Смертельное лекарство

      Грелль со скучающим лицом просматривал жизнь очередного наркомана, умершего от пагубного образа жизни и приема опиума. Осунувшиеся, искаженные экстазом лица выкатывали в пустоту полуслепые, по-рыбьи стылые глаза, и это было единственной деталью, выделявшей обтянутые пергаментно-желтой кожей немощные тела, больше похожие на по нелепой случайности живые скелеты, среди засаленных тряпок и гниющих зловонных лежанок.       Опиумная нора — дорога в ад, устланная белым дымом раскуренного опия и иллюзиями счастья. Ничего интересного. — Вао, кого я вижу…       Воткнув бензопилу в ссохшееся тело и брезгливо поморщившись, жнец неторопливо обернулся на низкий приятный голос.       Облокотившись о стену, китаец, едва задевая макушкой низкий свод подгнившего потолка, лукаво улыбался, осматривая гостя своего маленького, ничем не примечательного заведения. — А, это ты… — Грелль разочарованно отвернулся и срезал безвольно вьющуюся вокруг пленку очередного и, какое счастье, последнего на сегодня смертного. Поставив печать в книге, он с облегчением её захлопнул и повернулся к выходу, а после удивленно приподнял бровь.       Китаец, [Кажется, его зовут Лау Тао…] все так же облокотившись об обшарпанную стену, чего-то терпеливо ждал. В свете масляных ламп золотом блестели узоры традиционных китайских одежд, таинственно мерцающих густыми насыщенными цветами в неторопливо перекатывающихся клубах дыма. Тревожные тени, отбрасываемые на точеное лицо, трепещущие ресницы, скрывающие холодные глаза, и лукавая улыбка, чуть спрятанная за широким рукавом, делали из обычного китайца замысловатое воплощение дьявола, порочного, губительного идеала.       Сатклифф всегда был благосклонен… к подобного рода явлениям. Многозначительно хмыкнув, жнец неторопливо двинулся к человеку, заинтересованно наблюдая за ним из-за стекол неизменных очков. Расслабленный и уверенный, он казался хозяином положения, несмотря на то, что к нему приближалось воплощение смерти. Впрочем, что взять с короля местной наркомафии. — М-м-м, в этом опиумном царстве ты кажешься таким милашкой, особенно когда молчишь. И как я этого раньше не заметил? — с фирменной акульей улыбкой поинтересовался Грелль, слегка наклонившись к китайцу так, что их теперь разделяла лишь рука Лау Тао. Тот не отпрянул, лишь на мгновение качнулся вперед так, что они соприкоснулись носами, и скользнул назад, поворачиваясь полу-боком.       По лицу китайца скользнула бесстрашная и игривая улыбка, а жнец вдохнул, зачарованный. От наркоторговца сладко пахло чем-то терпко-древесным с карамельно-цветочными нотами, и этот интересный запах хотелось вдыхать снова и снова. Наверное, это и чувствуют наркоманы, вдыхая в первый раз опиумный дым..? — Господин Смерть уже закончил свои дела в моем заведении? — мягкий, грудной голос обволакивал уши вязкой дымной горечью, и Грелль как всегда заслушался, не обратив на смысл слов наркоторговца никакого внимания.       Впрочем, это было не важно, ведь от раза к разу ничего не меняется. Грелль забирает души, приходит Лау, затем «уборщики» — крепкие неприметные парни с незапоминающимися угрюмыми лицами, выносят трупы, и они расходятся, забывая друг о друге. Где бы они не встретились: злачный притон, клетка сладкоголосых птичек — бордель, или респектабельное, популярное заведение в центре Лондона — магазинчик китайского чая (особого китайского чая, естественно, для более состоятельных клиентов) — они всегда действовали по одному сценарию. И Грелль уже не удивлялся, что каждый свой визит видел Лау Тао, будто китаец внутренним чутьем чувствовал, где надо появиться, чтобы снова с ним встретиться.       Они молчали.       Китаец всегда забавно называл его «Господин Смерть», ничего кроме единственной фразы не произнося, да и Грелль обыкновенно многословием не отличался, если рядом не было Михаэлиса и Т. Спирса.       Но в этот раз что-то будто поменялось во взгляде жнеца на наркоторговца и он, ни на что не надеясь, бездумно уронил, глядя куда-то мимо китайца, в темный проход, в котором на лестнице исчезли уволоченные трупы: — А у тебя есть, что мне предложить?       Сладко улыбнувшись, мужчина развернулся, поднимаясь вслед за носильщиками: — Ох, в скромном заведении этого господина не найдется ничего, что могло бы удовлетворить Бога Смерти, но этот господин попытается… Пройдемте, Господин Смерть.       Сутенер, наркобарон, шпион — Лау Тао был на самом деле человеком отвратительным, опасным. Смертельно опасным, но Грелль все равно сделал шаг следом.

***

      Грелль навис над китайцем, тяжело дыша от невысказанного смятения, и хрипло, слегка безумно, рассмеялся, когда тот как ни в чем не бывало закрутил на пальце алую прядью. Лукаво блеснули из-под веера ресниц карие глаза, по тонким губам скользнула лисья улыбка. Он выдохнул ему в лицо сладкий опиумный дым, касаясь губ невесомо, словно крыло бабочки. «Это Чжуан-цзы, которому во сне казалось, что он бабочка, или, быть может, он мотылек, который сейчас спит и во сне видит, что он Чжуан-цзы..?»        Грелль, кажется, болен. Он ненавидит этот сладкий вкус до дрожи, но все равно каждый раз возвращается в душную, полутемную комнатушку, где сидит это порочное мифическое создание, полностью осознающее свою власть над ним. Жнеца будто лихорадит, он с жадностью накидывается на человека, оставляя на нем свои метки, скользя ладонями по теплой золотистой коже и слыша в ответ лишь беззаботный смех и очередные туманные фразы.       Не важно, что будет завтра, пока он может цепляться за эти плечи, целовать эти губы и слушать эти отравляющие разум сказки. — Лау…Мой лауданум… — исступленно и ненавидяще выстанывает жнец, вдыхая дым из приставленной к губам трубки, а после целуя тонкие мозолистые пальцы. Успокоительное и обезболивающее в смертной оболочке. Смертельное лекарство от всех бед и болезней, кроме одной — него самого.       От Лау Тао пахло, на самом деле, ни капельки не чаем и не опиумом. От него пахло горечью и смертью.