Южная соль

      Волосы Урсулы пахнут холодными южными ветрами, которые обтекают Невинон по самому краю, боясь подхватить ленивую негу отдыхающих и самим остаться запертыми в облаке горячих источников. Это далекий, смутно знакомый запах, который давит на сердце ощущением ностальгии, и Илья закрывает глаза, чтобы от него отгородиться. Становится только хуже, потому что, укутанный в тепло Урсулы и холодные ветра, он думает, как хорошо бы было туда вернуться — хоть ненадолго.       Он вспоминает неспешных прохожих, прогуливающихся вдоль рядов, — «Попробуйте, попробуйте! Черные яйца черной курицы из самого горячего источника города! Жизнь продлевают, глаза зажигают, любовь привлекают!» — и представляет среди них Урсулу, хотя это сложно: она не из тех, кто может оставить заботы за порогом, будто их не существует, и жить бесконечным расслабленным праздником, где дни отличаются друг от друга только названиями источников — и их специфической кухни. Но ему хотелось бы видеть, как разглаживаются почти насупленные брови и маленькая морщинка на переносице, как расслабляются вечно напряженные плечи: последние дни не радуют отдыхом, и Урсуле приходится так много на этих плечах держать, что Илья почти что боится. Урсула стойкая как южная сосна, которая и в ветер не качается и не гнется, но в сильную грозу такие сосны ловят молнии, выжигающие до самых корней, а над его головой давно висят глубокие черные тучи.       Поэтому себя в Невиноне Илья не представляет — только Урсулу.       Она сидит, выпрямив узкую спину, поддерживая его, сгорбившегося, чтобы уложить подбородок ей на плечо. В руках Урсулы карты, и она перебирает их медленно-медленно, не спеша узнавать ответы, которые могут нарушить хрупкий мир момента, замершего на вершине снежного пика и готового сорваться вниз лавиной, которая погребет их всех.       Но Илья позволяет себе надеяться — не всех, только его.       И представляет Урсулу в Невиноне и Пашу рядом с ней.       Пусть, когда тучи прольются молниями, они будут подальше.