***
Мурка делила подоконник с покрывшейся пылью фиалкой — памятью о почившей хозяйке. Вот и сейчас кошка сидела на этом самом подоконнике, с облупленной белой краской, и подставляла бок под теплые, почти горячие, лучи осеннего солнца. Так всегда бывает, что на сентябрь выдается самый жар, как отдушина размеренного лета, а после — резкие холода. За окном чирикали воробьи, хлопочущие у дождевых луж. Мурка давно перестала обращать на них внимание, как и на всю остальную живность. Внимание Мурки привлек мальчишка, бегущий за заплаканной девочкой (кажется, она кричала). Этот мальчишка весело размахивал палкой, будто подгоняя плачущую. Кошка увидела, что тот больно ударил ее палкой по плечу и рассмеялся, а девочка словно ошпарилась и побежала быстрее, задыхаясь от слез. Никто не мог объяснить кошке, что мальчик поступает неправильно. А может и правильно. Может быть он так проявляет к ней свою симпатию, а может издевается и глумится над ее веснушками. Так и сидела Мурка, равнодушно хлопая глазами, поводя ушами, слыша глухие, просачивающиеся сквозь раму окна звуки. И вот так, наблюдая каждый день за проходящими мимо людьми, за детьми и пожилыми, за девчонками, что махали ей порой своими белыми ладошками, улыбаясь беззубыми ртами, Мурка завсегда расстраивалась, когда кто-то интересный уходил из ее поля зрения. Вот был вроде человек, а тут же не стало. И куда ушел, зачем ушел — никому неизвестно. Так Мурка со временем забывала о случайном прохожем, но однажды увиденное ею в один жаркий сентябрьский вечер уже никогда не выходило из ее серой головы, отразившись в скучающем взгляде беглыми искрами.***
В ожидании ночной прохлады день выдал всю свою духоту, словно избавляясь от нее. Даже Мурку разморило и она улеглась на подоконник, вытянув лапы и прислонив голову к окну. Старик ещё не вернулся, но Мурка и не ждала. Знала, что рано. Глаза уже слипались с страшно хотелось спать. Деревья казались черными на фоне алеющего неба. Словно иллюстрация из книги какого-то провинциального писателя. Это даже выглядело картинкой. Ветра не было совершенно, а вдалеке виднелось жаркое марево. И все вроде обычно, будто никогда не случалось на этой улице погонь за плачущими девчонками и людей спешащих по своим делам. Жар разморил даже воробьев и, наверно, никто бы не вышел в этот час на пыльную дороу, ведущую к перекрестку, который был уже за пределами обзора Мурки. Но что-то вдруг привлекло внимание кошки. Что-то, что отличалось от черных деревьев. Это был серый, почти черный дым, что угрожающе клубился в небе, как клякса на картинке. Мурка повела носом и приподнялась с подоконника, во все глаза смотря на столб дыма. Вскоре дым разросся, заволок большую часть совершенно безоблачного неба. Тогда-то Мурка и увидела огонь. Угрожающее пламя лизало бревна дома, разрывало окна, ползло на крышу. Это пламя отражалось во взгляде Мурки пляшущими искрами. Сон как рукой сняло. Во все свое кошачье зрение она вглядывалась вдаль. С оглушительным воем сирены по улице пронеслась красная машина, а за ней бежали мальчишки, подражая ее вою. Вот, с приездом красной машины, улицу заполонили толпы зевак. Кто-то отрешенно наблюдал за пожаром вдалеке или из окон собственного дома, веря что беда обойдет его стороной, кто-то таскал воду, но толку от нее при борьбе со страшным огненным зверем было маловато. На пыльной дороге среди людей стояла женщина с ребенком на руках, вышедшая посмотреть на пожар. Даже за плотные стекла в дом просочился запах гари и Мурка недовольно поморщилась, вздрогнув всем телом. Не отрываясь она смотрела на пламя час, два. Дом горел до полуночи. Как удивительно живое пламя на фоне темного звездного неба! Мурка глядела на пожар и в ней просыпались инстинкты. Она чувствовала страх и желание быть защищенной от пожирающего все и вся огня. Со временем люди стали расходиться, понимая что представление окончено. Но вот что странно. Люди постепенно уходили, но уходили совсем не так, как пришли. А вернее не с тем. Вот из-за деревьев показалось двое тучных мужчин, которые тащили большой буфет. Если бы в темноте было можно разглядеть хоть что-то, Мурка бы заметила, что его левая ножка была обуглена. А по серой дороге бежали двое мальчишек. Они несли в руках тарелки, котелки, одно ведро и весело болтали о чем-то. Та самая женщина с ребенком, небрежно усадив его на свободную руку, несла большую картину со сломанной рамкой. Мурка не понимала, откуда эти предметы. Она смотрела и воспринимала происходящее не как цепочку очевидных событий. Для нее пожар отдельно. Люди отдельно, что и не удивительно. Вернулся старик, принеся с собой в дом удушливый запах гари. Мурка насторожилась. Хозяин включил свет в коридоре, снял одежду. Мурка вслушивалась в его усталые вздохи, по которым давно научилась определять их причину. Короткие — что-то болит. Долгие и певучие — что-то случилось. Кошка спрыгнула с подоконника, потянувшись впервые за несколько часов. Что-то было не так, если не считать отвратительного запаха горелой древесины и дыма. — Ох, Мура, что же это такое творится… — сокрушался старик, присев на старое тканевое кресло с продавленным сидением. Что-то небольшое он держал в руках, нервно стуча по предмету пальцами. Это что-то тикало. Так равномерно, громко. Мурка поначалу вздрагивала от каждого звука, а после притаилась, стала медленно подкрадываться. И если бы кошка могла закричать. Мурка, только вдохнув запах пыли старинных часов, что сливался со смрадом гари, отшатнулась, как от того же пламени и шипя попятилась назад. Теперь то она поняла, откуда те люди тащили предметы, поняла, что и хозяин ее принес вещь из того дома. На подсознательном, почти рефлекторном уровне Мурка ощущала тревогу. Это чувство так четко отложилось в ее сознании, что она в последствии никогда не приближалась к этим часам, стоящим на невысоком буфете у шкафа. Даже когда запах дыма со временем исчез. Эти часы стали символом человеческой жестокости и равнодушия. Что стало с погорельцами, как дом воспламенился — ответов на эти вопросы не знал никто. Все знали только, что нужно поскорее уносить ноги, тащить все, что можно. Навсегда Мурка запомнила две вещи: яркое пламя пожара и тиканье старых часов.