***
Первого сентября я открываю глаза с одной мыслью: «Всего год, и я уйду. Всего год». Может, нам найдут кого-то даже раньше? Успокаиваю себя тем, что веду занятия всего у одной группы в неделю, все остальное время я вообще не на кафедре. Подумаешь, раз в неделю видеть тебя, разговаривать с тобой, смотреть тебе в глаза, слушать твой голос. Это же не часто. Подумаешь, последние бог знает сколько лет я видела тебя лишь мимолетом, а возможность пребывать с тобой в одной комнате дольше пары минут представлялась в лучшем случае раз в полгода, и после каждой такой встречи я еще неделю приходила в себя. Подумаешь. А сейчас вот раз в неделю. Это никакая уже не проверка на прочность, это сущее издевательство. А ты непривычно потерянная на кафедральном. Спасает лишь то, что ты пользуешься уважением у всех в ВУЗе. Преподаватели уже, кажется, ничего не ждут, слушая тебя, твои вступительные речи. Все понимают, что ты и сама не рада здесь быть. Я забилась в дальний угол в надежде остаться незамеченной. Ха! Слишком много о себе думаю, если у меня в принципе проскальзывает мысль, будто тебе зачем-то надо меня замечать. А голос иногда подрагивает от волнения. Ты и нервничаешь? Ни за что бы не поверила. Более невозмутимой глыбы льда я еще никогда не встречала. Против воли заслушиваюсь твоим голосом. Черт, как я по нему скучала. Эти вибрации залезают прямо под кожу, иначе откуда у меня мурашки? Смотреть в твою сторону вообще боюсь, поэтому разглядываю узор протертого почти до дыр линолеума у себя под ногами. Другие ординаторы в легком шоке. Они-то с тобой вообще никогда не пересекались, думают, наверное, что им конец. Смешные, боятся за свою судьбу просто потому что ты кажешься им слишком строгой. А мне вот точно конец. И это несмотря на то, что я-то прекрасно знаю, что ты здравомыслящий человек, открытый конструктивному диалогу. И даже шутить умеешь. Причем, просто потрясающе.***
Ты вечно уставшая. Тени под глазами от недели к неделе кажутся все темнее. А мне, черт тебя дери, больно на это смотреть. Гора принципиально новой работы и обязанностей, и даже моральной поддержки никакой, все чужие, пусть и относятся в целом к тебе положительно. Стараюсь ни одной лишней минуты на кафедре не проводить, уношусь прочь сразу, как отвела пару. Всякий раз молюсь не встретиться с тобой в коридоре, и всякий же раз высматриваю тебя во все глаза, а когда прохожу мимо кабинета, так и вовсе дыхание задерживаю. Зачем? Не знаю, оно как-то само получается. А после каждой встречи летаю потом на эндорфинах и с улыбкой до ушей, что растягивается помимо воли. За это ненавижу себя сильнее всего. Ничего хорошего здесь нет, потому что я самый настоящий наркоман. Им ведь тоже хорошо после новой дозы. А чем все заканчивается, ни для кого не секрет. Либо лечебница, либо смерть от передоза, либо тюрьма. Боюсь даже думать, какой из этих вариантов может ожидать меня. Надо подписать бумаги по ординатуре. Твою ж мать. Вдыхаю. Выдыхаю. Стучу. Вхожу. Смотрю на тебя, какую-то уже совершенно несчастную и с потухшим взглядом. И у меня помимо воли вырывается: – Может, вам чем-то помочь? Дура. Скажи, что нет, прошу тебя, включи сейчас свою гордость и откажись. Умоляю. Пощади меня, идиотку такую. – Вообще-то, если вам правда не сложно, вы можете кое-что сделать, – в твоих усталых глазах мелькает такая искренняя благодарность, что я перестаю обо всем жалеть. Все, что угодно сделаю, лишь бы увидеть тебя хотя бы чуточку счастливее, чем сейчас. Просишь заполнить меня бумаги. Конечно, без проблем. И даже чай наливаешь. А потом, когда все готово, мы еще сидим и разговариваем какое-то время. И мне уже на все плевать. Я знаю свой конец, но сейчас ведь так хорошо. Я не на долго позволю себе в тебе потонуть? Я ведь выплыву. Я смогу. Смогу? Ничего, это последний учебный год в моей жизни. Одновременно и учусь, и учу. А потом я свалю отсюда, как только получу сертификат специалиста. Сразу свалю. Сменю номер, адрес, может, даже город, нет, сразу страну. И никто никогда меня не достанет. Переосмыслить свое безрассудное поведение раньше, чем я оказываюсь за порогом родной альма-матер, не выходит. Ненавижу себя. Что я делаю? Совсем сошла с ума. Чем больше тебя в моей голове, тем меньше я смотрю по сторонам и тем меньше вижу другой жизни вокруг. Спустя неделю опять находится причина нагрянуть с визитом в твой кабинет. Опять увидеть, что ты вся в работе, предложить помощь, остаться на чай. Еще спустя неделю я надеюсь найти причину к тебе зайти. Потом уже сама начинаю искать повод. А ты всегда как будто бы рада. Я не чувствую напряжения с твоей стороны, это подкупает. Дай ты хоть одним словом или взглядом понять, что я тебя утомила, я бы вовсе перестала возникать в поле твоего зрения. Иногда я осмеливаюсь предположить, будто вошла в круг более близких для тебя людей. Будто бы во мне ты видишь человека с кафедры, который хотя бы немного важнее остальных. Не верю. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. И слишком ужасно. Ведь тогда пиши пропало. Я для тебя что-то значу. Фантастика и нелепица. Но если это так, я даже перестану барахтаться в попытках выплыть из воронки, что засасывает меня на дно.***
Сегодня ты не просто уставшая, и даже не раздраженная. Сегодня ты откровенно злая. А в гневе ты всегда страшна. До сих пор с ужасом вспоминаю, как на первом курсе ты отчитала меня за улыбку на твоем занятии, а я просто была не в силах следить за своими мимическими мышцами. Ведь ты была рядом, и спектр определенных эмоций просто разрывал меня на части. Мне тогда захотелось провалиться сквозь все этажи, прямиком в морг, что располагался на первом. Говоришь со мной сейчас как-то грубо. Это задевает. Вот, уже жду от тебя чего-то определенного, раз неосознанно обижаюсь. Понимаю, что, видимо, вышестоящее начальство испортило тебе настроение, а теперь тебе просто не до того, чтобы сдерживать эмоции, на которые ты и так не особенно богата. По сути ведь правильно, какая разница, заденет меня это или нет? Кто я тебе, в конце-то концов? – Вам не обязательно вертеться вокруг меня и делать что-то, не входящее в ваши обязанности, – твои слова острые, резкие, каждое попадает прямо в цель, прожигая дыру у меня в груди, – на вашу успеваемость в ординатуре это никак не повлияет. Что вам от меня нужно?! Ты надвигаешься на меня, заставляя сжаться, почувствовать себя беспомощной и ничтожной. Иррациональный страх пробирает до костей. Твоя энергетика всегда восхищала и будоражила. Говорят, страх – мощный афродизиак. Кажется, на себе убеждаюсь, что это правда. Но раньше я была бы готова умереть на месте от такого натиска, сейчас просто не по себе. – Но… – голос все-таки подрагивает, мне приходится сглотнуть, чтобы продолжить, – может, вы мне просто нравитесь, и я хочу помочь. И это правда. Ты мне нравишься. И всегда нравилась своими качествами. А мои чувства, с которыми я не в силах разобраться, сейчас вообще ни причем. – Вот как? – ты даже останавливаешься, а твоя бровь скептически ползет вверх, – нравлюсь, значит? – По-человечески, – пытаюсь заставить себя смотреть тебе прямо в глаза, но не могу. Не могу. Ты делаешь еще шаг вперед. Я – шаг назад. Бедрами врезаюсь в стол. Тупик. Западня. – Посмотрите мне прямо в глаза и скажите это еще раз, – твой голос становится спокойнее, но издевательские нотки никуда не пропадают, – что я вам просто по-человечески нравлюсь. Что же ты делаешь? Зачем? Зачем?! Не знаю, откуда беру силы и поднимаю глаза в твердой решимости это повторить. Встречаюсь взглядом с твоими яркими, насыщенно-карими глазами, в которых читается вовсе не гнев и не злость, а что-то мстительное и приносящее удовольствие. Встречаюсь взглядом и… и не могу ничего сказать. Гортань парализует, слова застревают в голосовой щели. Я смотрю на тебя, ставшую на семь лет старше чем в день нашей первой встречи. И годы не прибавили тебе своего особенного очарования, как некоторым другим. Под глазами тени и следы появляющихся морщинок. На щеках уже никуда не исчезнут постакне – следы гормонального шторма в юности. Тебе уже давно пора сбросить неопределенное количество килограмм. Так какого же черта смотреть на тебя, такую неидеальную, хочется постоянно? Какого черта я получаю от этого такое колоссальное удовольствие? Ты делаешь еще шаг вперед и теперь стоишь ко мне совсем вплотную. Улавливаю носом запах духов. Сердце давно бешено бьется в синусовой тахикардии. Зачем так близко? Отойди, прошу. Умоляю. – Я так и думала, – ухмыляешься в ответ на мое молчание. Думала? Надо же. Прямо-таки думала обо мне и моих чувствах? Сейчас это даже льстит. Только сделай уже шаг назад, я же сейчас умру! Отойди. Стой, где стоишь. Неожиданно приходит мысль, что, должно быть, сейчас ты уловишь от меня запах табака, который я не успела перекрыть хотя бы мятной жвачкой, и все-таки отойдешь, поморщившись. И я точно умру. Проводишь ладонью по моей щеке, прикосновение обжигает. Что ты делаешь? Жду следующего момента, как чего-то неизбежного, неотвратимого. Твой взгляд становится затуманенным. Я еще могу взять себя в руки и уйти. Нужно уходить. Очень нужно. Но я стою. А ты, наконец, целуешь меня, и у меня подгибаются колени и перехватывает дыхание. Нет. Нет. Стоп. Я отвечаю на поцелуй. Кажется, даже с губ срывается тихий стон, но я не понимаю, чей он. Надо остановиться. Я сцепляю руки в замок на твоей спине в ответ на то, как ты притягиваешь меня к себе. Бежать. Бежать, сломя голову. Моя рука задирает твое платье и сжимает бедро, а твоя – сжимает мою грудь через ткань рубашки. Остановись. Отпусти. Продолжай. Пуговицы, одна за одной, выскальзывают из петель. Вот же, самое время нажать на тормоз, пока не поздно. Газ. Кислорода все меньше, и ты вынуждена отстраниться, чтобы дать нам обеим сделать новый вдох. С закрытыми глазами и колотящимся сердцем жду, когда ты снова притянешь меня к себе, но мгновение все растягивается, кажется почти бесконечным, а ты все чего-то ждешь. Поднимаю веки. Передо мной – твое полное ужаса и сожаления лицо. Одумалась, значит. Слава богу. Отходишь на несколько шагов назад, поправляешь подол платья. Я в спехе застегиваю рубашку. Противоречивые эмоции бушуют внутри меня и разрывают на части. Сожаление и облегчение. Все правильно. Правильно ведь? Все бы стало только хуже. Между нами ничего не может быть, и я тебе не нужна. Эта секундная слабость доставила бы одни проблемы. Тебе даром не сдалась девчонка в полтора раза младше себя, смотрящая на тебя преданно щенячьими глазами, да еще и докучающая своим присутствием не только в рабочем кабинете, но и в постели. А я бы свихнулась. Я бы просто сошла с ума, зациклившись на тебе. Мы остановились вовремя. Не глядя на тебя, направляюсь к выходу. Уже хочу повернуть ручку, как слышу твой чуть охрипший голос: – Будем считать, ничего не было, – как же быстро появляются стальные безапелляционные нотки, – вы ведь не маленькая, думаю, справитесь. Выхожу из кабинета, ничего не ответив. Конечно, не маленькая. Конечно, справлюсь. Конечно, ничего не было.***
Самое удивительное, что и правда справляюсь. Уже спустя неделю, в день, когда у меня группа, ты ведешь себя со мной, как обычно. Приветливо разговариваешь, не избегаешь, предлагаешь свой любимый чай с бергамотом. Можно было бы подумать, что все это было лишь ярким сном, похожим на правду, или, что хуже, галлюцинацией. Но оставленный тобой отцветающий засос под моей ключицей говорит о другом. Твоя невозмутимость почему-то передается и мне. Ты такая уверенная и спокойная, что мне проще вести себя точно так же. Пресекла могущее возникнуть напряжение в зародыше. Нет повода для волнения. Совершенно. Я тебе благодарна. Правда. Я бы сама никогда не нашла сил остановиться. А теперь мне осталось доучиться еще семестр, и я смогу убраться от тебя куда подальше. Я все еще не могу на тебя спокойно смотреть. Все еще одновременно хочу убежать и остаться рядом. Все еще схожу с ума, представляя, как приползу к тебе, умоляя не прогонять. Как буду обнимать твои колени, тереться щекой о ногу, наотрез отказываясь оставить тебя в покое. Но это пройдет. Я приду в норму. Всего полгода.***
Первое сентября. Где была моя голова, когда я согласилась на аспирантуру? Замену тебе все еще не нашли. Официально сделали заведующей. А то второй год быть «и/о» как-то уже несолидно. Что я делаю? Куда катится моя жизнь? Это все ты, запудрила мне мозги. «Ученая степень это – так престижно, потребность в вас как в специалисте возрастет в разы, если вы будете кандидатом наук», «У меня после докторской осталось столько материала, который никуда не пошел, диссертация уже к концу второго года готова будет». Да ну тебя. Чего ты добиваешься? Что тебе от меня нужно? Прекрасно ведь все понимаешь, манипулируешь мной, как хочешь. Я устала себя ненавидеть и ругать, у меня нет сил. Делай, что угодно, я на все согласна. Знаешь, что я прибегу, как только позовешь. Знаешь, что на меня всегда можно рассчитывать, что я всегда помогу и поддержу. Неужели привязалась? Иногда подходишь, приобнимаешь в мимолетном порыве, проводишь по руке. Или обходишь меня, сидящую на стуле, массируешь плечи, заставляя против воли тихо урчать от удовольствия. Рассказываешь о личном, слушаешь меня. Неожиданно осознавать, что в ответ я получаю от тебя какое-то участие. Ты со всеми жесткая, холодная и равнодушная, а со мной нет. Я уже давно стала послом к тебе со всеми стратегически важными вопросами от других преподавателей с кафедры. Я боялась, они будут на меня злиться, но нет, наоборот, радуются, что есть хоть кто-то в кругу твоих приближенных, странные. Иногда мне кажется, все прекрасно видят мою болезненную привязанность к тебе. Видят, и молчат. Обсуждают, наверное, между собой, смеются. Или, еще хуже, жалеют. А я даже не знаю, есть ли мне в сущности до этого какое-то дело. Я пользуюсь тем, что еще несколько лет могу совершенно легально по тебе сохнуть. Удобный уход от реальности. Вела бы ты себя со мной еще, как стерва, я бы, может, быстрее спустилась с небес на землю, остыла, разочаровалась. А тебе как будто и правда не все равно. Помогаешь, не злоупотребляешь своей властью надо мной. Но я закончу аспирантуру и точно уйду. Обязательно. Пора будет уже повзрослеть, идти дальше, искать человека, с которым получатся настоящие отношения, здоровые. Или не искать, быть одной, наслаждаться уединением и совершенно не думать о тебе. Не скучать, не тосковать.***
Первое сентября. На моей двери на табличке красуется «кандидат медицинских наук, доцент». Диссертация защищена уже как пять лет. Я клятвенно себе обещала, что уйду. И после защиты вышла на крыльцо университета, вдохнула полной грудью горячий июньский воздух, пытаясь посмаковать чувство свободы. И знаешь, что поняла? Меня держишь здесь уже давно вовсе не ты. Я просто люблю наш странный, со множеством минусов, неадекватным руководством университет. Люблю эти стены, люблю большинство людей, что здесь работают. И кафедру нашу люблю. С твоим приходом она, на удивление всем и, наверное, даже тебе самой, поразительно изменилась. После того, как стало понятно, что никакая ты не временная замена, и никто не позволит тебе бросить нас в пучину неопределенности снова, ты, кажется, и сама изменила свое отношение к безликому коридору с тусклыми стенами и к унылым учебным комнатам. Впервые за последние годы кому-то появилось дело. До всего. До преподавателей, до учебного процесса, до студентов, до уюта, в конце концов. Ты не стала перекладывать обязанности, раскидывать поручения, самостоятельно выполняя лишь самое необходимое. Ты все взяла в свои руки. И кафедра ожила. Даже у преподавателей изменилось отношение, появилось больше заинтересованности и энтузиазма. Перестали течь ассистенты на ноль-двадцать-пять ставки, устаканился состав. Посиделки на кафедральной кухне за чаем во время больших перерывов стали регулярнее, веселее и как-то даже теплее. Учебные комнаты обросли таблицами, схемами и иллюстрациями, в коридоре появились кадки с растениями. Даже студенты стали с большим интересом подходить к учебе, я это очень хорошо почувствовала. У кафедры, наконец-то, появилась душа. Благодаря тебе. Я задумалась, зачем мне отсюда уходить, если за все то время, что я уже проработала, я ни разу не просыпалась с мыслью, что отправляюсь в самое ненавистное место. Скорее наоборот. Ведь даже наши отношения изменились. Правильнее даже, изменилось мое отношение к тебе. Мы стали так хорошо общаться, что со стороны могло показаться, будто мы близкие подруги. Боже, кого я обманываю, это действительно стало так. Я узнала тебя слишком хорошо, вся пелена загадочности и туманности давно растворилась, а за ней оказался обыкновенный человек, со своими странностями и особенностями. Чтобы поддерживать влюбленность, должна оставаться интрига, а она исчезла давным-давно. Только какого же черта меня никто больше по-настоящему не заинтересовал? Женщины в постели сменяли одна другую, не оставляя в моей душе никакого следа. Сейчас даже по именам всех не вспомню. Я отказываюсь задумываться о том, что мое помешательство на тебе высосало из меня все моральные силы. Я эмоционально истощена. Я ничего ни к кому не чувствую. Я убеждаю себя, что остыла к тебе, потому что стала готова к чему-то новому. Но на самом деле, у меня просто исчерпаны все ресурсы. Идут годы, но ничего не восстанавливается, я остаюсь все такой же холодной и безэмоциональной. Когда-то я мысленно звала тебя Снежной Королевой. Сейчас краем уха слышу это в разговорах о себе. Какая поразительная ирония. Кто-то у меня даже спрашивал, что же случилось со мной в жизни, раз единственное место во всей кафедре, где холоднее градусов на десять, и все покрыто слоем колючего снега – это мой кабинет. Даже ты, со всей внешней суровостью и непреклонностью в действительности куда душевнее, что ли. Только вот ничего не случилось. Не обязательно должно что-то произойти. Вот так, совершенно прозаично, без трагедий и драм можно стать бесчувственным куском льда. Последней незамерзшей частью своей души я еще осознаю, что так жить нельзя, и, я никогда не произнесу этого вслух, но я надеюсь, что кто-то придет и спасет меня. Отголоски былых чувств еще всплывают в памяти, я помню, как тогда было хорошо, помню накрывающую эйфорию, помню само наличие эмоций. Но совершенно забыла, как они ощущаются. И когда я перестану замечать в себе пустую дыру, постепенно заполняющуюся лишь ледяными кристаллами, вот тогда наступит окончательный и бесповоротный конец.