Интеллигентный человек

На Пашку не хватало злости. Этот придурок все испортил — опять! В который уже раз! Одно дело — разводить гибриды комаров и гусей с более-менее благой целью, а совершенно другое — лезть в чужие исследования! У Аркаши тряслись руки. — Я... Я тебя... — он даже не мог найти слов. Хотелось не просто хорошенько стукнуть Пашку, а свернуть ему шею, припомнив все прегрешения, совершенные им на биостанции. Хотя этот список, конечно, будет просто огромным. — Ну, может быть, тебя успокоит то, что я не думал, что все так обернется... — Я синтезировал этот химикат четыре месяца! — не дождавшись, пока он закончит, сорвался на крик Аркаша. — Четыре! Месяца! Четыре, Паша! Тот сочувственно покачал головой и поджал губы. — Ну-у-у, так вышло, что он был мне нужен... — Ты перевел весь! Весь раствор! На свою глупую теорию! — возразил Аркаша, скрипя зубами. Он считал себя добрым человеком, да и все говорили это, но всему был предел. Тем более — его терпению. — Она не глупая! — возмутился Пашка. — Мы тут глупостями не занимаемся! Аркаша раздраженно отодвинул в сторону опустошенные колбы, которые нашел, придя в лабораторию пораньше, и начал обходить стол, приближаясь к Пашке, а тот тут же начал обегать его с другой стороны. — Это во имя науки... — Какой науки?! Твой «проект», — процедил Аркаша, — не имеет ничего общего с наукой! — Это оскорбительно! Я тоже юный ученый! — Да? Тогда, может, покажешь мне план исследования? Теоретические расчеты? Перечислишь мне список изученной литературы, в конце концов?! — ткнул в него пальцем Аркаша, делая круг вокруг стола и ускоряя шаг. Пашка, вжав голову в плечи, тоже забегал быстрее. — Это была импровизация! — Это была моя работа! Моя! Работа! Которую я делал четыре месяца, и это только практика! — распалился Аркаша, все быстрее и быстрее идя за Пашкой. — А еще — два месяца теоретической подготовки! Планы! Документы! Собеседования с ведущими химиками, эпидемиологами и микробиологами Московского государственного университета! Ты все испортил! Он и сам не заметил, как стал носиться вокруг стола с такой скоростью, что на нем задребезжали колбы и мензурки, а аппарат Сокслета и вовсе чуть не опрокинулся. Должно быть, страшно сейчас выглядел Аркаша: взлохмаченный, рыжий, конопатый, с развевающимся за спиной белым — и немного дырявым от химикатов, — халатом, бледный от злости, но с красными-красными ушами, он был готов Пашку самого на химикаты пустить! — Это, — продолжил Аркаша, в какой-то момент включая мозги и просто резко оборачиваясь, да так, что Пашка по дурости врезался в него, — могло быть потенциальное спасение дельфинов Лены от той космической заразы, которую ты, между прочим, — вцепился в руки Пашки Аркаша, сжимая его запястья до боли, — притащил сюда! — Это не зараза, это амебы... — Они паразитируют на Лениных дельфинах! И на них не действуют современные лекарства, гений! Из-за тебя все животные биостанции на карантине, а мы — под постоянным наблюдением! Столько всего накопилось. Какие ошибки Пашка совершал раньше? Поручил питекантропу вымыть лабораторию? Вывел гигантских комаров? Оставлял посуду с остатками реактивов в раковине и тихо смывался домой? Все это можно было потерпеть, но за последнее время Пашка сделал слишком много того, за что в привычном обществе рожу бьют. Аркаша считал себя интеллигентным человеком. Он был из семьи Сапожковых и собирался стать достойным своего деда, получившего Нобелевскую премию. Все говорили, что, если кто и похож на настоящего ученого, так это Аркаша. Он не мог позволить себе распустить руки и побить Пашку, пусть очень и хотелось — Пашка этого явно заслуживал. — Я... — забормотал вдруг Пашка, тяжко вздохнув. — Я осознаю свои ошибки. Но я не совершаю их намеренно, мне жаль Лениных дельфинов, мне жаль твою работу, я хотел взять лишь капельку реактивов, но отвлекся и вылил все, понимаешь? Я не специально. Иногда Аркаше было его, придурка, даже жаль. Но не сейчас. Пашка извинялся искренне, Аркаша видел это в его глазах, но даже когда Пашка аккуратно поцеловал его в уголок губ, злость не прошла. Слишком долго она копилась, настаивалась и концентрировалась внутри Аркаши, и никакие чувства уже не могли стать противоядием. — Прости, — произнес Пашка. Аркаша же сжал пальцы в кулак и, позабыв обо всем, что занимало его мысли последние минуты — что он не должен, что он Сапожков, в конце концов, что это не достойно, — съездил ему по зубам, ничуть не раскаиваясь. Пашка этого, конечно, не ожидал, а потому упал на задницу, хватаясь за щеку. — Я доверял тебе. Я, — приложил занывшую руку к груди, расстроено пробормотал Аркаша, — давал тебе больше шансов, чем все другие. Я верил, что ты исправишься, но ты все такой же идиот, каким и был, когда Алиса притащила тебя на биостанцию. Пашка пристыжено промолчал, и Аркаша просто переступил через его ноги. Окинул взглядом то, во что превратилась его работа — гору пустых грязных вонючих склянок, — и прикусил губу до боли. Как бы Аркаше ни нравился Пашка, это был его предел — предел, когда Аркаша понял, что они все-таки не сочетаются.