет, мне просто кажется.» — А если бы мы были в сюрреалистическом кино, то мимо нас прошёл бы не Денки и Аояма, а Папа Римский, — Шото протянул Кацуки угощения в светлой коробочке. Тот принял их, готовый уже было позвать Тодороки внутрь, мол, чего столбом стоит, но тут гость вытянул бледную и холодную ладонь к лицу блондина, забрался ею ближе к затылку, немного сжал торчащие, влажные волосы и притянул Кацуки к себе. Денки визгнул, лампочка над ним несчастно ахнула электрическим фальцетом и перегорела.***
Тодороки и Бакуго шли к корпусу общежития без спешки. Они еще утром перетащили свои вещи в новую обитель, которая состояла из общей кухни, общего санузла и трех комнат: для них двоих и Мидории. Кацуки встретил любовника после его занятий, потом они зашли в кафе, а потом в магазин канцтоваров — у Тодороки закончились все тетрадки для конспектов. На четвертом этаже Бакуго достал из кармана ключи, закрутив их на указательном пальце. — Он уже там? — Думаю, что да, — Тодороки опустил взгляд на коврик перед их дверью. Мидория во всю пыхтел над плитой. Он повернулся к своим соседям с лопаткой в руке и помахал ею, непринужденно и легко, точно он ждал их тут все те года, которые отсутствовал. — Привет, ребята. Тодороки опустил с плеча портфель, лямка с тихим хлопком упала на светлый ламинат. Бакуго облокотился о стенку в коридоре и, сцепив руки на груди, кивнул. — Здорова, Деку. Шото тоже спохватился. — Привет. — Я готовлю себе ужин, на вас тоже хватит, если хотите. В любом случае, тут будет пирог с яблоками, так что если вы ели, то хотя бы возьмете десерт. Выпьем чаю, — Мидория хлопнул основанием лопатки по второй раскрытой ладони, улыбнувшись. Два других парня заметили, что он подрос, немного похудел, остриг волосы немного короче. Кацуки подошел со спины к Тодороки и прижался к нему, поставив подбородок на его плечо, оскалившись. — Отличная мысль. Расскажешь заодно, как там твоя дерьмовая учеба в Штатах и почему ты дропнул оттуда в пользу родного болота. — Кацуки, прошу… — Тодороки коснулся указательным пальцем губ блондина. Мидория проследил за всеми этими жестами и легонько ухмыльнулся, так быстро, словно черная бабочка пролетела возле наземного бумажного фонаря и секундно оставила на стене большую тень, которую уловил бы только внимательный зритель. — Потолкуем об этом за столом, скажем, через 20 минут? — Да, спасибо, Мидория. Я как раз в душ пойду, — Тодороки подошел к новоприбывшему и обнял его одной рукой. Неожиданно для Изуку тоже самое сделал и Кац-чан, хлопнув веснущатого после короткого «тиска дружбы-ненависти» по верху спины. — С возвращением, ебаный Деку. Мидория подавил вздох удивления, отвернувшись к плите.***
— Что значит бросил медицинский на втором курсе! Кац-чан! — Не давали слова водоросли, которая плавала за бугром четыре года. Или сколько там? — Четыре, — Тодороки кивнул, открывая пакет салфеток. Бакуго довольно закинул ноги на край стола, а руки за голову. Мидория в праведном возмущении пылающего героя, которому не хватало только его белого докторского халата с развевающимся низом, стукнул кончиком вилки по столу и упрямо крякнул в сторону Тодороки. — А ты его не отговорил?! — Я должен был? — Тодороки тут же отвернулся от Кацуки, поправив сам себя. — Я пытался. — Господи, и теперь ты бродячий музыкант? — Мидория уложил вилку на край тарелки и взялся ладошкой за челку. — Так вот почему Аояма говорил, что у тебя какие-то особые права на жизнь в общаге… Бакуго кивнул как ковбой в Техасском пабе, вечно подвыпивший и вечно молодой. — Подрабатываю то тут, то там, всё остальное время занимаюсь музыкой и раскруткой группы. Думаешь, музыка не может быть серьезным занятием? Не будь куском зашоренного говна. — Здорово, — Мидория сказал это так, как-будто на него высыпали ворох цыплят, удивленно и уже без какого-либо возмущения, — Вот это в стиле Кац-чана! Тебе идет, хоть и стетоскоп неплохо оттенял твою злорадную лыбу. Извини за такой концерт, просто хотел увидеть, насколько ты серьезен в этом своём решении. — Эй, жаба-Деку, харе тут вычитки мешать с комплиментами! Мидория светился радостью старого дедушки, который только что получил персональную похвалу от императора касательно своего сына, отличившегося в войне. Тодороки крутил в руках салфетку, считывая информацию из всех жестов двух парней напротив. Кацуки выглядел расслабленным и довольным не меньше, чем Мидория. Внезапно Шото обнаружил на себе прицельный огонь взгляда открытых глаз, возвышающихся над полями веснушек. — Шото-кун, а ты тоже ведь молодчина, все же не пошел по воле отца. — Я не мог иначе, — Тодороки довольно заелозил носком тапочка по полу. Они говорили до поздней ночи, после чего расползлись каждый по своим комнатам. Еще через двадцать минут после этого Бакуго полез в комнату к Тодороки.***
Тодороки повернулся лицом к Кацуки, который спал на его кровати с закинутой под голову рукой, почти не укрытый, со спокойным выражением. В комнате было темно, стояла глубокая ночь, но уже привыкшие к темноте глаза Шото хорошо различали предметы: на рабочем столе вазон красного каланхоэ прикрывал белый ноутбук, несколько ручек на краю отражали зелёный огонёк зарядки, на стуле висела белая рубашка и майка, вдоль ковра тянулась тонкая дорожка света от фонаря, заканчиваясь почти у шкафа, который был немного приоткрыт. Тодороки потёр кончик носа указательным пальцем. С одной стороны ему не хотелось мешать белобрысой голове мотать ленту сновидений, но другая сторона подбивала к другим делам. Шото кинул воображаемую гирю в сторону самого очевидного варианта в этой ситуации и, стянув с себя верх одеяла, перекинул ногу на Кацуки и навис над ним, упираясь пахом в его зад. Может, это сам Морфей, пришедший из греческого пантеона, перевернул Бакуго в необычную для него позицию сна на животе, поэтому Шото поблагодарит его утром, сполна воспользовавшись ситуацией. Он резко спустил чёрные боксеры партнера вниз, прижавшись к голой коже ещё раз, заблаговременно ухватив одну руку спящего и пригвоздив ее посильнее к кровати. Первые тектонические толчки пошли от спины и ног. Бакуго брыкнулся, как норовистая лошадь, прогнувшись немного в спине и пробормотав что-то слабо напоминающее человеческую речь. Стратегическая карта раскрылась перед Тодороки в виде голой спины и он принялся наносить точечные удары в виде поцелуев и касаний свободной рукой. Бакуго не слишком сильно брыкался, но умудрился ухватиться за футболку Шото и слегка ее потянуть. — Что ты удумал? Хриплый голос теперь был похож на хрустящую фольгу в низкосортном по качеству видео. Тодо поцеловал шею, край уха и щеку блондина, немного отстранившись от него. — Я хочу заняться с тобой любовью. Бакуго совершенно непосредственно прыснул легким смешком и вжался лицом в простыни, потеревшись о них носом. Тодо, проявляя чудеса гибкости и доверия (все же руку Бакуго он отпустил из захвата), достал из-под кровати массажный гель. Кацуки глубоко выдохнул и закрыл глаза. — Слушай, сделай так ещё раз. Тодороки склонил голову чуть вбок. — Как? — Толкнись бёдрами. От этого приятная волна внизу живота. Если дело касалось желаний в постели, то Бакуго никогда не стеснялся их признавать или просить о чем-то. Тодороки ценил это и охотно шёл навстречу разгоняющемуся костру страсти, даже не подозревая, что все свои предыдущие сношения интимного характера у блондина были куда более скованными в плане просьб и, Боже упаси, уступок.***
Мидория закончил с утренней зарядкой в 6:30, после чего пошел в душ. Безграничная капелька слилась с безграничным потоком, подумал Изуку, когда его волосы потяжелели от впитанной влаги. Он склонил голову вниз и прислонился лбом к белой плитке, глядя вниз на свои ноги. Сегодня его первый день в университете. Второе апреля, понедельник, день, когда Изуку снова бросит якорь на берегу Токио. Немного невероятным казалось то, что теперь можно говорить на японском абсолютно везде. Закончив с мыльным пиршеством, Изуку аккуратно открыл дверцу душа и потянулся за полотенцем, которое оставил на раковине. — Знаешь, как его называли? Султан свинга! Мистер Джанго-сенсей! — Громовой голос кого-то за дверью давал Мидории понять, что его обладатель был не только орлом здешних широт с хорошо поставленной дикцией, но еще и обладал огромным аппетитом. Чавк-чавк. Бакуго чем-то грякнул по столу. — Включи! Какого черта тянешь вступление, Эйджи? Эй-Джи? Или это сокращение имени? Эйджиро? — Сейчас, уже грузится. У вас тут интернет работает через одно место. — Надо за него заплатить, кстати, — а это Тодороки, без сомнений. У них у всех были такие бодрые голоса, словно бы они сидели за столом уже очень давно и только и делали, что разговаривали, переливая из чайника в чашки очередной литр чая, и это при том, что до того, как Изуку вошел в душ было мертвецки тихо. Мидории показалось забавным, что в седьмом часу у них уже были гости. Он быстро надел на себя свитер с курьезной надписью, светлые джинсы и черные носки. Волосы еще были немного влажными, но он решил разобраться с ними после завтрака. Когда он открыл дверь, то даже немного удивился, что сразу же не встретил всех троих прямо за дверью, сидящих по-турецки в уютном кругу. Их голоса были настолько отчетливыми всего секунду назад, что грешно было не подумать о такой возможности. Под приятный свинг какого-то великого мастера Джанго, Изуку поздоровался со всеми присутствующими на кухне. Красноволосый, наминавший бутерброд с сыром, помахал ему с особым энтузиазмом, Тодороки и Бакуго приветственно кивнули. Окно было открыто навстречу новому дню, наполняя шторы-паруса весенним ветерком. — Привет! Ты, — гость проглотил кусок еды и поспешил встать, вытирая руки о салфетку для рукопожатия, — Мидория Изуку, да? Очень приятно, я Киришима Эйджиро, но можешь звать меня просто Эйджи. Друзья этих двоих — мои друзья! Мидория поклонился немного глубже, чем того мог требовать такой разговор, отчего новый знакомый немного покраснел. Тодороки решил заняться чаем, параллельно ущипнув за задницу мотавшегося у плиты Бакуго. Тот ударил наглую руку даже не моргнув. — Очень приятно, Эйджи-кун. На кухне приятно пахло от последствий готовки Кацуки, который каким-то образом умел готовить лучше всех французских поваров мира, как считали многие искушенные гурманы, а эти запахи неземных наслаждений способствовали благодушному настроению. Мидория отметил про себя, что обрадовася этому новому знакомству сильнее ожидаемого. — Ты играешь с Кац-чаном в одной группе? Взгляд Эйджи загорелся уверенностью после того, как Изуку с выверенной силой ответил на его рукопожатие. — Ты слышал обо мне? Я солист, хоть и паршивенький, как мне кажется. Еще и на гитаре брынчу. Извини, что вломился к вам так вот, с утра пораньше, нужно было занести Кацуки кое-какие материалы по настройкам модульного синтезатора. У нас скоро будет небольшое выступление, так что ты обязательно приходи послушать, Изуку. Посмотреть тоже, — Эйджи подмигнул. Плотно выговоренное имя Мидории без приставки заставило Тодороки и Бакуго как-то странно дернуться, совершенно незаметно, как они думали, для самого Изуку. Тот только улыбнулся. — Я буду рад. Ты не в наших общежитиях живешь? Киришима отрицательно закивал. — Куда там! Я работаю в семейной мастерской по ремонту машин, еще магазинчик держим с японскими сладостями, в котором как-то подрабатывал Кацуки, там мы и познакомились. У него же руки из золота сделаны, знаешь? Наверное, их целовал в детстве Бог готовки и музыки. Мидория засмеялся. — Наверное, они даже дрались за первенство поцелуя. Киришима хлопнул Изуку по спине, захохотав и свою партию. Тодороки, развоплотившись из статуи элегантной принцессы Китайского Королевства, вспомнил, что нужно делать с чайником и поставил его наконец-то на стол. Кацуки подал паэлью, поглядывая на улыбчивое лицо Мидории, выгравированное в памяти сильнее имени матери.***
— Из квинты в унисон, из унисона в октаву. Особенности дизайна их модуля, так то, — Киришима повернул колесико на синтезаторе, добавляя звуку динамичности. — Стой… Так, тут накрути. Вот, вот так оставь, — Кацуки помахал рукой в такт скорректированной мелодии. — Вот это бомба. Запомнил, как соединили? Эйджи усмехнулся. — Записал в блокнотик сердца. Бакуго дал ему подзатыльник. — Слыш, мы тут не дуркуем. Залажаешь в подготовке или в пении — головы не сносишь. Киришима сел на пятую точку и прикрыл лицо руками. — Ой, боюсь-боюсь! Они еще немного повозились с аппаратурой и приступили к репетиции. «Красный Роджер», как они называли этот несчастный подвал, послушно выслушал их выступления все три раза, после чего оба парня упали на диван и присосались к воде. — Мамочка, сколько тут слов надо тараторить, но все же хорошая песня вышла. Кацуки закинул одну ногу на подлокотник, свесив ее вниз. — Ты хорошо справляешься, Эйджи. — Похвала, что слаще может быть… Слушай, а Мидория сейчас свободен? Бакуго накинул на лицо прохладительное издевательское выражение. — Ты же говорил, что не по парням, мсье латентность. Киришима встал с дивана и бочком протиснулся к краю сцены, достав из-за барабанов упаковку с шестью алюминиевыми бутылками пива. Кацуки смягчился. — Не знаю, может, он с Аоямой там долбится или еще чего. Киришима открыл две банки и протянул одну красную красотку другу. — Но ты с Тодороки на него клинья не точите? Бакуго клипнул выразительно и с расстановкой. — Чё вякнул? — Шведская семья, почему бы и нет? Вы просто так остро реагируете на любой контакт стороннего человека с ним, что это трудно не заметить. — Киришима задумчиво уперся взглядом в любимый потолок, заменивший им небо над всемирно известными сценами мира. Кацуки залпом осушил половину бутылки. — Свои сексуальные фантазии на этот счет не обязательно было озвучивать. — Кацуки хмыкнул в пенку пива на краю банки и снова сделал пару глотков. Киришима сел на прежнее место. — Я не знаю, что вы там испытываете к Мидории, но это нихера себе интересное чувство, которое даже меня, чурбана, заставляет как-то тушеваться и смущаться. — Киришима отвел взгляд в сторону, куда-то к своей гитаре. Бакуго тоже посмотрел на свой инструмент. — Я никогда не думал, что буду с тобой об этом говорить, да еще и не пьяный в дрова. — Я тоже, — Киришима обезоруживающе улыбнулся, напоминая о том, что у друзей ведь не должно быть секретов. В любом случае, эта улыбка подстрекала именно к такому выводу. Кацуки вздохнул и прикончил пиво, приготовившись к короткому рассказу. — Он мне нравился, когда мы учились в школе. Не знаю, типа… — Кацуки выбросил банку пива в урну возле выхода, заработав от Киришимы ментальный комплимент. — Он всегда был ничего на лицо, ты и сам заметил, но при этом доставучим, перешагивал за все допустимые грани личного пространства и делал это так непосредственно, что ты даже не мог на него по настоящему разозлиться. Все твои проблемы становились его проблемами, все твои чувства становились его чувствами. Только вот самое охуительное, — Кацуки немного понизил голос, а Киришима взялся ладошкой за край уха, — это то, что на самом деле он не такой уж и добренький. Эти его ухмылочки, злорадные взгляды, хитрые уловки, которыми он приманивает к себе людей… Он был бы тем типом отца, который, чтобы ты научился плавать, ебанет тебя в воду с лодки под свой искрящийся смех. И тебе это понравится, Эйджиро, можешь не сомневаться. Он вызывал у меня интерес еще и своей недоступностью, поскольку встречался с двумордым. Я на чужие территории не ходок, это тупость. Киришима подал другу новую банку пива Кацуки, тот с благодарностью кивнул. — Верю, что в судьбе человека прекрасно только противостоянье. Быть против, по-моему, значит жить, быть против — значит узнать себя, — с улыбкой пропел Эйджи. Кацуки пнул друга кулачком. — Ты вообще кретин? — Кацуки засмеялся, откинув голову назад. Киришима хлопнул по дивану рукой, точно по барабану. — Это я так ответил тебе про вопрос о парнях. Я не знаю, я не пробовал никогда с парнем встречаться, но допускаю, что это могло бы быть интересно. Бакуго улыбнулся как-то коварно, даже красный свет от бра заполз на его зубы и создал из приоткрытого рта подобие мрачной пещеры. — Я со своей колокольни скажу, что с девушками у меня опыт был так себе. Не моя все же тема, потому я её и не играю. — Но ты все же пробовал. Кацуки кивнул. — И меня постигло разочарование. — А с… С Тодороки ты счастлив? — Боже, что за тупые вопросы. — Даже при таком грозном тоне Кацуки не изменял своему благодушному настроению. Эйджиро был для него элементом комфорта. — Послушай, у меня тут, может, судьбоносное решение намечается. Отнесись к этому серьезно, — Киришима насупился. Кацуки хмыкнул, ощущая, что за этим разговором лежит двойное дно. Эйджи говорил не о себе, он говорил о них с Тодороки. Он говорил о них и Изуку. — У моей мамки есть небольшой сад, который она взяла в аренду. Серьезно, на окраине города таким промышляют. Так вот, там она выращивает кучу всякой дряни, один из цветков называется красодневом из-за того, что цветет раз в год и только один день. Это тот тип красоты и тайны, которые ты взращиваешь дохрена времени, чтоб потом удивиться тривиальному виду раскрытого бутона. Может, с Деку будет такая же херня, сечешь? У меня вот с ним было именно это. Зачаровался, очаровался, но потом меня попустило, когда я понял, что я просто набил ему цену выше крыши на ровном месте, и из него куда лучше друг, чем что-то иное. — Кацуки развел руки в стороны. — Моё мнение, я не настаиваю. Только рекомендую взвесить всё, не подаваться тупым покрикиваниям хуя и сердца. Киришима встал и станцевал танец из двух движений, оба из которых включали покачивания бёдрами. — Гениально! — Заткнись! — Кацуки бросил банку в Киришиму, но тот увернулся. — Бро? Блондин вскинул голову. — Чё? Киришима подошел к другу и обнял его за широкие плечи, почти всплакнув. — Сяб. — Та не за что. — Можно я тебя поцелую? — Начинается. — Я должен проверить! – Эйджиро рассмеялся. Кацуки отодвинул от себя краснопатлую редиску и уставился на него серьезным взглядом. — Нельзя. Хочешь проверять — хуярь сразу к цели. — Самурайские слова! Вот это дух! — Какой ты дибил, не могу. Давай сюда еще пивка. «Хуярь сразу к цели?»***
Тодороки легкой походкой дошел к Бакуго, который ждал его на лавочке возле пруда Санширо. — Знаешь, сегодня, до того, как мы занимались любовью, я подумал о том, что Морфей особенно удачно повернул тебя лицом ко мне, а после этого Киришима-сан и Изуку вспомнили, что твои руки целовали два бога. Забавное совпадение, правда? Урарака, аккурат шедшая за спиной Тодороки, издала какой-то невероятный звук в свой картонный стаканчик с чаем. Студент незамедлительно развернулся к ней, поздоровался и предложил сесть рядом. Кацуки, надавив указательным и большим пальцем на закрытые глаза, вздохнул. — Привет, лупатая, двумордый, чувствуйте себя как дома в скромной обители. — Бакуго обвел рукой лесок и поверхность водоема, оказавшись на секунду в шкуре лесного духа, раздраженного вторжением негодных горожан. Очако закутала свои пышные формы в халат, словно бы пряталась от ветра. — Так ведь я просто поздороваться подошла, Бакуго-кун, Тодороки-кун. — Она тараторила немного быстрее обычного, выдавая своё смущение. Шото положил руку ей на плечо. — Извини, ты услышала то, что мне не стоило говорить так громко. Я смутил тебя. — Ты сейчас смущаешь её ещё больше! — Кацуки гаркнул на парня и тот, ахнув, забрал руку с хрупкого плечика. Урарака не знала, что ей делать. Кофейные прядки подпрыгнули, когда она икнула два раза подряд. — Я хотела уточнить дату концерта, если можно, — Очако выбросила стаканчик, в котором еще оставалась добрая четверть чая. — В пятницу вечером. Устроит? — Да, я с Яойорозу хотела бы пойти. Только вот, Бакуго-кун, я не принимаю твоего предложения о бесплатных билетах! Вы устраиваете первое платное выступление, я хочу заплатить и внести свой вклад в это дело. Тодороки посмотрел на польщенного блондина, который не выдал это своё состояние ровно ничем, кроме мистических колебаний воздуха вокруг него. — Отлично, мне же на руку. Пригласи тогда побольше своих подружек. — Конечно! Ну, я побежала, у меня еще пара сегодня. — Удачи, Урарака-сан, — Тодороки отсалютовал ей ровной ладонью, а Бакуго двумя пальцами. Шото сел на лавочку рядом с любовником, которая открывала чудный вид на мутную зеленую воду, окруженную сочной листвой. — Ты сегодня какой-то слишком сияющий. — Кацуки буркнул это куда-то в сторону, то ли белке, то ли очередному лесному духу. Тодороки взял блондина за руку. — Прости, в последнее время я очень много думаю о тебе. Эти несколько дней я хочу пропускать занятия и вместо этого быть с тобой в постели. Кацуки отдернул руку как ошпаренный. — Ты чего это? Он даже подтянул к себе коленку одной ноги, прямо как питчер. Тодороки плотнее прижал спину к лавочке. — Сам не знаю. Я думаю о всяких непотребных вещах. О том, как хочу войти в тебя, пока монотонный голос лектора зачитывает лекцию, о твоем голосе, о ролевых играх… О том, как хотел бы сходить с тобой в ресторан или почитать вместе какую-то книгу вслух. Бакуго не удивился, что лицо Тодороки при таких словах оставалось непроницаемым. — Ты говоришь, словно влюбился, — Кацуки сказал это насмешливо и чуть не подавился своей же фразой. — Я думаю о тебе и у меня колотится сердце. И еще, я думал о Мидории… Блондин не мог ответить. Его пах взбунтовался, его дыхание сбилось и всё тело начало качать не кровь, а лаву. Абсурдная ситуация, думалось Кацуки, будто бы он грезил наяву. Они давно встречались, это верно, у них были периоды бурного сексуального влечения и затишья, но Кацуки впервые испытал что-то подобное за эти два года катаний на горках секса и спокойных разговоров. Ему показалось, что ему снес голову пробегающий мимо Всадник без Башки-сан, оставив вместо белобрысой красоты тыкву, в которой на каждом семечке теперь были два зловредных имени. — Ты дурак?! — Бакуго залился краской и вскочил с лавочки. Он побежал куда глаза глядели, подальше от этого пруда и ощущений, которые тайфуном хлестали его крепости, его города, его гордость.***
Мидория буквально поймал Кацуки за шиворот с непроницаемым выражением, когда тот пытался выбежать из вторых ворот возле корпуса педиатрии. - Куда бежим без привета? Мидория в халате становился страшнее и увесистее по неизвестным физике и теории стиля причинам. Кацуки, потеряв ритм дыхания, едва не задушился от того, как сильно его потянул за свитер ебаный Деку. - Блять, дома напиздимся и наздороваемся, пусти! - Нет, подожди. Ты мне нужен, занеси вот это вот к нам, оставь на кухне, - Мидория сунул в руки бандитского на вид субъекта пакет с кучей альбомов на пружинке. Кацуки закатил глаза. - Я тебе на побегушках, что ли? Попроси кого-то еще! - Кац-чан, у меня сейчас практическое. Удружи. - Угрожающий тон веснущатого заставил Кацуки как-то завязать свой принципиальный отказ в узелок и сжать пакет посильнее. - Ладно. Блондин перешел на шаг, окончательно убедившись, что Тодороки за ним не бежит. Мидория оглядел Кацуки взглядом, к которому никто никогда не мог подобрать ключей и инструкций. Бакуго взбешенно фыркнул. - Чего еще? - Да так... Хорошего дня. Мидория развернулся и направился к входу в корпус, а Кацуки остался стоять на траве некоторое время, провожая взглядом студентов, спешащих в ту же сторону, что и Деку. В ту же сторону, куда текли его мысли.***
Смерч, который закрутился когда-то очень давно, в открытом море, соединивший небо и воду, теперь был слишком сильным, чтоб его можно было игнорировать или чтоб он не принес ни единого увечья. Под конец концерта, когда Бакуго перешел на гитару, он увидел в толпе насмешливую морду Деку, который приперся в белом халате, прямо с пар, или может даже с какой-то важной лабораторной по расписанию вечерней смены. Засранец. Козел. Перед концертом Кацуки не выпил ни одной капли алкоголя, не выкурил и половины сигареты, он был в полной ясности ума. В тот момент, когда загремели аплодисменты в честь конца песни, Бакуго спрыгнул со сцены и налетел на веснущатое чудовище, протянувшее свои руки к нему и принявшее в горячие объятия, за которыми следовал поцелуй куда-то в край губ. Рёв толпы, рёв остатков музыки, эхо, вибрации, стук сердца, дыхание Мидории - всё теперь разлилось в океан, который наполнил Кацуки до края. Он потащил Деку на сцену и потянул его за кулисы, куда-то дальше, еще дальше, где уже никто не будет свидетелем, даже сама темнота отвернется в смущении от той сцены, которая откроется ей. В такси Мидория целовал его и давал целовать себя, с силой, с напором, словно бы они при этом стояли под водопадом ледяной воды. Колкие ощущения пронзали кожу, ненасытные руки искали чего-то по каждому сантиметру тела, куда могли дотянуться. Плексигласовое стекло между ними и водителем терпело тяжелый натиск стонов. - Изуку, ты же знаешь, что сейчас будет? Они ехали в лифте общежития, хотя никогда им не пользовались до этого. Мидория запустил руку вниз, к заднице Кацуки, и прижал его к себе пахом к паху. - Я знал это еще со старшей школы. Они ввалились в комнату к Тодороки, сидевшему за рабочим столом под желтоватым светом эргономичной лампы. Мидория захохотал, пока Кацуки буквально швырнул Тодороки на пол. Когда Изуку склонился к давно забытой линии губ и поцеловал Тодо, тот не сопротивлялся. Он принял Мидорию, как и принял то, что Кацуки стягивал с него одежду.***
Аояма, поцеловав свою ладонь, шмякнул ею по улыбающемуся лицу Мидории. Они гуляли в парке на окраине Токио, куда Юги завёз их после занятий. - Ты как будто все эти четыре года отсутствия готовил какой-то дикий психологический план, который помог тебе соблазнить сразу двух ого-го каких парней. Мидория узрел на другой стороне аллеи тележку с мороженым и немного ускорил шаг, подталкивая и Принца к намеченной цели. - Может, мое сексуальное напряжение передалось им двоим и мы воплотили одну чудную, эм, мечту в жизнь? Не зна-аю, - Изуку подставил солнцу свои веснушки, то ли хвастаясь, то ли выпрашивая у него ещё порцию. Юги потрепал густую шевелюру друга в порыве чувств, не в силах сдержать распиравшей его радости напополам с гордостью. - Вот это ты, ух! Я рад за тебя. За вас. Я верю в то, что для вас это будет чем-то особенным. Мидория тяжко вздохнул. - Любой другой на твоём месте назвал бы это безумием, Юги. Принц задохнулся от возмущения. - Это и есть безумие! Но это же жизнь, Изу, это настоящее, это прекрасное и чудесное соединение одного ощущения в трёх сердцах! Кому какое дело, что у вас у всех при этом мужские детородные органы? А кому дело есть, то пусть удавится от зависти. Не всё, ой не всё, - Аояма вытянул указательный палец вверх, - у вас будет легко и гладко, но я не зря подселил вас всех вместе. Что-то хорошее на какое-то время у вас точно выйдет, если реакция этих двух на следующее утро была правдой и ты мне не наврал. Мидория выбрал шоколадное и банановое мороженое с карамелью. Аояма ограничился пломбиром натюрель. - Ты хороший друг, Юги. Аояма, лизнув мороженое, заплатил за двоих. - Ну а ты как думал, исчадие Ада.